— Я тоже переезжаю. И это означает любопытный поворот в наших с вами отношениях. Есть три варианта. Первый — вы перебираетесь со мной. Чем смогу, на месте помогу. Как проделать и в какие сроки — вам лучше знать. Срываться вдруг и непременно завтра не требуется.
Демид принялся задумчиво поглаживать бороду, оглядываясь на брата. Конечно, легко мне говорить, у них хозяйство. Не чухонец с тисочками и лупой да пятеркой помощников. Тут на сотни пудов оборудования и железа, десятки людей. Причем самовары идут на удивление бойко, он с братом всерьез рассчитывал расширяться. Но ведь игрушка для богатых и что станется, когда дворяне потянутся из Москвы?
— Второй — все идет как прежде, договоренности остаются в силе. Вы в конце года высылаете в столицу мой процент, прикладывая необходимые для проверки записи. Я в любой момент приеду с ревизией или пришлю своего человека.
Фома отчетливо кивнул, наверное сам не замечая. Он на моих банках и бутылках да пробирках немалые деньги сумел поднять. И прекрасно знает, что без меня заказ для армии уплывет к другому. А именно на нем он делает капитал со страшной скоростью. Казна не скупится, пока Бирон поощряет сделку. Не особо красиво выходит, но я беру сверх себестоимости всего четверть, и приходится делиться с несколькими заинтересованными лицами.
Он уж точняк не внакладе. Это мне пришлось организовывать закатку и поставку. Точнее, несравненной по хозяйственной хватке Акулине Ивановне. Я ей отрезал аккуратный процентик в качестве компаньона, и она по-настоящему довольна. Нельзя быть жадным в отношениях с работающими на тебя. Иначе кинут в момент.
— И есть третий вариант, — делая многозначительную паузу, провозглашаю. — Кто хочет выкупить мою долю и работать сам на себя — не держу.
Тут уж насторожились все.
— Будете самостоятельно устанавливать правила, цены и вообще творить что угодно. При одном условии. Берете сумму за последний год, что мне причитается, увеличиваете в пять раз — и деньги ко мне в кабинет. Я у вас на глазах прежний договор рву или сжигаю. Как пожелаете.
Денежные дела на слово честное купеческое ведут частенько. Да вот я не честной торговый гость. Сама сделка четко оформлена на бумаге, под залог имущества и при свидетелях подписи. Кому сколько и за что причитается. Мне чужого не надо, но и своего отдавать не собираюсь. Знаю я этих гавриков. Пока раскрутка идет, они спонсора облизывают. А потом делают удивленный вид и разводят руками. Мы и без тебя справимся. Вот отдадите треть заводика — и справляйтесь.
— Почему в пять? — озабоченно потребовал Фома.
Он из компании самый дотошный. От слова «тошнить». Каждую фразу обсосет и при малейшей не там поставленной запятой потребует объяснений и исправлений.
Не думаю, что с них реально больше снять. Контролировать издалека сложно и неудобно. Заводов они не перетащат. Лехтонен переедет. Он хорошо учуял, где бутерброд маслом намазан. Если кому во дворце его изделия впарю, заказчиков появится много. А Акулину Ивановну пора пускать на вольные хлеба. Она всерьез заматерела, если так можно сказать о женщине, и без присмотра не пропадет.
— Я мог бы сказать и в десять, затем поторговались бы до семи. Хочешь?
— He-а, — отрицательно помотал Фома кудлатой головой.
— Я так сказал, и думаю, цена справедливая. Не хочешь — как хочешь. Короче, сроку вам до завтра. Как решите, так и будет. Все. Андрюха, зайди, поручение имеется.
— А нет таких денег? — касаясь моего плеча, тихонько спрашивает Павел.
— Потом зайдешь, договоримся.
Он довольно улыбнулся. Ну да, давно мне на темечко капает с горячей мечтой снизить стоимость вакцинации и расшириться всерьез. Сам же подал идею об увеличении оборотов. Иногда проще взять с десяти по рублю, чем с одного десять. Забот добавится, но теперь, когда благодаря его опытам появилась возможность хранить вакцину, уже не требуется очередной теленок и можно поставить прием на поток. Пусть пробует. Мне не жалко. Свободному кораблю свободное плаванье. Тем более что самые сливки я снял. Теперь работы станет много, навара кот наплакал.
— Неправильно это, — приземляясь на табуретку, надул губы Андрей.
— Чего?
— Да мало вы с них взять хотите, Михаил Васильевич.
Какое мало! Год проработал с большинством. Самый смак сейчас пошел. А прошу за пять вперед. Я все прежде обдумал. Даже реально под торговлю люфт оставил.
— Между прочим, с «них» — это и с твоей матери с сестрами.
— Так я же за вас душой болею, — ничуть не смущаясь, возражает.
