На обратном пути мы разговаривали на исторические темы, и я понял, что Марией Луизой в Парме можно только восхищаться, говорить что-либо другое — верх бестактности. Они по-прежнему боготворят ее и вспоминают сотни ее добрых поступков. Пожалуй, ни в одном другом городе Италии не стали бы среди таких благодеяний упоминать то, что любимая их герцогиня отказалась продать знаменитую картину Корреджо Людовику XVIII за миллион франков.
Утром, выглянув из окна, я с некоторым удивлением увидел, что у набережной, которую я заметил накануне, нет реки. В русле, где лежали камни и росла крапива, я увидел древнюю фигуру, которая могла бы олицетворять Время. Она косила траву.
Парма останется в моей памяти городом, где живут приятные, веселые люди, причем это не только преуспевающие граждане, но и те, кто занят простым трудом, например торговцы, рабочие, что засаливают ветчину, выращивают свиней, держат коров, изготавливают сыры, не говоря уже о полицейских, церковных сторожах, официантах и музейных смотрителях. Огромные толпы любопытных туристов не замутили прозрачный источник итальянской доброты и вежливости.
Город живет напряженной трудовой жизнью, что и на меня подействовало стимулирующе. Вечером на площади Гарибальди в кафе заняты все столики, причем английскую речь я слышал очень редко, а что еще удивительнее — и немецкую тоже. Красивый собор и великолепный баптистерий находятся не в центре города. С наступлением темноты они погружаются в таинственную средневековую тишину, что мне чрезвычайно нравится. И в самом деле, удаленные от центра улицы Пармы, такие оживленные днем, вечером словно бы переносятся в старинные времена, становятся местом для плаща и шпаги. Трансформация удивительная. Однажды вечером я обнаружил, что стою возле маленького книжного магазина, который едва узнал в скудном свете фонаря, а ведь днем я покупал здесь газеты.
Статуи у входа в средневековый собор были утрачены, и это придает крыльцу вид опустевшей на время сцены. Внутри, в соборе, Корреджо написал свое знаменитое «Успение Пресвятой Богородицы» и «Вознесение Пресвятой Девы». Я смотрел наверх, и мне казалось, я вижу огромный космический корабль с пассажирами, освободившимися от закона всемирного тяготения, но при этом не утратившими чувства собственного достоинства. Не всем современникам нравилась его работа, один из них даже сравнил картину с рагу из лягушек: так поразила его смелая перспектива. Но Тициан, однако, заметил: «Переверните купол и заполните его золотом, даже тогда вы не сможете в полной мере оценить картину».
По мнению Вазари, Корреджо не был оценен по достоинству, к тому же ему недоплачивали. Главной же несправедливостью в его жизни стала ранняя смерть. Подобно Рафаэлю, умер он в расцвете сил: ему было сорок, а Рафаэлю на три года меньше. Вазари рассказывает любопытную историю о смерти Корреджо. Он говорит, будто художник нес в родную деревню Корреджо (настоящее имя художника — Антонио Аллегри) тяжелый мешок с деньгами. За картину заплатили медными монетами, специально, чтобы унизить художника. Корреджо надорвался, заболел и умер от осложнения — плеврита. Если бы даже дорога до его дома из Пармы шла, никуда не сворачивая, то идти до деревни надо было двадцать пять миль. Невозможно представить, чтобы кто-нибудь нес мешок с медными монетами всю эту дорогу: уж наверное, поменял бы их на более крупные деньги. Тем не менее такую историю трудно выдумать.
