Это не значит, что я не чувствую, что мне не хватает какой-то части себя. Шанс на альтернативное будущее, на другую жизнь, на другую... возможность.
Потому что я знаю, я просто знаю, что, если бы это было реально, мы с Коулом боролись бы за это. Он бы отвёз меня туда, где нас не смогли бы найти ни репортёры, ни люди из дома.
Теперь я должна вернуться к реальности, что я трахаюсь со своим сводным братом и что, хотя на этот раз ребёнка нет, жизнь, какой мы её знаем, закончится, если нас кто-нибудь поймает.
Я витала в облаках, а теперь должна снова опуститься на землю.
На следующее утро Коул пытается затащить меня в город. Он устраивает мне засаду после того, как я выхожу из душа, стоя перед ванной в своих стильных джинсах и футболке с расчёсанными волосами.
Как бы мне ни нравилась его внешность, сегодня я не в настроении вставать с постели.
– Я хочу остаться в своей комнате, пока не придёт время ехать домой.
– Хм.
Он смотрит на меня сверху вниз со своим фирменным пустым выражением лица.
– Что?
– Я не знал, что ты такая зануда, кроме того, что ты трусиха.
– Эй!
Я бью его кулаком в плечо.
Едва заметная улыбка скользит по его губам.
– Забудь об этом. Я пойду без тебя. Мне не нужны трусихи в моих путешествиях.
Я слышу, как он приветствует дворецкого с добрым утром и говорит ему, что позавтракает на улице.
Придурок.
Я надеваю милое мини-платье персикового цвета с ремешками на спине и собираю волосы в конский хвост. После того, как я засовываю ноги в первую попавшуюся пару туфель, я выхожу следом за ним.
Только когда я стою у входа, я понимаю, что не накрасилась. Что ж, я не в настроении для этого.
Я догоняю Коула у холма дома, медленно иду.
– Я не трусиха.
Я тяжело дышу, стараясь не отставать от него.
Он улыбается, но ничего не говорит. Вместо этого он переплетает свои пальцы с моими. Мягкость его прикосновения почти снова разбивает мне сердце.
Твоя боль - это моя боль, Бабочка.
Это был первый раз, когда я смогла дышать с тех пор, как доктор сказал, что это ложноположительный результат. Знание того, что Коул, как никто другой, понимал, что боль делает её менее острой. Это всё ещё там, но я чувствую определённый покой, зная, что он со мной.
Стоп. Он держит меня за руку. Он не должен.
Я оглядываюсь и пытаюсь увернуться, но он не отпускает меня.
– Коул! Мы на публике.
– Мы не в Англии. Здесь нас никто не знает. – Он притягивает меня ближе к себе. – Будь спокойна.
Нас здесь никто не знает.
Единственный, кто знает, это, вероятно, дворецкий Люсьена, и сейчас он вне игры.
Сюрреалистическое чувство левитации охватывает меня, когда я позволяю Коулу вести меня в направлении ближайшего города.
Меня переполняет новая энергия. Я наслаждаюсь своим окружением, ярким голубым небом и тёплым солнцем. В тесноте узких улиц и винтажном стиле дорог это похоже на сцену из романа.
– Во время мировой войны здесь было разрушительное сражение. – Говорит Коул, когда мы проезжаем мимо старых зданий. – Наши войска сражались за французов на этих же улицах.
Я усмехаюсь, наблюдая, как он изучает старый тротуар с этим любопытным блеском в глазах. Так редко можно увидеть, как он высвобождает своего внутреннего ботаника.
– Ну, это была не наша битва, и всё же мы потеряли так много солдат из-за неё.
– Ты действительно в это веришь?
Он бросает на меня любопытный взгляд.
– Да, французы сами вляпались в эту историю. Нам не нужно было вести себя как рыцари в сияющих доспехах.
– Мы были кем угодно, только не ими. Это называется прецедентной борьбой, Бабочка. Мы всё равно собирались вмешаться, поэтому сделали первый шаг и сразились с врагом на чужой земле. Подобные сражения происходили много раз на протяжении истории, например, в колонизационных войнах Османской империи или в войне персов против римлян.
– Ты такой зануда.
