— На простонародном, легкодоступном любому языке стремился писать. Не токмо иностранцы и люди просвещенные, знающие языки, должны ознакомиться с литературой. Пользу всем норовил принести.
Тут вперся очень своевременно человек с самоваром, а за ним второй, с подносом. Разложили и исчезли, повинуясь жесту. Все как я люблю. И чай крепкий, и лимон, и сахар куском в отдельной мисочке. Почему нельзя сразу раздробить на мелкие или в порошок — тайна глубока и темна. Не делают, и все. А в остальном мои вкусы прислугой изучены с похвальной быстротой. И что сам по себе я предпочитаю кофе, а с гостями пью чай, уже зафиксировали.
— Басни твои, сказки, — весомо уронил поп, испытующе изучая и прихлебывая чай, от которого недавно отказался, — да и статьи. Ладно еще медицинские. Твое ли то дело о распространении школ для всех и каждого рассуждать в печати. Так ли уж полезно образование в народе, сын мой?
Опа! А Феофан действительно непрост. Глубоко копает. Умение читать и писать не всегда полезно для власти, способствуя распространению радикальных идей. Тут он в точку угодил. Не зря говорят — умнейший мужик. На десятке языков говорит и кого угодно очаровать способен умом и красивыми речами. В свое время на торжественном богослужении в Киеве по случаю Полтавской победы в присутствии Петра он произнес такую блистательную речь, что был тотчас замечен и приближен государем.
— Для государства — очень, — решительно отвечаю. — Я не знаю точного числа чиновников в империи, но их крайне мало, и те, с которыми встречался, по большей части неквалифицированны. Они не справляются с текущими проблемами, и ведь это Москва! Что говорить об окраинах или малых городах? Указы и манифесты далеко не всегда исполняются по неумению и малочисленности персонала.
Неужели не поймет? Человек, во многом руками которого была проведена синодальная реформа Русской православной церкви, окончательно превратившая ее в контору духовных дел, послушную царскую служанку, очень хорошо умел ловить правильный ветер, причем не просто так, а с пользой лично для себя.
Феофан мог подвести под заказ сверху что угодно. Понадобилось обоснование самодержавия — пожалуйста! Подобрал множество примеров, доказав, как благотворна для страны, народа единодержавная, никому не подчиненная сильная власть.
Когда потребовалось доказать вред безраздельной власти патриарха в церковном управлении, он и это сделал так же блестяще. Куча примеров из истории и изумительный вывод: «Лучшаго к тому способа, паче Соборного правительства, понеже в единой персоне не без страсти бывает». Кто сказал, что двойные стандарты появились в двадцатом веке? Вам с Феофаном побеседовать надо.
— Мне приходилось слышать, когда приказных забирали из одного места и направляли в другое, где нужда возникла срочная. И не всегда новый человек разбирался в новых проблемах, что создавало очередные трудности. Главное, он грамотен и расторопен! Но это же не выход! Очень нужны дополнительные люди. Здесь не поможет гнев сверху. Ведь низший и средний состав надо откуда-то брать. А для нормального управления страной необходимо много больше канцелярских работников. Значит, требуются школы и училища для податного населения. Возможность для них подняться прилежным трудом. А не запрещать, на манер спасских классов, прием мечтающих учиться недворянского происхождения.
Он сидит и слушает, не пытаясь перебивать.
— Нет на самом деле выбора! Для дворян приготовлено иное поприще — военное в основном. А кто в присутствии сидеть станет? Ведь лучше на пустом месте можно не ждать. Народ размножается, бумаг повсеместно становится больше. Так надо создавать сознательно нужных людей. России предназначено величие в грядущих веках, и наше дело — обеспечить его!
— Горячо, искренне и толково, — задумчиво протянул Феофан. — Обычно не стоит судить людей по тому, что они говорят, но вижу, невзирая на резкость слов, боль за землю нашу.
Он еще позабыл сказать про веру православную. Что учился в Германии и Ватикане — мелочи жизни. Ходят слухи, в униатство переходил и у иезуитов в колледже образование получил. Правда, его оттуда выгнали, но за что — толком никто не в курсе. Плечами пожимают и одни предположения. То ли в морду кому дал, то ли бабу обрюхатил. Однако добежал из Рима аж до Киева и стал профессором в аналоге моей грекославянской академии на Украине. Пронырливый и скользкий, никакого мыла не надобно. И так в любую дырку пролезет.
