Аяка ласково погладила его по плечу, хотя понимала, что такой жест едва ли способен утешить Дилюка.
— Конечно, Кэйа не нуждается в моей помощи, — качнул головой Дилюк. — Я уже упустил свой шанс. Я ведь мог все исправить, но с каждым разговором делал только хуже, и теперь Кэйа… Наверное, он и вовсе жалеет, что однажды назывался моим братом.
— Это не так! — подскочив, горячо воскликнула Аяка.
Она закусила губу: наверное, Кэйе хотелось бы, чтобы Аяка сохранила их разговор в чайном доме «Коморэ» в тайне. Но сказанного не воротишь. Дилюк поднял на Аяку озадаченный взгляд, и ей со вздохом пришлось продолжить.
— Кэйа приехал в Инадзуму из-за тебя. Он… Он испугался, что ты, бросившись по просьбе Джинн на битву с Архонтом, можешь пострадать. Поэтому он отправился за тобой.
Дилюк выглядел потрясенным. Аяка отвернулась, обхватила себя руками. Ей было едва ли не до слез жалко этих двоих, поглощенных раздорами прошлого. Она не могла даже представить, чтобы между ней и Аято однажды случился подобный раскол.
Неужели Дилюку и Кэйе так хотелось ссориться дальше, зная, что в любой момент кто-нибудь из них может… погибнуть?
— Как ты этого не понимаешь? — воскликнула она. — Кэйа до сих пор считает тебя своим братом, но думает, что больше тебе не нужен. Да вы оба друг друга стоите! Ты думаешь, что упустил свой шанс, но не похоже, чтобы ты хоть раз по-настоящему им воспользовался.
Дилюк открыл рот, но не нашелся с ответом и спрятал лицо в ладонях. Аяка вздохнула. Медленно подошла к нему, осторожно обхватила за плечи, села рядом.
— Извини. Я не хотела, чтобы это прозвучало жестко…
— Но это правда, Аяка. Ты совершенно права. Я не… Я не знал. Я думал, Кэйа… — Он тяжело вздохнул. — Если честно, я давно перестал его понимать.
— Может, ты просто не хочешь его понимать, — мягко предположила Аяка. — Я думаю, в глубине души ты обо всем давно догадывался. Ты знал, что он приехал в Инадзуму ради тебя, и ты этого боялся.
Дилюк ничего не ответил, но в этом и не было нужды. Аяка помнила, с каким лицом он смотрел на Кэйю, когда его тело стало неконтролируемо покрываться льдом. Она помнила ужас в его глазах — с подобным ужасом она сама смотрела на окровавленные камни Арауми, боясь даже задумываться о судьбе Аято.
Что бы ни говорил Дилюк, каким бы угрюмым и неприветливым в отношении Кэйи он ни пытался показаться, в глубине души он по-прежнему не представлял свою жизнь без брата.
Дилюк печально рассмеялся.
— Извини меня за подобные откровения, Аяка. Тебе, наверное, странно все это слышать. Держу пари, вы со своим братом вообще никогда не ссоритесь.
— Мы? — удивленно отозвалась Аяка. — Ну что ты, конечно, ссоримся. Меня порой ужасно раздражает, что он воспринимает себя исключительно как главу комиссии Ясиро и напрочь забывает, что он человек. Мне иногда кажется, что в отрыве от комиссии он вообще не помнит, как жить эту жизнь.
Дилюк усмехнулся и качнул головой.
— Да, понимаю. Джинн… Она абсолютно такая же.
Некоторое время они молчали, и Аяка наблюдала, как колышутся на стене тени раскидистых сакур.
— Раньше… — начала она. Дыхание перехватило. Столько лет прошло, а думать о родителях до сих пор было непросто. — Раньше, когда родители были живы, мы с Аято ссорились почти каждый день. Но когда мы стояли на похоронах отца, и он сжимал мою руку…
Она опустила голову, прикрыла глаза, и Дилюк в знак поддержки стиснул ее плечо. Аяка благодарно улыбнулась.
— В тот момент я подумала: а что, если и Аято однажды уйдет из моей жизни? Так же, как отец, внезапно, угаснет в одночасье. Что я тогда буду помнить о нас? Хочу ли я сохранить в памяти пустые обиды — или же лучшие моменты, которые мы пережили вместе?
