— Туда — значит, туда. Будем продолжать знакомство.
Инсценировку насчет сотни помощников, летающих в небесах, он решил не повторять: кажется, его не поняли, а если даже и поняли, то не испугались. Да и чего им, собственно, бояться? Тяжело ли справиться с помощью дубинок и дротиков пусть даже и с сотней безоружных?
Торнссон в сопровождении воинов неторопливо направился к дверям храма. Один из верховных скомандовал — и еще двое гвардейцев пристроились впереди пилота. Ему было непонятно: почетный ли это эскорт или же он взят под стражу?
«Дальше видно будет», — подумал Свен и сам удивился снизошедшему вдруг на него спокойствию.
Жизнь продолжалась — и это было самое главное. Хотя спокойствие все-таки было подобно тонкой корочке льда, под которой мчится бурлящий поток…
Обернувшись, он обнаружил, что все следуют за ним, и девушка уже не прячется за спины тройки жрецов в синих плащах, а семенит впереди них. Пилот вновь улыбнулся ей и встретил ответную быструю улыбку. И подумал, что если ее мнение что-то значит для местных властей предержащих, — у него, кажется, есть шанс на что-нибудь более веселое, чем, например, сдирание кожи или сожжение живьем на ритуальном костре.
Воины распахнули перед ним двери — и Торнссон вышел на простор, под земные небеса. В последний раз ему доводилось бывать на просторе, под земными небесами, несколько месяцев тому назад, на мысе Канаверал, перед стартом. Но то были совсем другие времена…
На большой площадке перед храмом поджидали воины с горящими факелами — оказывается, жрецы обеспечили свой визит солидным сопровождением. Темное небо было так густо усеяно звездами, словно его щедро полили из шланга особым звездным раствором, и луна висела в нем серебряным блюдом, испещренным черными знаками. Торнссон понял, что храм находится не на земле, а увенчивает какое-то другое сооружение, потому что внизу угадывались в лунном свете кроны деревьев и крыши построек, и белела ровная поверхность обширной площади, выложенной плитами. Пилот сообразил, что находится на плоской вершине пирамиды, одной из тех, что они с Алексом видели на «экране» внутри Марсианского Сфинкса. В теплом воздухе витал запах свежей зелени, его не мог заглушить чад факелов, и Свен с удовольствием, раз за разом, набирал полную грудь живительной земной праны, и у него даже слегка закружилась голова.
Воины с факелами с любопытством уставились на пришельца в странном оранжевом, явно не по сезону, одеянии, но прозвучавшая из процессии команда тотчас привела их в чувство. Они гуськом направились к краю площадки и начали куда-то спускаться. Пилот последовал за ними и обнаружил ведущую вниз широкую лестницу с каменными ступенями. Ему удалось рассмотреть в свете луны, что и весь бок пирамиды не гладкий, а ступенчатый. Торнссон оглянулся и увидел темный силуэт храма, закрывающий звезды. Жрецы в окружении воинов шли следом за ним, и белела в темноте туника девушки с лицом Сандры Тиллос…
Лунная ночь была прекрасной, и как хорошо, что он жив… Свен улыбнулся воину — одному из следовавшей за ним по пятам пары, и сказал от избытка чувств:
— Все нормально, приятель! Найдем общий язык!
Он протянул руку, чтобы похлопать по щиту с маской симпатичного солнечного бога. Но воин, презрительно осклабившись, сделал неожиданный выпад — и маска болезненно впечаталась пилоту в подбородок. Он отшатнулся, не до конца еще осознав, что произошло, мышцы его сработали почти рефлекторно, как в давних юношеских стычках, — и в следующий момент Торнссон всей своей массой обрушился на обидчика. Индейский воин явно не был знаком с боксом. Он не успел поставить хоть какую-то защиту — и был послан в нокаут сильнейшим ударом рабочей правой в челюсть.
Собственная решительность на сей раз сыграла против пилота — этот нокаутирующий удар, сбивший индейца с ног, мог иметь для Торнссона очень печальные последствия. Впрочем, пилот не успел даже подумать о последствиях, потому что, в свою очередь, незамедлительно получил удар сзади по голове. Ударили его явно не кулаком, а боевой дубиной.
