Ира училась хорошо. Экзамены обычно сдавала в числе первых, уверенно, смело.
Поручив Алешу однокурсницам, которые, погрузившись в типичный предэкзаменационный шок, толклись возле роковой двери и были рады всякому, кто изъявлял желание открыть ее прежде их, Ира вошла в аудиторию. Экзаменатор, ожидавший, когда подготовится к ответу единственный оставшийся в аудитории студент, молча указал на стопку билетов. Экзаменатор был немолодой уже, усталый человек. В этом техникуме он преподавал по совместительству. Основная его работа была в железнодорожном техникуме и в школе машинистов. Он носил форменный железнодорожный китель, но без знаков отличия.
Свой предмет он знал виртуозно и, по существу, отдыхал на экзаменах. Глянув на вошедшую, залюбовался ею: широким, свободным потоком русых, с легким медным отливом, длинных, вьющихся волос, чуть веснушчатым, розовым от мороза тонкобровым лицом; желтая шерстяная кофточка с коротенькими рукавчиками обтягивала тонкую, стройную фигуру девушки; от талии к ногам бежали складки черной плиссированной юбки. В движениях девушки и во всем ее облике была удивительная, поражающая воображение пластичность. Украдкой наблюдая, как студентка вынула маленькой узкой рукой билет из стопки, преподаватель подумал: сколь счастлив должен быть тот, кто поднимет на руки это легкое, гибкое, прекрасное существо и понесет его по земле.
Усевшись за стол неподалеку от экзаменатора, Ира пробежала глазами билет. Наиболее трудным и важным был третий вопрос. Решив, что начнет готовиться к ответу именно с этого вопроса, Ира вынула из сумочки авторучку, взяла со стола лист чистой бумаги.
К столу экзаменатора подошел подготовившийся к ответу студент. Ира посмотрела в их сторону. Экзаменатор сидел заложив руки за спинку стула, отчего грудь его выпятилась, а форменные пуговицы кителя выступили особенно отчетливо… Синий китель, белые металлические пуговицы… Точно такой же китель, с такими же пуговицами носит отец. Вспомнились фраза, оброненная сегодня Соболем, и разговор с матерью…
Заставляя себя сосредоточиться, Ира склонилась над экзаменационным билетом. Прочла вопрос еще раз. Потом еще. И еще… Ее охватило беспокойство: она никак не могла собраться с мыслями, а главное — ей показалось вдруг, что она очень плохо готова к экзамену.
Она решила, что ей надо нарисовать схему действия механизма, о котором говорилось в вопросе, — тогда легче будет вести нить рассуждений. Но едва Ира набросала чертеж, как ей подумалось, что это совсем не та схема, что она путает. Призывая себя успокоиться, но все более нервничая, Ира закрыла глаза, пытаясь представить себе ту страницу учебника, на которой была изображена нужная схема. Ничего не получилось: в памяти, словно испуганные, заметались, смешиваясь, какие-то другие схемы, таблицы, формулы.
«Засыпалась, засыпалась!..» — прошептала Ира. Она все еще пыталась сосредоточиться, но чем больше она нервничала, тем меньше это ей удавалось. Кончилось тем, что голова ее стала какой-то одеревенелой и горячей, только лоб холодило потом.
— Ну как, вы готовы? — спросил преподаватель, когда за студентом, только что сдавшим экзамен, закрылась дверь.
«А-а, все равно!» — подумала Ира. Она посмотрела на билет и, решив, что должна попытаться ответить хотя бы на два первых вопроса, встала.
Экзаменатор слушал ее не перебивая и вычерчивал карандашом какие-то фигурки. Но Ира видела, что по мере того, как она отвечала, на лице его проступало выражение огорченности.
— Допустим, — сказал он наконец. — Какой у вас второй вопрос?
Ира прочла.
— Ну, пожалуйста!
Он снова принялся вычерчивать свои фигурки. Потом взял зачетную книжку Иры. Перелистал… Пятерки, пятерки; редко четверки. «Может быть, третий вопрос поможет нам, — подумал он. — Вытянула бы хоть на четверочку!»
Но третий вопрос не поправил, а, наоборот, еще более ухудшил положение. Едва начав отвечать на него, студентка замолчала и, покусывая губы, опустила голову.
Экзаменатор, вздохнув, поднес авторучку к тому месту зачетки, где надо было поставить оценку. Задумался — что ставить? О четверке уже не могло быть и речи. Тройка или двойка?.. Жаль, такая славная студентка. Прелесть просто. Да и зачетка-то у нее хорошая. Может быть… Ах ты старый хрыч, растаял! Славная студентка! К черту! Двойка.
