И все-таки вопрос об источниках и более точном времени написания пушкинской «Сцены из Фауста» выяснен далеко не полностью. Сегодня мы знаем, что «Сцена» написана, скорее всего, в июне — июле 1825 года в Михайловском, что генетически она связана со стихотворением Пушкина «Демон» и с его незаконченным наброском «О стихотворении Демон» и что, несмотря на заимствованные образы Фауста, Мефистофеля и Гретхен, «Сцена» является самостоятельным произведением. Более того, М. П. Алексеев предполагал обратное влияние «Сцены из Фауста» на вторую часть «Фауста» Гёте. Но есть ли прямые доказательства тому, что Гёте читал пушкинскую «Сцену»? И вообще, насколько знаком был Гёте с творчеством Пушкина?
К поставленному вопросу имеет отношение и история о пере Гёте, хранившемся у Пушкина, которое Гёте будто бы ему подарил. Об этой истории, хорошо известной и превратившейся в легенду, стоило бы здесь напомнить.
Первое известие о подарке Гёте Пушкину датируется 1855 годом и восходит к П. В. Анненкову. Высказывая свою версию истории создания Пушкиным «Сцены из Фауста», П. В. Анненков писал: «Есть предположение, что Гёте знал об этой сцене. Рассказывают, что он послал Пушкину поклон через одного русского путешественника и препроводил с ним в подарок собственное свое перо, которое, как мы слышали, многие видели в кабинете Пушкина, в богатом футляре, имевшем надпись: „Подарок Гёте“». Рассказывают… Слышали… От кого слышал П. В. Анненков этот рассказ? По-видимому, от друга Пушкина Павла Войновича Нащокина. Этот же рассказ Нащокина, записанный пушкинистом «номер два», П. И. Бартеневым (первым считается Анненков), опубликован в «Русском архиве».
Вот как записал этот рассказ П. И. Бартенев: «Великий Гёте, разговорившись с одним путешественником об России и слыша о Пушкине, сказал: „Передайте моему собрату вот мое перо“. Пером этим он только что писал. Гусиное перо великого поэта было доставлено Пушкину. Он сделал для него красный сафьяновый футляр, на котором было напечатано: „Перо Гёте“, и дорожил им». В передаче П. В. Анненкова есть одна характерная деталь. Как он слышал, перо Гёте «многие видели в кабинете Пушкина».
Между тем по поводу этого пера известен отрицательный отзыв другого друга Пушкина С. А. Соболевского («не видывал»). По мнению М. А. Цявловского, «это замечание Соболевского не может служить опровержением рассказа Нащокина и других лиц». Одним из таких лиц была замечательная польская пианистка Мария Шимановская, друг Мицкевича (Мицкевич был женат на ее дочери Целине) и хорошая знакомая Пушкина и Гёте. В письме из Петербурга к веймарскому канцлеру Мюллеру она писала 16 июня 1828 года: «Жуковский привез г. Пушкину, русскому поэту, в подарок перо, которым писал Гёте». В другом месте этого же письма она добавляет: «Г. Мицкевич отдал бы половину своей жизни, чтобы получить подобное». Трудно не доверять одновременно свидетельствам Нащокина и Шимановской. В 1890 году немецкий исследователь Отто Гарнак высказал гипотезу, что Гёте посвятил Пушкину свое стихотворение Goethes Feder an…[28]
Более того, Отто Гарнак предположил, что это стихотворение, написанное Гёте в 1826 году, было как бы ответом Гёте на пушкинскую «Сцену из Фауста», которую Гёте успел к этому времени каким-то образом получить и прочесть. Версию о подарке Гёте Пушкину, как и гипотезу о знакомстве Гёте с пушкинской «Сценой», сравнительно недавно изучал немецкий автор М. фон Проппер. Как показывают записи в дневнике Гёте, Жуковский (познакомившийся с Гёте еще 29 октября 1821 года) посетил Гёте в Веймаре 4–6 сентября 1827 года. Таким образом, Жуковский не мог передать Гёте печатного текста «Сцены», так как она была опубликована в «Московском вестнике» в 1828 году. И вот выводы автора. Осенью 1827 года Жуковский действительно привез в Россию и подарил Пушкину перо Гёте, но это не был подарок Гёте Пушкину. Скорее всего, Жуковский получил его из «круга Гёте», от канцлера Мюллера или от секретаря Гёте Эккермана. Перо Гёте, таким образом, не имело отношения ни к цитировавшемуся выше стихотворению Гёте, ни к пушкинской «Сцене». Поэтому предположение о том, что Гёте читал пушкинскую «Сцену», пока не получает документального подтверждения.
