Но голова не была живой. Она была, есть и будет мёртвой.
Как и туман.
Лыжные палки твёрдо цокали по асфальту. Ноги привычно загребали — с-с-с-с… ш-ш-ш-ш… с-с-с-с… ш-ш-ш-ш…
В густых лапах колючей ели кто-то чавкал и шипел.
Страха не было. Во всяком случае — пока.
Саймон Кокс— Всё-таки, ты считаешь, что надо именно здесь? — спросил Коваленко, поворачивая объёмную карту и так, и этак. Он уменьшил изображение на мониторе, теперь кокон казался чёрным горбатым пауком, распластавшимся своей тушей на карте Екатеринбурга. Точнее — теперь уже на карте Свердловской области. Пухлая клякса-паук накрыла город целиком. В очередной раз пришлось срочно эвакуировать базу, когда четыре дня назад внезапно начался «прилив». Слава Богу, в этот раз обошлось без жертв…
— Да, с северной стороны, — ответил Кокс. — Там и с электроэнергией проблем не будет.
— Может, всё-таки с юго-востока?
— Игорь, вы же знаете… пока мы всё перебросим, пока подтянут всё барахло… Особенно «пробойник» — он же всё-таки пятьдесят тонн с лишним…
— Да знаю я… — проворчал Коваленко.
Кокс ждал. Он понимал, что северная сторона кокона — гигантская глянцевая стена, наползающая, как огромный ледник тьмы, нестабильна. Бог мой, это было так же ясно, как и то, что на предыдущей базе из-за недоверия к прогнозам группы Реми пришлось оставить четыре танка высшей защиты, пожранные коконом. Но что поделать — северная стена тащила на себе Зеркало. Наиболее интересные результаты квантовикам можно было получить только здесь!
— Подожди, я с Бриджесом ещё раз поговорю, — буркнул Коваленко и нажал несколько клавиш. — Силантьева там пошукайте, — сказал он в микрофон. Пусть со мной свяжется. Алло, господин председатель! Где твое видео?..
Кокс дипломатично отошёл к окну и стал смотреть на темневшие вдали кирпичные красно-оранжевые корпуса медеплавильного завода. Здесь, в Верхней Пышме, было довольно уютно… и довольно далеко от северной границы кокона. А вот это было большим неудобством. Кокс предпочёл бы находиться поближе, в палатках, с ребятами, которыми руководила сейчас Сара, но… увы, начальник квантовиков не мог позволить себе быть только учёным…
Да, прошлая спокойная работа в ЦЕРНе не предполагала суматошной, прямо-таки прифронтовой, суеты. Да это, собственно, и было фронтом. Кокон разрастается… как из рога изобилия (или, всё-таки, из шкатулки Пандоры?) сыплются одно за другим потрясающие открытия. «Хайнеман — молодец! А я-то в глубине души считал его невозможным на такие озарения!» — подумал Кокс и виновато потёр лоб. Вот тебе и усач! Считай, новая область математики — cocoon-mathematic — или, в просторечии, на всех языках — КоМа. Ребята уже начали привыкать. «Прикинь в коме!.. Через преобразование выходим на кому и прочёсываем по всему объёму!.. Это без комы и ковырять нечего, понял?» — так и порхает в разговорах, по телефону, по сети…
Ах, кома! Зарыться бы сейчас в неё по самые уши, составить план штурма и грызть-грызть-грызть… однако — нет. Он, рыжий Саймон Кокс — «человек-легенда»… ха-ха! Это «Gerald Tribune» постаралась. Как там у них? «Его хватку, его интуицию, его настойчивость, умение вычленять из мириадов хаотичных сведений самое основное — сразу приметили Бриджес и Коваленко. За небывало короткий срок Саймон стал одним из ведущих теоретиков и практиков квантовой механики…»
Бред какой-то… но всё равно, приятно. Отец говорит, что старая Ребекка, всё ещё умудряющаяся в свои восемьдесят с хвостиком сама сидеть за рулём своего «Плимута», звонила ему. Мол, Саймон-то наш… ай да парень! Я, говорит, всегда знала, что этот рыжий орёл далеко полетит! Хм… забыла уже, наверное, как в школе придиралась…
А Дэн, язва, по электронке письмо прислал: «Если тебя будут фотографировать для обложки «Time», как Эйнштейна — не высовывай язык! А то так, с языком, твой портрет и будет во всех школах висеть!»…
— Ладно, старина, ладно, — сказал Коваленко и отключился. — Ну, Саймон, всё согласовано. Думаю, что окончательно. Через два дня… успеешь?.. вот и хорошо… через два дня начнём… — Он вскочил и зашагал по огромной комнате, бывшему рабочему кабинету местного медного короля. — Чёрт, поскорее бы, Саймон, а? Механизм запущен, колёсики завертелись. Теперь только от нас всё и зависит.
