Для более тонких и производительных видов деятельности человек приучается с помощью внимания удерживать эту «зачарованность» в определенном направлении. Например, хороший сапожник остается в течение часа «зачарованным» изготовлением пары туфель, политик «зачарован» произнесением речи, женщина «зачарована» письмом, которое пишет другу. Без этого элементарного удерживания внимания в одном направлении не может успешно выполняться никакая, даже самая простая, работа.
Поэтому существуют три основных формы обычной траты или рассеивания данной тонкой материи. Исходящий поток может просто перетекать от объекта к объекту, от картины к звуку, к мысли, по мере того, как некое явление захватывает внимание. Кроме того, истекающий поток может быть привлечен чем-либо, что требует сильного удержания внимания (любимым или раздражающим человеком, интересной книгой, резким звуком и так далее). Или, наконец, простым усилием внимания этот поток может быть удержан на некоторое время в одном желаемом направлении.
Как мы уже сказали, различные способы естественной траты тонкой материи означают различные формы работы этой функции – чисто механическую, эмоциональную и намеренную. Более того, они характерны для трех процессов и дают три совершенно разных цепи последствий.
Вместе с тем все они механичны, и всех их объединяет одна главная черта, состоящая в том, что внимание в них позволяет приложить тонкую материю, приносящую сознание, только к одной вещи в один момент времени. Это обычное состояние человека. Он может быть осведомлен только об одной вещи в один момент времени. Он сознает либо человека, с которым говорит, либо слова, которые произносит сам; либо чужое горе, либо боль в своем теле; либо окружающую обстановку, либо собственные мысли. Но, за исключением очень редких случаев, он не сознает одновременно свои слова и человека, которому он их адресует; собственную боль и чужую; свое окружение и собственные мысли о нем. Таким образом, все сознание человека в его обычном состоянии может быть определено как «зачарованность», поскольку, начиная сознавать какое-либо внешнее явление, он теряет сознание самого себя, а начиная сознавать что-либо в себе, теряет сознание внешнего мира – то есть он становится «зачарованным» одной вещью, внутренней или внешней, исключая при этом все остальные.
Конечно, жизнь каждого человека содержит отдельные моменты разделенного внимания, и если бы этого не было, мы совсем не имели бы указаний на то, как развиваться. Например, одной из причин той необычайной власти, которую имеют над человеком ощущения любви и пола, является то, что в некоторых обстоятельствах они вызывают напряженное разделение внимания между самим собой и другим человеком. Это поистине предвестие следующего уровня сознания. Но если это ощущение приходит к совершенно неподготовленному человеку, оно чисто случайно и не может им управляться.
Одним из главных умений, которым обучают школы Четвертого пути, является намеренное разделение внимания между самим собой и окружающим миром. Длительной практикой и постоянной тренировкой воли тонкая материя сознания удерживается от непрерывного течения в одном направлении и разделяется так, что одна часть возвращается к самому себе, а другая направляется вовне, к тому, что человек изучает или делает. С помощью разделенного внимания студент Четвертого пути учится сознавать себя, говорящего с другим человеком, себя, находящегося в определенной обстановке, себя, действующего, чувствующего или думающего в отношении с внешним миром.
Таким способом он учится помнить себя, вначале отдельными моментами, а затем с возрастающей частотой. И по мере того, как он учится вспоминать себя, его действия приобретают осмысленность и согласованность, невозможные для них раньше, когда его сознание двигалось лишь от одной «зачарованности» к другой.
Характерной чертой этого второго состояния, самовоспоминания, является разделенное внимание. Существует несколько странных моментов в этом состоянии. Во-первых, по некоторым космическим причинам, никто не может ни пытаться достичь его, ни практиковать, пока ему не расскажут о нем и не объяснят его. Во-вторых, каждый нормальный человек, в момент, когда оно ему объясняется, имеет достаточно воли и энергии, чтобы уловить мгновенный проблеск того, что оно означает. Если он хочет, то в тот момент, когда слышит о нем, он способен осознать себя в окружающей обстановке – самого себя, сидящего в кресле и читающего о новой идее.
Но это самовоспоминание невозможно повторить или поддержать чем-либо, кроме сознательного усилия. Оно не случается само по себе. Оно никогда не становится привычкой. И в момент, когда идея самовоспоминания или разделенного внимания забыта, все усилия, какими бы искренними они ни были, снова превращаются в «зачарованность», то есть в сознание одной вещи в один момент времени.