Он отпускает мою руку и притягивает меня к изгибу своего тела за талию. Это первый раз, когда он так собственнически прикасается ко мне на публике. Это почти так же, как если бы он объявил о своём праве собственности.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Кого ты называешь ботаником, Бабочка?
– Тебя. – Я прячу улыбку. – Держу пари, ты можешь дать точные пересказы и даже повторить то, что говорили эти генералы перед каждым сражением.
– Конечно. Предбоевая часть - самая важная. Это момент перед смертью. До хаоса.
Коул и раньше называл меня своим хаосом, и я до сих пор не знаю, хорошо это или плохо. Поскольку он связывает это со смертью, ясно, на чью сторону она падает. Моё сердце сжимается, когда я пытаюсь побороть это чувство.
– Это прекрасно. – Говорит он.
– Прекрасно?
– Да. Это неизвестное, а неизвестное может быть самой прекрасной вещью.
– Или самой ужасной.
– В тот момент никогда не знаешь наверняка. Когда войска стоят там, слушая своих генералов, они не знают, умрут ли они, будут ли ранены или останутся в живых. Они не знают, увидят ли они снова свои семьи или все уже кончено. Это человеческая природа в её истинной форме.
– Это называется выживанием.
– Это называется жизнью. – Он касается губами моего носа. – Это хаос.
Моё сердце колотится так сильно, что я боюсь, что оно перестанет биться или что-то в этом роде. О, чёрт.
Я не должна быть так увлечена им, как сейчас. Я не должна желать, чтобы я всё ещё была его хаосом, и чтобы он никогда не нашёл мне замену.
– Ты хочешь сделать что-нибудь хаотичное?
Я прикусываю нижнюю губу.
– Например, что?
Я показываю на тату-салон через дорогу, из которого выходит пара, выглядящая наполовину счастливой, наполовину страдающей.
Он приподнимает бровь.
– Ты хочешь сделать татуировку?
– Вместе. Ты и я.
Это безумная идея, но я хочу отметить этот момент. Я хочу помнить боль, но также и то, как Коул держал меня, несмотря на это.
В конце концов мы вернёмся домой, и я хочу сохранить момент, когда мы должны были держаться за руки на публике, как постоянное напоминание о сегодняшнем дне.
Я ожидаю, что он откажется, так как Коул не из тех, кто любит наносить метки на кожу — по крайней мере, не навсегда, но затем он говорит.
– Я могу выбрать, что ты нанесёшь на свою кожу.
Я вздёргиваю подбородок.
– И я могу выбрать, что ты нанесёшь на свою.
Его губы изгибаются в очаровательной улыбке.
– Договорились.
В гостиной мы решаем сделать татуировки на наших боках, так как их легко скрыть одеждой. Коул требует, чтобы женщина заботилась обо мне, а не мужчина. Что меня вполне устраивает, так как это означает, что она не будет прикасаться к нему.
Два часа спустя, и после такой сильной боли, которая чуть не довела меня до слёз, мы стоим друг перед другом посреди комнаты с темными стенами.
– Покажи мне.
Я указываю на его футболку.
– Ты первая.
– Одновременно?
Он кивает, и мы поднимаем одежду, одновременно обнажая кожу. Коул сделал татуировку, которую я выбрала для него, и она даже красивее, чем я себе представляла. Кожа вокруг него красная из-за того, насколько она свежая, но дизайн чёткий. Это открытая книга, из которой выходят струйки дыма, а сверху аккуратным шрифтом написано слово “ХАОС”.
– Это так красиво, – выдыхаю я, приближаясь к нему, чтобы лучше рассмотреть.
Коул держит меня на расстоянии вытянутой руки.
– Стой там, я всё ещё не насытился.
Я остаюсь на месте, сглатывая от того, как напряжённо он изучает мою татуировку. Это бабочка. И не просто какая-нибудь бабочка. Коул набросал что-то похожее на булавку-бабочку, которую я носила в тот день десять лет назад в парке.
Татуировка получилась идеальной со всеми мелкими деталями в крыле. Она точно совпадает с булавкой и похожа на ожерелье у меня на шее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ну что? – Я спрашиваю. – Тебе это нравится?
– Мне это нравится.
Он целует меня в нос.
