— Жаль, что мы только по второй категории эвакуируемся, — сказала Светлана и страшно смутилась, узнав, что семья священника — всего лишь по третьей.
— …у секретаря горкома! Ну, вызывает меня полковник Самойлов и приказывает — дело спустить на тормозах… — размахивая руками и наклоняясь к собеседнику, скрипел старик; ему уже уступили место на скамейке рядом с Кондратьевым.
«Неужели я так же стар? — думал профессор, машинально кивая головой. — Надо же… и когда успел? Нам уступили место в толпе… и теперь два старых пердуна роются в прошлом… в котором, вообще-то, находятся все истоки будущего… но всё равно — два старых пердуна…»
Поезда отошли от Бисерти и медленно тащились к Первоуральску. Вокруг уговаривали друг друга, что «места хватит всем; президент лично распорядился».
АннаМесто для ночлега всё же нашлось. Никто и не сомневался — начинался самый, что ни на есть, исторический, а ныне деловой, центр города. Коротко посовещавшись, все решили, что выбранное место достаточно безопасно. Во всяком случае, на первый взгляд. Тем более что идти дальше было уже невмоготу — Илья тащился еле-еле. Сказался «отходняк» после случившегося. А уж тем более, начинало ощутимо смеркаться.
Пересекая трамвайные пути, Илья споткнулся, но не упал. И тотчас все услышали звон и грохот приближающегося трамвая, громкий, словно чёртова таратайка, затаившись, поджидала их совсем рядом, и внезапно сорвалась с цепи. Трамвай — самый, что ни на есть, городской звук… вот только сопровождался он визгом и хохотом, от которого хотелось заткнуть уши. Анне это напомнило дикие вопли динозавров, о которых в последнее время наснимали столько фильмов… но в приближающемся рёве чудились слова…
Илья заторопился и споткнулся на рельсах ещё раз. Лицо его исказилось. Он будто пытался поднять непосильную для себя тяжесть, будто рвался из пут прочных упругих нитей, обмотавших ему ноги. Ужаснувшаяся Анна, идущая рядом, схватила его в охапку и потянула в сторону. Ружьё, выскользнувшее из рук, брякнуло по металлическим плитам, которыми совсем недавно обложили рельсы. «Вот тебе и вооружилась!» — мелькнула мысль… но Мёрси уже подхватила ружьё. С дужкой сумки на колёсах в одной руке и ружьём с торчащим острым гарпуном в другой, она побежала вперёд, напоминая горбом рюкзака несчастного беженца, пытающегося уйти от бомбёжки.
В уши сверлом вгрызся визг. Сашка перехватил Илью левой рукой. Правой он держал второе ружьё. Из тумана внезапно вынырнул трамвай, объятый пламенем. Искры летели из-под колёс, языки огня рвались из приоткрытых окон, как из пасти металлургической печи…
…школьниками лютой зимой мы были на экскурсии в шламовом цехе Уралэлектромеди…
…учитель стоял рядом с мужиком, шуровавшим прямо в брюхе плавильной печи длинным железным стержнем… вдруг из печи «дохнуло»…
…вонь палёной шерсти… кроличья шапка превратилась в безобразный дымящийся колтун… брови Рустама Николаевича сгорели… мы завизжали… но всё обошлось без серьёзных ожогов…
…опалив нестерпимым жаром, трамвай пронёсся мимо. Впрочем, впоследствии, никто не мог сказать, как долго это длилось…
Во всяком случае, все с ужасом успели разглядеть искажённые фигуры, горящие внутри. Они били по стёклам угольно-чёрными руками, с которых лохмотьями свисала горящая кожа. Они открывали рты, из которых вылетали искры… они кричали.
… за трамваем, на дымящемся от пекла тросе, волочилось несколько горящих фигур, привязанных за ноги… они бились о плиты, рассыпая чадящие искры, они разваливались, оставляя клочья и лоскуты… они… они были омерзительны…
Сашка дотащил Илью до противоположной стороны улицы. Мёрси и Анна бежали следом, огибая стоящие автомобили. Перелезая через ограждения на заросший травой газон, Анна оглянулась. Визг удалялся. В тумане ничего не было видно… и слава Богу! Хватало того, что всё ещё несло горелым, отвратительным чадом, которым, казалось, пропиталась вся одежда.
Илья уже сидел в траве, прислонившись спиной к тополю. Трясущимися руками он пытался отвинтить пробку фляжки.
— … твою мать!.. твою мать, они держали меня за ноги! Рельсы… они как примагнитились ко мне!
Он сделал огромный глоток.
— Дай мне тоже, — попросила Мёрси.