Однако Гёте, несомненно, слышал о Пушкине, мог его читать. И этому есть прямые доказательства. Эти доказательства связаны с именем поэта и переводчика Элима Петровича Мещерского (1808–1844). Архив князя Элима Мещерского, привезенный из Парижа И. С. Зильберштейном и хранящийся ныне в РГАЛИ, значительно пополнил наши сведения об этом литераторе, знакомом Пушкину и всему пушкинскому кругу писателей. Прожив большую часть жизни за границей, сделав французский своим литературным языком, но оставаясь по языку и духу глубоко русским человеком, Элим Мещерский стал одним из первых популяризаторов Пушкина и русской литературы в Европе. Пушкин подарил и надписал ему «Бориса Годунова». М. П. Погодин писал о нем в 1839 году в своем дневнике: «Встречался с любезным князем Элимом Мещерским, в котором при европейском образовании много русского духа и который с успехом знакомит Европу с Россией».
Элим Мещерский, сын Петра Сергеевича и Екатерины Ивановны Мещерской (урожденной Е. И. Чернышевой, сестры военного министра), провел детство и юношеские годы в Веймаре. Из дневниковых записей Гёте известно, что семнадцатилетний юноша познакомился с Гёте 15 июня 1825 года. Между 1825-м и 1829-м годами его имя несколько раз встречается в дневнике Гёте, что говорит о тесном общении молодого Мещерского с патриархом немецкой литературы и его кругом. С. Дурылин выяснил, что именно Элим Мещерский познакомил Гёте с поэзией Пушкина. В 1830 году Элим Мещерский напечатал в Марселе свою брошюру о русской литературе, в которой много места уделил Пушкину и поместил предисловие Вяземского к первому изданию «Бахчисарайского фонтана». В дневнике Гёте есть запись, датированная 3 сентября 1830 года, о том, что Гёте читал эту брошюру. Позже, в 1832–1836 годах, Элим Мещерский жил в Париже, являясь корреспондентом министерства просвещения при русском посольстве. В 1837 году это место, как мы помним, занял Я. Н. Толстой. В 1839 году в Париже вышел поэтический сборник Мещерского «Les Boreales», где он среди французских переводов стихов русских поэтов опубликовал переводы из Пушкина, в том числе его «Калмычку». После смерти Мещерского его переводы стихов Пушкина издавались еще раз. Но все эти издания вышли уже после смерти Гёте.
Весной 1829 года Гёте посетила Зинаида Волконская. По пути из России в Италию Волконская с сыном остановилась в Веймаре вместе с С. П. Шевыревым и известным литератором и переводчиком Гёте Н. М. Рожалиным. В своем дорожном дневнике Волконская писала: «Веймар. Удаляясь от пантеона великих писателей германских, моя душа исполнена чувствами благоговейными. Все там дышит наукой, поэзией, размышлением и почтением к гению, и даже великие земли суть его царедворцы… Там я посетила Гёте». После отъезда Волконской из Веймара Гёте сделал 16 мая 1829 года запись в своем дневнике: «две серебряные медали г. канцлеру Мюллеру для княгини Волконской». Очевидно, Гёте сделал этот подарок в ответ на какой-то подарок русской путешественницы. И действительно, невестка Гёте Оттилия 3 марта 1830 года пишет Мицкевичу и его другу Э. Одынцу, гостившим у Зинаиды Волконской в Риме: «Мой тесть… просит меня, чтобы вы взяли на себя труд передать княгине Волконской его благодарность за письмо и подарок, которым она его обрадовала и почтила, как знаком памяти». Сомнительно, чтобы подарок Волконской был русской книгой. Мы еще вернемся к этому, рассказав о русских книгах в библиотеке Гёте. Сейчас же обратимся к рассказу С. П. Шевырева об этом посещении.
В этот вечер в доме Гёте, в гостиной, где стоял большой мраморный бюст богини Юноны, Зинаида Волконская заговорила о Пушкине. С. П. Шевырев вспоминал: «Оттилия Гёте не хороша, даже дурна, но очень умна и любезна; она вся дышит Байроном и сожалеет, что он не успел исполнить своего обещания — посетить Веймар. Гёте очень добрый дедушка: когда вошел в комнату внук его, он весь устремился на него. Видно, что и в бессмертии своем, как поэт, он слишком уверен: ему хочется жить и во внуках. Какие огненные глаза! Но они одни и живут в нем, а в прочем он только что бродит по земле… С большим участием слушал он, как княгиня говорила ему о том, как ценят его в России. Оттилия слыхала о Пушкине, но не могла сказать его имени, потому что имена русские жесткие даже и для немецкого уха». Об этой же встрече С. П. Шевырев вспоминал и позднее: «Разговор сначала шел очень медленно, тем более, что Гете говорил на французском языке, который затруднял его. Оттилия, вольнее им владевшая, оживляла беседу и, я помню, говорила о произведениях Пушкина и особенно о его „Кавказском пленнике“, который узнала она через перевод, сообщенный ей князем Элимом Мещерским».