Дилюк отвел взгляд. Слова Аяки запали ему глубоко в душу. Столько лет прошло, а он до сих пор не может отпустить прошлое, забыть ту злополучную ночь, когда шел дождь, и двое разделили под одной крышей не боль от потери — нежеланный секрет, ставший обузой для них обоих. Каждая их последующая встреча омрачалась памятью той ночи. А Кэйа, этот холодный, неприступный Кэйа только усугублял ситуацию, прячась за хитрой улыбкой и ледяной сталью глаз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но Кэйа — искусный лжец. Его ложь хороша лишь потому, что он говорит людям то, чего они так жаждут услышать.
Дилюку нравилось верить, что Кэйе наплевать на смерть отца, на ссору, которая разрушила их прежнюю дружбу, на все, кроме собственной выгоды и мимолетных удовольствий. Кэйа тщательно выстраивал эту иллюзию специально для него, и Дилюк охотно верил, потому что так было проще. Впускать в душу ярость было легче, чем неприятное осознание того факта, что сердце его бывшего брата давным-давно разбито в ледяные осколки.
Его, Дилюка, собственными руками.
Аяка погладила его по плечу.
— Думаю, вы с Кэйей причинили друг другу немало боли, — мягко сказала она. — Но это не значит, что так должно быть всегда. Пока он жив, каждый момент — это шанс все исправить.
Она поднялась, сжала напоследок его плечо.
— Не слушай, что говорит Кэйа. Ты и сам знаешь, что не найдешь в его словах правды. Он до сих пор дорожит тобой, и я уверена, у вас хватит храбрости друг друга простить.
С этими словами она мягко улыбнулась на прощание и тихонько ушла, оставив Дилюка наедине со своими мыслями.
*
Две лодки мягко ударились о берег острова Ясиори, и Люмин с облегчением размяла затекшие руки.
Она никак не могла подумать, что поиски таинственной Нацуко обернутся физическими нагрузками, но делать было нечего. Аято и Сяо были ранены, Итто следовало беречь силы, а Венти просто ленился, беззаботно наигрывая на лире задорный мондштадтский мотив. За весла пришлось браться Люмин и Кадзухе. К концу путешествия от нагрузки забились руки, а от бесконечных комментариев Паймон — голова, и Люмин была рада наконец сойти на берег, укрытый мелким песком.
Сяо с интересом поглядывал по сторонам. В дороге Кадзуха рассказывал о том, как на острове Ясиори базировался во время гражданской войны лагерь Сопротивления. Аято поведал историю побережья Надзути и ущелья Мусодзин. Рассказ о судьбе змея Оробаси опечалил Венти, и он притих, задумчиво перебирая струны.
Разыскать бабушку О́ни оказалось легко. Она сидела на побережье и щурилась на полуденное солнце, краем глаза наблюдая за суетой двоих детишек на берегу. Стоя по колено в воде, Такуя показывал им, как метать блинчики. Дети пристально следили за движениями его рук, но их камни только с громким всплеском уходили под воду. Впрочем, детей это ни капли не печалило, и они звонко смеялись, подставляя румяные лица золотистым лучам.
— А, Итто, — обрадовалась бабушка О́ни. — Ты вернулся.
Заметив гостей, Такуя указал детям на Итто, и они, крича наперебой, бросились его обнимать.
— Хе-хе, чем это вы тут занимаетесь? — радостно прижав ребятишек к себе, спросил Итто. — «Лягушек» пускаете?
— Сам ты лягушка! — обиженно отозвался мальчик. — Это «блинчики»!
— Не «блинчики», а «жабки», — возразила девочка.
— Чего-о? «Блинчики»? «Жабки»? — возмущенно протянул Итто. — Такуя, ты чему детей учишь?
С этими словами он умчался на берег, но вместо ожидаемой ссоры два о́ни заключили друг друга в крепкие объятия. Дети присоединились к ним, и вскоре все четверо уже шумно выясняли, как правильно называть игру в плоские камни и кто из них сможет запустить «блинчик» («Нет, лягушку!», «Вообще-то жабку!») дальше остальных.
Паймон смущенно заложила руки за спину.
— Как у вас дела, бабушка?
Бабушка О́ни рассмеялась.
— Потихоньку, помаленьку, ребята. Какая у вас примечательная компания собралась. Вы в гости? Или же по делу?
Итто выбрался из воды, неся на одном плече мальчика, а на другом — девочку, но под грозным взглядом Люмин поставил их на песок. Ему не следовало перенапрягаться.
— Бабушка, ты знаешь, кто такая Нацуко? — спросил Итто. — Она живет где-то на острове Ясиори.
— Отчего же не знать, знаю, — отозвалась бабушка. — А чегой-то вы от нее хотите?