— Держи… нет, представляешь, вмёртвую притягивали, вмёртвую! Ох, руки ходуном ходят…
— Илья, ночь близко! — сказала запыхавшаяся Анна. — Ты долго не рассиживайся…
— Ну, ребята, спасибо вам! Так бы меня сейчас пополам и переехало… — сиплым голосом сказал Илья, нервно пытаясь подняться. — Так бы по диагонали и распластало…
Старинный особнячок стоял неподалёку. Он всегда нравился той, прежней Анне — красный кирпич, с рельефной фигурной кладкой и двухскатной крышей, темно-зелёная черепица. Не так давно, показывая город приехавшей подруге детства, она специально провела её мимо.
— Как красиво! — воскликнула эмоциональная Инна — женственная, романтичная идеалистка. Она была такой в первом классе, она осталась ею и сейчас… то есть была такою… а быть может, продолжает быть ею и поныне…
…там, в настоящем мире, не тронутым проказою тумана!
Сейчас же Анна холодно отметила чугунную ограду вокруг чистого уютного дворика, хороший обзор с крыльца и стальные, истинно банковские входные двери, замаскированные под резной дуб. Здесь можно было остановиться.
— Тумана здесь почти нет, — вскользь заметила она, проходя по ровной дорожке.
Действительно, туман, казалось, застревал между прутьями витиеватой чугунной решётки. Он выпирал горбами и снова опадал, не в силах пробиться, — всё равно, как матовая грязноватая полиэтиленовая плёнка, которую прижимает ветром. Эта настойчивая пульсация раздражала… но не пугала Анну.
Во дворе на ровно подстриженных зеленых газонах росли голубые ели, красовались две симметричные альпийские горки, любовно сложенные из гранитных и базальтовых глыб. Между камнями таились туманные хлопья, как не растаявшие кучки грязного весеннего снега.
На чугунном крылечке к стене была прикреплена заляпанная красной краской табличка: «ЗАО Банк «Про…». Остальное было залито… кровью? Нет, это всё-таки, краска! Вот и хорошо…
«Частная собственность, объект охраняется, посторонним вход воспрещен, на территории работают видеокамеры!» — как всё это теперь бессмысленно…
МёрсиМёрси представила себе, как они спускаются в подвалы, идут ровными яркими коридорами из сверкающей полированной стали, открывают какие-то огромные и круглые бронированные двери, как поворачиваются вслед им камеры слежения… Вот чёрт, насмотрелась боевиков!
И сразу — внезапно — разлагающиеся тела охранников, лежащие там, где сразил их туман… они шевелятся, они пытаются подняться на раздувшихся ногах, у них лопаются животы…
Тьфу! Тьфу, тьфу, тьфу — прямо на голову паршивому Пикачу, в прошлом году заставлявшему её читать «Противостояние»! Мёрси потом несколько раз снились кошмары.
Нет здесь никаких ходов и бронированных сейфов — нет! Не так уж давно в этом особнячке, — тогда ещё задрипанном и обветшалом донельзя, — находился ЖЭК, слышите? Это Анна сказала, Анна! А она знает, что говорит, и именно она сегодня первая кинулась спасать Илью, пока Мёрси с перепугу топталась на месте!
И Мёрси злобно показала кукиш… прямо в вывеску. Как ни странно, после этого стало легче.
Анна— Ишь ты, повеселела наша Мёрси, правда, Аня? — пробормотал Илья, озираясь.
— Да, она молодец, — рассеянно ответила Анна, думая о том, что должна же она, наконец-то уловить, поймать ту тонкую, как паутинка, связь. Ту самую паутинку, по которой она найдёт — найдёт! — Леночку.
Сашка прошел вперёд и потянул на себя дверь. Шагнув вперёд, он осторожно заглянул внутрь тёмного помещения, и, обернувшись, радостно сказал:
— Здесь темно, но чисто.
— «Чисто» — это круто. Так в боевиках спецназ говорит обычно, — с облегчением сказал Илья.
Анна вдруг подумала, что новые гнутые черные палки Илья похожи на чугунные прутья из ограды особняка, и невольно улыбнулась. Наверное, потому, что взъерошенный красный Илья наконец-то перестал бояться, хоть и был сейчас похож на Буратино, которого в последний момент за длинный нос вытащили из поленьев очага.
Поужинали всухомятку консервами, галетным печеньем и соком из сумки Мёрси. Она впервые за долгое время опять сама «накрывала на стол» в просторном холле банка и, кажется, была горда ролью хозяйки. Спать почему-то не хотелось. Мёрси предложила разжечь прямо на чугунном крыльце «костерок для уюта».
