ладони накрывают мои руки. Он так крепко вцепился в них, что я поняла: меня не то, что не оттолкнут — в принципе ни за что не отпустят. Облегчение вылилось солёными каплями на его пиджак, но я быстро заставила себя собраться.
Так мы и стояли некоторое время — ничего не говоря и даже не двигаясь. Оно словно остановилось, хотя я и чувствовала вибрацию в заднем кармане, но для меня сейчас было важно только это. Стас внезапно зашевелился, потянув меня за руку и ставя перед собой; на моих ресницах ещё не высохла влага, и он смотрела на меня как-то осуждающе.
— Серьёзно думала, что я оставлю тебя в покое?
Не признаваться же ему, что я не просто думала — меня это до чёртиков напугало.
— Ты в порядке?
— Буду, — кивнул и как-то невесело улыбнулся. — Иди сюда.
Меня снова сгребли в охапку и прижали к себе так крепко, что я едва ли могла вдохнуть полной грудью, но возражать и в мыслях не было. В его объятия страх окончательно отпустил меня; мне стало так тепло и спокойно, что захотелось поделиться с ним этими ощущениями, но я почувствовала, как его спина снова начала напрягаться: видимо, моего присутствия было недостаточно для того, чтобы подбодрить его и заставить отвлечься.
Я лихорадочно пыталась придумать, как это исправить. Шутить в такой ситуации было неуместно, рассказывать какие-то истории глупо, да и он вряд ли станет слушать их внимательно. И тогда сознание подсунуло единственный вариант; к такому я сама ещё была не вполне готова, но что-то подсказывало, что это может сработать. Немного отстраняюсь от него и ловлю его взгляд, но Стас смотрит куда-то сквозь меня, полностью погружённый в раздумья. Собрав всю свою храбрость и решительность, на которые была способна, взяла его лицо в ладони и прижалась к его губам своими. Мои щёки моментально вспыхнули от смущения — я впервые целовала кого-то по собственной инициативе. Стас тут же вышел из своих мыслей и от удивления просто замер, но этот его ступор закончился быстро: словно очнувшись, он взял инициативу в свои руки и буквально набросился на мои губы. Этим поцелуем он как будто пытался выпить меня до самого дна; хотел вытянуть из меня все силы, энергию и любовь к жизни, и я безропотно отдавала ему всё, что он просил. Эмоции смешались в сумасшедше-гремучий коктейль — его гнев, раздражение и решимость, и моё отчаяние и страх.
Прежде я думала, что поцелуи нужны, скорее, для выражения чувств двоих друг к другу или для простого мимолётного удовольствия, но оказалось, что они умеют говорить громче всяких слов. Губы уже горели огнём, лёгкие отчаянно нуждались в кислороде, но мы не могли остановиться даже ради естественных потребностей организма. Слишком многое стояло на кону, слишком многого мы так и не сказали друг другу, и теперь все накопившиеся эмоции требовали выхода. Только сейчас мне начало казаться, что до этого момента я в своей жизни ни разу не целовалась — скорее, отбывала повинность и просто делала то, что обычно делают все парочки, но сегодня…
У меня словно открылись глаза.
Отлепившись от меня, Стас шумно вдохнул, и я последовала его примеру; мы хватали ртом воздух и не могли надышаться, но я готова была поклясться, что услышала, как внутри него перезапустились все программы. К нему вернулись собранность и трезвый рассудок, которые помогали посмотреть на вещи непредвзято, и в то же время Стас оставался спокойным. Немного переведя дух, он сделал так, чтобы наши лбы соприкоснулись, и на его губы наползла уже знакомая мне ухмылка.
Господи, кто бы знал, что я буду так рада её увидеть!
29
Как оказалось, на работу не была настроена ни я, ни Стас. Отпустив шуточку: «Я всегда знал, что ты влюблена в меня по уши!», он снова посерьёзнел и предложил поехать домой, предварительно позвонив моему куратору и предупредив её о том, что на сегодня моя практика закончена. Боссу она возразить не посмела, зато завтра с меня живой не слезет, пока не узнает, что такого могло случиться, что я всё прогуляла. Домой ехали в гробовой тишине, но теперь Стас хотя бы не терялся в мыслях, а, скорее, спокойно обдумывал свой разговор с Литвиновым, не забывая на каждом светофоре целовать мою ладонь. Полагаю, его это успокаивало, так что я не возражала, а к тому времени, как мы свернули в свой двор, даже успела привыкнуть.
В этот раз до комнаты меня никто не проводил; не то что бы мне это было жизненно необходимо, но за несколько недель это превратилось в подобие ритуала, а к хорошему и приятному, как говорится, привыкаешь быстро. Но я также понимала, что Стасу нужно время, чтобы привести голову в порядок и подумать над тем, что делать дальше, так что я просто поднялась к себе, наскоро приняла душ, переоделась в домашние вещи и прямо с мокрыми волосами заползла на кровать. Ещё утром я зевала, не переставая, а сейчас сон как рукой сняло, и я просто валялась, то уткнувшись лицом в подушку, то уставившись в потолок. В моей памяти было очень мало дней, которые я провела в инертном состоянии, для меня такой образ жизни в принципе был не характерен, но сегодня я, кажется, отвернулась сразу от нескольких своих принципов.
Так я и лежала, пока тихо постучавшая Сашка не позвала ужинать. Она чувствовала, что что-то произошло, но лезть с вопросами не спешила, понимая, что её всё это не касается. В столовой сидела только Валентина Игнатьевна, и на меня нахлынула лёгкая печаль: надо же, всего один поцелуй, а я уже расстраиваюсь, что Стаса нет. Сергей накрыл на стол, все принялись за еду, но Баринов так и не появился. Чувствуя голод — всё-таки, во мне за сегодня лишь кружка чая побывала, — я смела еду с тарелки, а после просто сидела и потягивала сок, когда в комнату вошла Марина Викторовна.
— Вы не видели Стаса? — вырвалось у меня.
Женщина повернулась ко мне и всплеснула руками.
— Он заперся в своём кабинете и отказался от ужина.
Печаль уступила место лёгкому гневу: что значит «отказался»?
Повернула голову к Сергею, который, несомненно, слышал наш короткий диалог, и состроила просящее лицо. Он коротко хохотнул и направился на кухню, а через несколько минут вернулся с подносом, заставленным едой.
— Я сама отнесу, — буркнула себе под нос, забрав у него еду,