Поэтому необходимо отметить, что усиленное внимание, приложенное к выполнению какого-либо задания, к физическому сознанию своего тела, к умственным упражнениям того или иного рода, к наблюдениям или представлениям чего-то, даже к глубоким эмоциям, само по себе не составляет самовоспоминания. Потому что все это доступно для выполнения и с неразделенным вниманием, то есть можно быть «зачарованным» заданием, физическим самоощущением, умственным упражнением или эмоцией и неизбежно стать настолько «зачарованным» этим моментом, что уже невозможно будет разделить внимание между деятелем или наблюдателем в самом человеке и объектом его наблюдения или действия.
Нужно отметить другой любопытный психологический казус, связанный с моментом, когда человек впервые слышит о самовоспоминании. Если он ассоциирует его с чем-либо, что он слышал или читал раньше, с какими-то религиозными, философскими или восточными понятиями и терминами, которые ему уже известны, то эта идея немедленно исчезает для него, теряет свою силу. Потому что она может открыть ему новые возможности только как совершенно новая идея. Если она связывается с какими-то знакомыми ассоциациями, это значит, что она вошла в ложную часть его ума, где к ней будет приклеен ярлык, как к любому другому отрывку знания. Шок потерян, и только с большим трудом этот человек способен вернуться к той же возможности[81].
Когда человек впервые слышит о самовоспоминании, если он принимает это всерьез, перед ним сразу же открывается все многообразие новых возможностей. Он не понимает, почему никогда раньше об этом не думал. Он чувствует, что должен делать только это, и все его сомнения, притворства и трудности исчезнут, и все, что до этого он считал совершенно недостижимым, станет возможным и легким. Вся его жизнь преобразится.
В этом чувстве он одновременно и прав, и неправ. Он совершенно прав в своей вере в то, что если бы он помнил себя, то все изменилось бы именно так, как ему это представляется. Не видит он лишь огромного сопротивления в самом себе к овладению этим новым состоянием. Он не понимает, что для того, чтобы достичь самовоспоминания как постоянного состояния или хотя бы частого повторения моментов, он должен совершенно перестроить свою жизнь, так как для выполнения этой задачи потребуется бо́льшая часть тонкой материи, которую способна сохранить и произвести его машина; потребуется вся воля и внимание, которые он сумеет развить самыми настойчивыми упражнениями. Он должен будет бороться и, в конце концов, отбросить все психопатические виды сжигания тонкой материи, которые ныне составляют такую знакомую и, как кажется, необходимую часть его жизни – злобу, раздражение, возмущение, жалость к себе, разнообразные страхи и мечтания, все способы, которыми он гипнотизирует себя в состояние удовлетворенности жизнью такой, какая она есть. Превыше всего он должен хотеть помнить себя, постоянно и непрерывно, независимо от того, как больно и неудобно ему будет при этом, и как ни неприятны вещи, которые он увидит в себе и других людях, ибо в тот момент, когда он перестает хотеть помнить себя, он теряет – по крайней мере, на некоторое время – способность это делать.
Таким образом, самовоспоминание (или практика разделенного внимания) хотя с первого взгляда может показаться чрезвычайно простым, легким и очевидным, на самом деле требует полной перестройки всей жизни человека и его точки зрения как на себя самого, так и на других людей. Пока человек думает, что способен изменить себя или других людей, пока он верит, что может делать, то есть делать вещи другими, чем они есть на самом деле (как во внешнем мире, так и во внутреннем), состояние самовоспоминания будет отходить от него тем дальше, чем больше он будет совершать усилий его достичь. Что сначала казалось находящимся совсем рядом, за углом, позже выглядит бесконечно далеким, совершенно недостижимым. И может потребоваться еще много лет борьбы и неудач, прежде чем человек придет к удивительному психологическому факту, который в действительности связан с очень важным законом. Этот факт состоит в том, что хотя чрезвычайно трудно разделить свое внимание на две части, оно намного легче разделяется на три части; и хотя чрезвычайно трудно помнить одновременно и себя, и свое окружение, может оказаться намного легче помнить себя и свое окружение в присутствии чего-то еще.