Он не успел поставить оценку — дверь в аудиторию тихонько приоткрылась. Ира и преподаватель посмотрели в ту сторону. Сначала никого не было видно. Потом где-то внизу из-за двери показалась крохотная рука. Вслед за ней в аудиторию заглянула настороженная, любопытствующая физиономия Алеши. Увидев Иру, Алеша толкнул дверь и с радостным криком: «Мамочка! Мамочка!» — вбежал в аудиторию.
— Ваш? — оторопело произнес преподаватель, когда малыш прижался к ногам студентки и уткнулся носом ей в колени.
— Мой, — ответила Ира и густо покраснела — ведь экзаменатор мог подумать, что она подстроила все это.
— Сколько же ему?
— Два года и два месяца.
Преподаватель нагнулся к малышу:
— Да какой же ты симпатичный! А ну, иди ко мне.
Алеша несмело оторвался от матери.
— Как же тебя зовут?
— Мальчик Еся!
— Еся?
— Леша, — поправила мать.
— Значит, мальчик Леша. Ну, насчет того, что ты мальчик, можно было бы не сообщать.
Ира пояснила:
— Когда он в шубке, его иногда за девочку принимают.
— Ага, значит, он сразу вносит определенность. И правильно делаешь, мальчик Алеша. Всегда подчеркивай свою принадлежность к сильной половине рода человеческого. Держи высоко мужское достоинство. Такого молодца и за девочку принимать! Безобразие!
Экзаменатор придвинул к себе зачетную книжку Иры и, растроганный, утративший власть над собой, без колебаний поставил тройку.
Ира поднялась было, но затем решительно взяла свой экзаменационный билет.
— Позвольте мне еще! На третий вопрос. Вы не беспокойтесь, я не насчет отметки. Просто… В общем, разрешите мне ответить!
— Конечно, конечно.
Она села. Всегдашняя ее уверенность вернулась к ней. Вспомнилось все, что она учила, что, в сущности, хорошо знала.
Когда она закончила, преподаватель, сожалея в душе, что оценка уже поставлена, крепко пожал ей руку. Привычным и сильным движением подняв сына на руки, молодая женщина пошла к двери…
Возле двери она остановилась вдруг. Опустила сына на пол. Поправила прическу, одернула кофточку, прошлась рукой по голове мальчика — все это рассеянно и быстро.
Преподаватель с удивлением следил за ней. За дверью вполголоса переговаривались студенты — сейчас их было хорошо слышно, — а в дальнем конце коридора кто-то расхохотался звонко.
Молодая женщина взялась наконец за дверь, неуверенно потянула к себе, но тотчас же закрыла и повернулась к преподавателю:
— Извините меня… я хотела бы задать один посторонний вопрос.
— Ради бога.
Она сделала несколько шагов к столу.
— Скажите…
— Ну, ну, я слушаю вас.
Произнеся это, экзаменатор чуть смутился: задумчиво-сосредоточенный взгляд молодой женщины почему-то остановился на верхних пуговицах его кителя. Экзаменатор пробежал по ним беспокойными пальцами — нет, все на месте, все в порядке.
— Скажите… вы, очевидно, это знаете… скажите, почему в Крутоярске-втором сменили начальника депо? Разве прежний начальник был плох?
— Лихошерстнов?
— Да.
— С моей точки зрения, очень способный, я бы сказал, талантливый хозяйственник.
— Почему же его сняли?
— Если говорить не по существу, можно найти тысячи причин…
— А по существу?
— Место очень приметное, желающих много.
— Так…
— Зачем вам это, собственно?
Она сделала неопределенное движение плечами.
— Благодарю вас. Извините, пожалуйста…
Взяв на руки сына, она вышла.
V
В огромном, холодном и опустошенном помещении цеха подъемки, щедро залитом белым светом зимнего дня, вытянулись вдоль стен безлюдные строительные леса. Посредине, возле кучки земли, откуда-то снизу с равномерностью маятника показывалась и исчезала лопата землекопа; с нее слетали, рассыпаясь, новые и новые комья коричневой, слежавшейся земли.
«Один копает, двое с носилками, трое на грохотах, — подсчитывал Федор Гаврилович строителей. — Всего шестеро. Черт знает как мало!»
О прежней жизни помещения напоминал лишь небольшой участок в самом конце пролета. Здесь, еще более заметные, чем раньше, гудели два колесообточных станка — два похожих, как братья, железных исполина, когда-то давным-давно вошедшие в цех и, как это казалось, сейчас не пожелавшие уходить отсюда, несмотря ни на какие увещевания людей; возле них жались друг к другу и к самим станкам несколько колесных пар, а вверху, тоже держась поближе к станкам, молчал мостовой кран.