— И очень хорошо, — говорю довольно. — Выходит, правильный выбор сделал. Станешь беречь мои интересы.
— В смысле — следить за ними?
— В смысле — поехать к самому морю.
— Все шутите!
— Сейчас я полностью серьезен. Завтра в Колмогоры идет обоз, возвращаясь. Рыбу сгрузили, гостинцев приобрели, пора назад. Я с ними насчет тебя договорился. Вот здесь, — я выложил на стол тяжелый пояс с зашитыми внутри собственноручно золотыми монетами и два мешочка, большой и малый, — триста рублей. Навестишь моего родителя, отдашь ему двести, — толкнул пояс к нему. — На дорогу тебе, как и на расходы всякие, пятьдесят рубликов серебром. Не жмись, если расходы непредвиденные. Я верну, случись по делу.
Молодец Андрюха. С недоуменными вопросами не встревает, внимательно слушает.
— Понятно?
— А это? — Он показал на маленький мешочек.
— Была там в моих родных краях вдова Иринья… Начнешь ухмыляться — зубы выбью.
— Да вы что, Михаил Васильевич, нормальное дело.
— Помалкивай, мальчишка.
Он изобразил многозначительную физиономию. Типа видали мы всяких в голом виде. Может, и правда. Проверять не собираюсь.
— Посмотришь, что к чему. Не надо ли женщине помощи какой. Скажешь, деньги от меня. Не для успокоения совести, а в память. Подарка так и не сделал, так пусть купит чего захочет.
Честно говоря, давно надо было и про отца, и про нее задуматься. Не кидать письма в мусор после беглого просмотра. Возвращаться не собираюсь, и уговоры все равно не действуют. Ну не привык я просто так заботу проявлять. До попадания сюда в основном обо мне беспокоились. Конечно, не сильно здорово после смерти бабушки, но мне бы и не стукнуло в голову посылать подарки. Не нуждаются. А здесь вдруг подумал — больше никого у меня нет. Пусть не родные реально, а все же. Почему не сделать хорошее дело!
Глава 16. Духовный пастырь
— Входите, входите, святой отец, — вскакивая, восклицаю с радостью, абсолютно не ощутимой в душе.
Архиепископ Феофан, первенствующий член Синода Русской православной церкви и прочее и прочее, решил почтить своим посещением. Причем мне оно без надобности, и достаточно подозрительно. Пришел обучать цесаревну Закону Божьему и прочим крайне важным вещам — замечательно.
А вот в гости ко мне — уже подозрительно. Не того полета птица, чтобы внимание обращать. Да и не требуется мне его пристальное любопытство. В курсе, чем кончается. Ему донос накатать — все равно как мне таблицу умножения вспомнить.
Лик святого отца благообразен и одухотворен, да пришел наверняка не просто так, чайку попить. Тем не менее я заорал, призывая слугу, и послал того за самоваром. Реклама — двигатель торговли. Понравится — купит. Глядишь, и его гости заинтересуются новинкой.
— Нет, я ненадолго заглянул, — отвечает на мое предложение, — любопытно стало глянуть на столь молодого, но уже достаточно известного человека со столь многогранным талантом.
Это как будто час назад я не провожал его в покои цесаревны. Не заметил, ага. Гофмейстерина отвлекла своими изумительными сушеными прусскими прелестями.
— Стихи пишешь с баснями да о людях заботу проявляешь.
И глаза при том внимательно сверлят, реакцию отмечают.
— По мере возможности стараюсь, владыко.
Ой, кажется, вляпался. Это к епископу обращение. Или можно, не возмущается.
— На благо русского народа и во славу Господа нашего Иисуса Христа, — старательно крещусь, — стараюсь, ваше высокопреосвященство. Ведь что может быть приятнее ему, чем сохранение здоровья людского.
Черт, опять я вышел на очень скользкую почву. Предопределенность судьбы у протестантов, а у православных с этим как? Сказанное вполне может оказаться ересью. Никогда не мучился теологическими тонкостями и в православной церкви побывал впервые только здесь. Плохо. Надо срочно сворачивать. Не приготовился к посещению — и носом в грязь.
— На простонародном, легкодоступном любому языке стремился писать. Не токмо иностранцы и люди просвещенные, знающие языки, должны ознакомиться с литературой. Пользу всем норовил принести.
Тут вперся очень своевременно человек с самоваром, а за ним второй, с подносом. Разложили и исчезли, повинуясь жесту. Все как я люблю. И чай крепкий, и лимон, и сахар куском в отдельной мисочке. Почему нельзя сразу раздробить на мелкие или в порошок — тайна глубока и темна. Не делают, и все. А в остальном мои вкусы прислугой изучены с похвальной быстротой. И что сам по себе я предпочитаю кофе, а с гостями пью чай, уже зафиксировали.