— Согласен, — сказал Кокс. — Но вы же знаете, Игорь, что быстрее — никак. Если бы у нас было нужное количество калифорния, то тогда бы…
— Если бы всех озарило не две недели назад, а пораньше, возможно Лукин и успел бы… — проворчал Коваленко. — Впрочем, это уже несущественно. — Он остановился у огромного окна, заложил руки за спину и покачался на носках. — Несущественно…
— Игорь, я бы хотел ещё раз…
— Нет, Саймон, нет. Состав остаётся таким, каким я его утвердил.
Лёгкое, почти незаметное, ударение на «я»… но сколько за ним стоит!
— Я считаю своим долгом всё-таки ещё раз напомнить, что вы — заместитель…
— Саймон, не дави, — сказал Коваленко. — Я возглавляю команду «пробойника», ты — сидишь в командном центре. Ты и Сара. Иначе всё это не имеет никакого смысла. Согласен?
Саймон вздохнул.
— Согласен? — настойчиво переспросил Коваленко и повернулся. — Не вздыхай, как мамка на свадьбе, всё будет нормально! Если что — успеем смыться. Ложкарёв рядом барражировать будет.
— Я остаюсь при своём мнении, — пробормотал Саймон, краснея. — Вы должны поберечься… хотя бы ради Виктории…
Коваленко замолчал. Лицо его стало несчастным. Он подошёл к шкафу-купе и отодвинул зеркальную дверь. Открылся освещённый бар.
— Неплохо живёт буржуазия… — преувеличенно бодро промычал Коваленко, перебирая бутылки. — Скромное обаяние хорошей выпивки… ага, вот! — Он повернулся к Саймону с бутылкой «Наполеона». — Давай-ка, братец, отхлебнём, чего Бог послал…
Интерком запиликал нежным колокольчиком. Коваленко ткнул клавишу и сказал:
— Пять минут меня нет.
Они уселись в кресла. В гробовом молчании Игорь Антонович разлил коньяк по хрустальным фужерам из того же бара. Подняв фужер, Коваленко зачем-то посмотрел на содержимое, держа его перед глазами, а затем крякнул и решительно произнёс:
— Давай, Саймон, за науку! И хватит дуться. Ты, между прочим, тоже постоянно жизнью рискуешь… как, собственно, и все мы здесь.
Саймон тихонько чокнулся своим фужером, инстинктивно опасаясь разбить хрусталь, кивнул головой и выпил. Игорь, как всегда прав…
— Эх, сейчас бы на озеро, на рыбалку… — мечтательно сказал Коваленко, наливая по второму разу. — Вот поутихнет всё — и вытащу я тебя к Уральским горам. Там самый что ни на есть лесной и озёрный край, представляешь? Озёро на озере… некоторые по несколько километров в поперечнике. И горы вокруг! Будем ловить рыбу… жён и детей своих сюда вытащим. Вот и узнаешь Россию и Урал, какие они есть.
Саймон невольно улыбнулся:
— Я и сейчас уже многое узнал…
Он подумал и тщательно выговорил непослушное русское слово:
— Зае…бись!
Коваленко захохотал, хлопая себя рукой по колену. Интерком пискнул и спокойно сказал женским голосом:
— Пять минут истекли, Игорь Антонович!
— Ну, мистер Кокс, пора нам и по коням. Спасибо, что посидел со мной! Ты не волнуйся, всё будет о`кей, ага? Ну, пока!
Он похлопал Саймона по плечу и крепко пожал руку на прощание.
Саймон ехал «домой», к палаткам полевой группы, где несколько десятков человек возились вокруг огромной туши «пробойника». Накрапывал дождь. Вездесущие уральские комары метались по салону «хаммера», неожиданно взвывая над ухом. Водитель, сутулый носатый Саид по кличке Альф, попросил разрешения закурить и Саймон машинально кивнул головой. Щётки дворники смахивали со стекла дорожки небесной влаги, уютно урчал двигатель, хрипло бормотала рация. Саймон откинулся на сидении и закрыл глаза. Скоро осень… в саду, говорит отец, в этом году уродился невиданный урожай яблок… Полли готовит яблочный пирог…
А Виктория сейчас, наверное, пишет длинное письмо по электронной почте. По телефону она говорит редко — понимает загруженность Коваленко — Великого И Ужасного Потрошителя Зелёных Человечков…
Джефферсон любил дождь, да! Джефф врывался в комнату мокрый и громогласный и сходу собирал вокруг себя всех. А улыбчивый Зайков обязательно рассказывал какой-нибудь русский анекдот и грозился затащить как-нибудь всех квантовиков в настоящую русскую баню. Так они и погибли, вдвоём…
Саймон мысленно попросил Бога, чтобы он снисходительно отнёсся ко всем погибшим у кокона. «Мы, солдаты науки, её верные псы… — бессвязно думал он в полудрёме, — мы идём под обстрел сами, без приказа… как врачи, до последнего сражающиеся со смертью… слышишь, Полли? Мы делаем это не ради денег, не связанные клятвой на крови, не подталкиваемые штыками в спину… просто мы таким родились… псы науки… Псы Господни… ибо Господь — и есть наука…»