В проходе я увидел гробницу одного из самых изысканных печатников XVIII столетия и прочитал над ней эпитафию, написанную по-английски:
В знак признательности
ДЖАМБАТТИСТУ Б ОДОНИ
Печатники Соединенных Штатов Америки MCVLVI
Печатный станок Бодони знавали две английские книги, которые в свое время были чрезвычайно популярны, сейчас их читают только любопытные. Это — «Времена года» Томсона и «Замок Отранто» Хораса Уолпола. То, что напечатали поэмы Томсона, можно понять, так как эта книга появлялась во многих хороших изданиях, но для меня оставалось загадкой, отчего такой славы удостоился роман Уолпола, который можно было бы отнести к прародителю современных триллеров. А дело было так: в 1790 году жил в Лондоне человек по имени Джеймс Эдварде. Задолго до появления американского рынка он сделал себе состояние на продаже редких книг. Эдварде постоянно ездил по Европе, осматривал библиотеки и совершал покупки. Как-то раз он повстречал в Парме Бодони, и тут ему пришло в голову, что роман Уолпола — в то время бестселлер — можно издать в формате in quarto. Уолпол одобрил эту идею, и Эдварде подписал договор на издание трехсот экземпляров романа плюс пятьсот книг, напечатанных на пергаменте. Книга вышла в Англии уже шестью тиражами, причем книги, напечатанные Додели, известны как мелкотиражное бумажное издание, в отличие от шестого пармского тиража, напечатанного Бодони в 1791 году. Когда Уолпол увидел сигнальные экземпляры, он нашел там столько опечаток, что публикацию пришлось отложить, пока Бодони не внес корректуру, но даже и тогда Уолпол заметил, что такая книга «не достойна того, чтобы ее продавали в Англии».
Заметив интерес, проявленный мною к баптистерию, сидевший возле собора старик сказал, что его крестили там семьдесят пять лет назад. Он был уверен, что это событие сделало его достойным человеком. Все считают, что баптистерий Пармы самый красивый в Северной Италии, хотя сам я предпочитаю тот, что поменьше, — в Бергамо. Как и все эти восьмиугольные башни, стоит он особняком, в нескольких шагах от собора. Построен в то время, когда Ричард Львиное Сердце был королем Англии и когда был еще жив Робин Гуд. При строительстве использован красный веронский мрамор. Башня отличается от других баптистериев тем, что у нее четыре галереи, одна над другой с восьми сторон, и величественные входные двери в романском стиле.
Из знаменитого трио, которое вы увидите по всей Италии, — собор, кампанила и баптистерий — только одно здание не используется сейчас по прямому назначению. Это — баптистерий. Обычно он закрыт на замок, а старика-сторожа с ключом чаще всего не бывает на месте. Если вам все же удастся войти внутрь, вы увидите огромную средневековую купель, которую не используют, так как полное погружение вышло из моды. Тем не менее там остались все реликвии средневековой Италии, а это весьма интересно.
Хотя литературы по крещению выпущено много, и число священнослужителей, написавших о купелях, не поддается счету, но о купелях раннего Средневековья и процессе крещения в них мне книг не попадалось. Когда я увидел одну такую, то заинтересовался, когда же увидел две или три, изумился. С тех пор я начал думать об этих баптистериях как о таких же странных и уникальных сооружениях, что и круглые башни Ирландии. Повсюду, может быть за исключением Италии, начиная с IX века перестали строить отдельные баптистерии. Они либо объединялись со зданием церкви под одной крышей, либо вовсе исчезали. Наконец, купели стали устанавливать в церкви. А вот в средневековой Италии, во время большого перестроечного бума, такого явления не произошло: баптистерий остался таким же отдельно стоящим зданием, как и в IV веке. Там осуществлялось массовое крещение населения, полное погружение в купель, и время, в которое это мероприятие проводилось: в Пасху, Троицу и Крещение. Руководил процессом сам епископ. В пармском соборе есть фреска времен Джотто. На ней изображено одно из таких массовых крещений. Любопытная, надо сказать, сцена. Восемь обнаженных людей скорчились в одной из восьмиугольных купелей, а епископ брызгает на них сверху водой. За изготовление этой фрески заплатили пекари Пармы. Она рассказывает о различных эпизодах жизни святого Фабиана и святого Себастьяна.
