на потеху толпе.
Торжество в честь победы над врагом было в самом разгаре.
Крепко ухватив пальцами чашу, Лаоху сидел за одним из столов и наблюдал за происходящим. За веселыми лицами знати, облаченной в пестрые одежды. Каждый желал покрасоваться на этом празднике. И каждый мечтал удивить не только своим богатством, но и щедростью. Совсем рядом один из хоу преподнес другому в качестве подарка деревянную шкатулку, доверху набитую золотом. Почтенный господин не остался без ответа и взамен отдал в дар не что-нибудь, а сам камень жизни[1]! Даже у Лаоху невольно взмыли брови вверх от такой щедрости, чего уж говорить о хоу. Знатный господин, казалось, готов был упасть в обморок — настолько ценным оказалось подношение.
«Чем больше ты даешь, тем больше получаешь».
Однако через миг лицо вана вновь стало хмурым. Как бы он ни хотел, окружавшее веселье и торжество не приносили в душу радость. Это тревожило и раздражало одновременно. Отхлебнув из чаши еще немного, Лаоху повернул голову к Юншэню. Главный советник, в неизменном желтом одеянии с черным ободком, сидел по левую руку и вяло нажевывал чайный лист. На старческом лице играла приветливая улыбка, однако глаза выдавали Юншэня с головой. В них плясали огоньки тревоги. Будто отблески пламени огромного костра, в который только что бросили новую партию бамбука. Вновь раздались громкие хлопки под общее улюлюканье собравшихся людей.
Подождав, пока шум слегка утихнет, Лаоху склонился к советнику и спросил:
— Насколько все плохо?
Продолжая улыбаться, Юншэн подвинулся чуть ближе к Повелителю и на ухо произнес:
— Я никогда подобного не видел, светлейший ван. На моей памяти это впервые. Даже в самые холодные зимы такого не случалось.
Лаоху на минуту отстранился. Левая ладонь, упершаяся в бок, стала выбивать дробь по доспеху.
За столом напротив виднелся Фу, один из виновников торжества. Весь вечер и ночь он принимал поздравления да пожелания долгих лет. Гун был сдержан, как всегда. Лицо его оставалось каменным. Но ван заметил под этой маской некую скованность. Будто Фу заставляли находиться здесь, а сам военачальник предпочел бы оказаться в другом месте.
«Не таким должен был стать этот день».
Ван опять склонился к советнику:
— Насколько хватит запасов?
— Если кормить лишь знать, почтенный?
Лаоху выдержал паузу и, спустя пару мгновений, уточнил:
— Нет. Всех.
Юншэн ответил не сразу. Он продолжал кивать и улыбаться, всем видом показывая причастность к торжеству. Улучив момент, когда на них никто не смотрел, советник ответил:
— Год. Я не знаю, что делать дальше, светлейший. На урожай были большие надежды. Я не знаю...
К столу подошел знатный хоу, раскланялся и начал сыпать сладкими речами, прославляя почтенного вана и его предков. Лаоху и Юншэню пришлось оборвать разговор.
Правитель натянул на уста улыбку и сдержанно кивал, однако внутри разливалась тревога. Холодная и липкая, будто лужа после дождя. И такая же неприятная. Взгляд темных глаз вновь скользнул по собравшимся и остановился на жене Фу. Та сидела по правую руку от гуна и покорно смотрела в чашу с рисом. На девушке была белоснежная шелковая ткань, ярко выделяющаяся на фоне одеяний других. Светлая одежда приятно сочеталась с бледной кожей Сюин. Лаоху снова невольно подметил, как Фу повезло с женой. Такая юная и тихая. Не то, что его Мэйфан, от капризов которой иногда становилось тошно.
— Нам придется это сделать, — услышал ван голос советника и вздрогнул.
Хоу отошел от их стола, и теперь Юншэн косился на Повелителя из-под седых бровей.
— Знаю, — сдержанно молвил Лаоху и пригубил медового напитка, — знаю.
Поднять налоги с южных земель, что не тронул мороз. Это придется сделать в любом случае. А еще послать гонцов на северо-восток. Говорят, обитающий там клан Цзунсюн не прочь обменять свои рисовые запасы на золото Хучена. Только вот Лаоху всегда отказывался от столь грабительского предложения. Но, похоже, выбора нет.
«И необходимо открыть амбары. Успокоить народ. Весть о бедствии разлетится слишком быстро. Чжуны слабы на язык. Открыть амбары... успокоить народ... но хватит ли этого?».
Ван отвернулся и невольно сжал чашу пальцами так, что та чуть не треснула. Его невидящий взор устремился на огромный костер, пламя которого отражалось в его темных зрачках. Снова в огонь была брошена партия бамбука. Хлопки и искры разлетелись по округе, вызывая очередной радостный клич. Но Лаоху не слышал ничего. Разум его был далеко.
Столько лет... столько лет Хучен, управляемый его твердой рукой, жил в процветании и достатке. Одержана не одна победа. Знать довольна, сыт народ. Что же происходит сейчас? С севера давно нет вестей. Поступление меда прекратилось. А теперь еще неизвестно откуда взявшийся мороз побил посевы. Угроза голода нависла над Хученом, словно грозовая туча. Лаоху рад бы веселиться. Предаться счастью, торжеству. Но мрачная тень легла на душу. В самый неподходящий миг.
***
Фу продолжал молча кивать и принимать поздравления от знати. Гордо восседая за столом, он сдержанно улыбался уголками губ, однако лицо оставалось серьезным. Ладони уперты в поясницу, а глаза мрачнее собственного доспеха. И даже отсветы пламени огромного костра, в который бросили очередной бамбук, не могли развеять эту тьму.