Приветливая луна в небесах вдруг вспыхнула и рассыпалась мелкими искрами, звезды погасли, словно кто-то щелкнул выключателем, — и мир превратился в кромешный мрак…
9
Она была куклой Барби. Она лежала в прозрачном аквариуме, куда никто давным-давно не наливал воду, и ей было тепло от солнечного света, льющегося в окно. Свет июньского солнца пронизывал тихую комнату и беспрепятственно проникал сквозь стенки шара-аквариума. Раньше окно заслоняли раскидистые ветви старого дуба, но отец спилил их, потому что падавшие желуди стучали по крыше — и это его раздражало, — а самая длинная и толстая ветка при сильном ветре могла разбить стекло или рухнуть на веранду.
Она была куклой Барби. Нет, та, старая кукла из детства уже много лет лежала где-то в кладовке. Выбрасывать ее не поднималась рука, а у Мэгги всегда хватало своих игрушек… И все-таки она была именно куклой Барби, она чувствовала себя куклой Барби, парящей в невесомости над самым дном залитого теплым светом аквариума. Здесь, в комнате, — она не видела, но знала это, — стояли ее стол и кровать, и кресло, а где-нибудь в углу наверняка притаился закатившийся мяч. Нужно было только приподняться и посмотреть… Но ей не хотелось даже шевелиться, ей было очень уютно парить в аквариуме и видеть над головой светлый потолок. Он ничуть не походил на потолок ее комнаты, — но какое это имело значение? Не так уж важно, что именно видят твои глаза; главное — что ощущаешь ты внутри себя, что представляется тебе, и как влияет на мысли, на мировосприятие твое собственное внутреннее состояние.
Внешний мир — это всего лишь отражение твоей души, не более, и облик его таков, каким видит его душа. И не так уж он и важен, не так и нужен, и воспринимать его можно по-разному — или не воспринимать вообще…
Флоренс прислушалась к собственному телу: нигде ничего не болело, и это было просто замечательно. Тот теплый вихрь, что перенес ее сюда — кажется, прямо сквозь каменную толщу! — возник, конечно же, не сам по себе. Несомненно, ее специально направляли туда, куда нужно… Багровый луч, примчавшийся к ней от той стены, к которой ушел Алекс, что-то окончательно изменил в ней, словно перетасовал колоду карт, поменял местами шахматные фигуры, переставил по-своему кегли… И это было нормально, и не вызывало у нее никакого внутреннего протеста… хотя слегка и царапало душу сожаление о том, что этот ударивший по глазам луч придал еще больше неоднозначности ее восприятию окружающей действительности и самой себя в этой действительности. Окружающее виделось в разных ракурсах… нет, это она, Флоренс Рок, представлялась окружающему в разных ракурсах… не внешняя, а внутренняя Флоренс Рок… Она чувствовала, что тех, кто с некоторых пор существовал у нее внутри, стало еще больше.
Однако ей даже в голову не приходило волноваться по этому поводу.
Флоренс искренне считала, что все в полном порядке как с миром, так и с ней самой. И когда в аквариуме возник словно просочившийся сквозь стенку Леопольд Каталински, она приняла это как должное.
Тело инженера не было прикрыто даже фиговым листком. Вся его одежда и до сих пор, наверное, лежала возле Сфинкса, засыпанная песком во время бури, а здесь он, вероятно, никакой другой одежды не нашел. Или просто не нуждался в ней. Флоренс, раскинув руки, покоилась на невидимой воздушной перине. Слегка прищурившись от льющегося со всех сторон яркого, но не слепящего света, она смотрела, как Лепольд приближается к ней. Он ступал по пустоте, которая и являлась полом этого небольшого шарообразного и очень уютного помещения, И грудь, и плечи инженера покрывала обильная черная растительность, с лихвой компенсировавшая некоторый недостаток волос на голове. Ноги его тоже были волосатыми. От густого островка в паху до самого пупка протянулась черная, с завитушками, сужающаяся дорожка. На плече инженера багровел след от укуса. Фигурой и мускулатурой Каталински, безусловно, уступал киногероям, но выглядел вполне прилично. Во всяком случае, его вид не вызывал сейчас у Флоренс никаких негативных эмоций. Округлое лицо инженера словно немного сузилось — возможно, такое впечатление складывалось из-за пробившейся на щеках темной щетины. Ничего угрожающего в этом крепко сбитом мужчине не было. Плотно сжатые губы и сосредоточенный неподвижный взгляд, устремленный на Флоренс, свидетельствовали о том, что ему полностью понятны собственные действия и совершенно ясна их цель.
Она почувствовала, как сладко и призывно заныло внизу живота. Горячая волна, зародившись там, пробежала по телу и плеснула в учащенно забившееся сердце.
Флоренс знала, что все происходит так, как и должно происходить. И поэтому не только не сопротивлялась, а, напротив, помогала инженеру, когда он начал раздевать ее.