— Токмо не надо преувеличивать характер людской в положительную сторону. Получение образования не сулит улучшения нравов. Конечно, и среди наших чиновников есть заслуженные и ревностные служители, однако каждый второй «в канцелярских делах знание и искусство имеет, токмо пьянствует» или «всегда от порученных ему дел отлучался и пьянствовал, от которого не воздержался, хотя ему и довольно времени к тому дано».
— Русская болезнь.
— Не без этого, — признал без улыбки. — Два из пяти канцеляристов не просыхают, а двое не токмо гуляют — еще и писать плохо умеют.
— Появятся новые — проще станет избавиться от негодных.
— Да разве же в одном пьянстве дело? Оплата труда работника канцелярии составляет от семидесяти до ста двадцати рублей в год. Разброс в жалованье самой массовой категории, копиистов — от девяноста до пятнадцати рублей. Низшая граница — это заработок не особо умелого ремесленника. Так на что пьют?
— Взятки, — заинтересованный разговором с умным оппонентом, отвечаю. Всегда полезно отточить аргументы для будущих споров на соображающем. Чужим глазом недостатки теории вскрываются быстрее и удачнее.
— Берут, — соглашается. — Жить надо? При Петре Алексеевиче, случалось, годами не платили. Сейчас до такого не доходит, ан задержки постоянно. Нет денег! А ты мечтаешь еще толпу получающих добавить.
— Денег нет никогда. Их всегда не хватает государству. И все же мы должны думать о будущем. Не враз же появятся новые канцелярские работники и сразу станут получать солидные суммы. Первые выпуски через два-три года, и поступать в гимназии, — есть уже одна в Санкт-Петербурге, точно выяснил, не новая идея, — должны уже имеющие начальное образование. Затем и школы нужны. А брать в них любых желающих за малую плату или способных очень. Определенный процент на кошт казенный для… — я запнулся: «социальный лифт» прозвучит неуместно, — годных по уму, а не знатности, — закончил неловко.
Это он должен понять. Сам с подозрительным происхождением, и не могли не тыкать в свое время снисходительно и неприятно. Да и я не из Рюриковичей. Неужели не клюнет?
Взять школы под церковный патронаж — это неплохой кусок бюджетного пирога.
А расходы откуда? — потребовал внутренний голос. А учителя те же попы, и лишние труды их не обрадуют. Жалобы на кого посыплются? Да смогут ли они чему научить?
— Экзамены сдают — дальше переводят, — отодвигая несвоевременные заботы, продолжаю гнуть свое. Останавливаться поздно. — Нет — нечего казенные средства тратить. И не учить философии и прочим высоким наукам. России нужны не заумники, а знающие бухгалтерию, скоропись да законы.
— Практично, — признал, определенно с оттенком уважения. — Да несвоевременно. Сиди! — резко приказал, когда я вскинулся. — Не за тем пришел, хоть и разговор любопытный вышел. Просила меня государыня всемилостивейшая Анна Иоанновна высказать мнение о баснях твоих и сказках.
Это до назначения к Лизе секретарем или после?
— Молчишь? — Феофан усмехнулся. — Язык внезапно проглотил? Нелояльности не узрел, однако некий оттенок вольнодумства определенно присутствует.
Ну просто соломоново решение. С одной стороны, с другой. А вы поступайте как знаете. И в глазах Анны Иоанновны не опозорился, и с Лизой не стал ссориться. Я тут пешка и для него пустое место.
— Хороший у тебя вышел самовар, — вдруг говорит арихиепископ, вне всякой связи с происходящим. — По твоим наметкам изготовили?
— Скажите, какие сценки на нем изобразить, — и вам доставят в ближайшее время.
Опять придется за свой счет, но токмо куда деваться.
— Не думаю, что удобно изображать монахов, — произносит со смешком. — Ты уж сам придумай чего занимательного.
Судя по разговорам, Феофан любил красивую жизнь и роскошные вещи. Совершенно нет желания еще и ему вручать бесплатно, да деваться некуда.
— Так о чем это я? С раскольниками встречался? — потребовал, будто выстрелил.
Шантажист паршивый. Все время то подследственный, на которого непрерывно доносили, то доносчик, сообщающий на других. Предыдущего главу Синода архиепископа Феодосия Яновского утопил, дав показания, о чем все знают и помнят. А мой уровень много ниже. Положено сидеть и не кукарекать.
— Доводилось, владыко, — честно покаялся. Не поверит ведь, начни отпираться. Мог и справки навести. — На Севере их много.
