— Мне очень жаль, — сказал он.
И я почувствовала его раскаяние всем своим нутром. Я постаралась унять свой гнев и свою обиду. Я была на границе пустыни и смотрела на то, что когда-то было всего лишь легендой. Разве я злилась? Да. Но согласилась бы я изменить своё прошлое, зная о настоящем? Нет.
— Ашик? — спросила я.
— Я остановился, — сказал он и поднял взгляд со своих браслетов на меня. — С Ашиком это был первый раз. Он был хорошим человеком, искренним и полным любви. Я подумал, что, возможно, именно ему я мог бы позволить забрать тебя у меня. И он выбрал тебя. Как ты уже знаешь, меня не было там в тот день, когда он получил тебя, но мне интересно, мог бы я стоять там и смотреть? — он покачал головой и снова посмотрел на свои руки. — Но затем, когда я по-настоящему узнал тебя, я больше не мог вмешиваться в твою жизнь. Когда я понял, как ты смотришь на мир. Когда я своими глазами наблюдал твою невероятную независимость…
— Омар…
— Да. Несмотря на то, как сильно мне этого хотелось, я не стал менять его решение. Это должен был быть твой выбор. Я не мог сделать его за тебя. Я и так слишком далеко зашел.
Мое лицо вспыхнуло от стыда, когда я вспомнила о том, какой была упрямой в ту ночь. И какой дурой была.
— Эмель, ты спросила меня, почему я не ухожу от твоего отца. Дело не в том, что я не могу уйти от твоего отца. Дело в тебе, — он сдвинулся, и его колени коснулись моих, наши глаза встретились.
Его золотая радужка, казалось, плавилась, сияя в жёлтом свете. Он осторожно коснулся моей руки. И я не одернула её.
— Ради чего мне замедлять время и жить другой жизнью, если это значит оставить тебя? Застывшая ахира во дворце удовольствий. Это жестоко, и я не могу оставить тебя, и не оставлю, если только ты сама меня об этом не попросишь. После нападения Матина, когда ты выпустила меня из сосуда, я знал, что что-то изменилось. Когда я вошёл в твой мир, он показался мне иным. Я знал, что кто бы ни освободил меня, это был не твой отец. Когда я увидел, что это ты, я почувствовал, словно сама Мазира переплела нити судьбы так, чтобы угодить мне. Я был очарован тобой в течение многих лет, и вот ты стояла передо мной, а твоё лицо и руки были в крови. Мне захотелось обнять тебя прямо там и сию же минуту убедиться, что с тобой всё в порядке. Мне хотелось во всём тебе признаться, расцеловать твои руки, твоё лицо… стереть кровь, стереть твою боль. Коснуться тебя, обхватить руками. Я хотел делать всё то, что делали с тобой женихи. Но ты была так напугана, так уязвима. Голубка, разделённая с небом. Я боялся, что спугну тебя. Поэтому я сделал всё, чтобы уменьшить твой страх и впечатлить тебя. Я хотел, чтобы ты увидела, что я могу помочь тебе, и чтобы ты не отпускала меня, — сказав это, он сжал мои руки, словно всё ещё боялся, что я убегу. — И когда ты попросила вернуть тебе Ашика… Это было твоё первое желание, и я не смог исполнить его, — он запустил руку себе в волосы. — Я ненавидел себя за то, что не смог тебе помочь. Более того, я ненавидел себя за то, что не хотел возвращать его. Я не хотел, чтобы ты любила кого-то ещё, — он остановился и посмотрел на огонь.
— Всё хорошо, — сказала я дрожащим голосом. — Продолжай.
— Когда ты выпустила меня, я почувствовал связь. Неожиданно что-то произошло между нами, и я получил от этого удовольствие. Я почувствовал, как сильно ты любишь своих сестёр, свою мать, своих братьев, Фироза. Даже Ашика. Ты столько всего могла дать миру, который с жадностью поглощал тебя. Я завидовал всем, кто получал твоё внимание. Но в тот день, когда Кадир приехал на смотрины, я почувствовал, что ты желаешь моего присутствия. Я чуть с ума не сошел от предвкушения. Я так хотел дать тебе то, что тебе было нужно и даже больше. И когда ты не стала желать ни свободы, ни богатства, ни власти, а попросила, чтобы я доказал, что мои намерения честны, я был очарован ещё больше. Ты очень сильно напоминала мне своего отца, только твоё сердце было добрым. Доказать, что мои намерения честны… Разве ты не видела, как отчаянно я хотел отдать тебе всё? Я был рад стать тем, кто делал тебя счастливой. Я сказал тебе, что ты можешь пожелать всё, что угодно, и тогда ты пожелала… не возвращаться домой. Мне стало стыдно. Из-за своего рвения. Ведь я плохо объяснил тебе, как это работает. Я подвел тебя, и Мазира обманула тебя, — он поднёс руки к своему лицу, на котором отразилась боль. — Ты так легко простила меня, когда я навестил тебя в тюрьме. И именно тогда, Эмель, я понял, почему я так долго был очарован тобой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я уставилась на него, завороженная его рассказом. Мой гнев давно уже был побеждён теплом заботы, которая слышалась в его словах.
— Эмель, все потому, что я любил тебя, — он замолчал, а потом снова повторил свои слова, словно всё ещё не мог в них поверить. — Я любил тебя. И я всю ещё люблю. Я люблю тебя всё больше с каждым днём. Не так, как правитель пустыни любит свою жену. Не так, как жадный человек любит свои сверкающие бриллианты. Я люблю тебя так, как музыкант любит свои руки, как номад любит свои ноги. Я не могу точно объяснить тебе, как я люблю тебя, но я могу сказать, что без тебя я пропаду.
Тепло, зародившееся у меня в груди, распространилось по всему моему телу до самых пальцев ног. Я сидела и смотрела на Саалима в свете костра.
— Я люблю тебя, как никогда ранее не любил. Я никогда не чувствовал ничего подобного, будучи человеком, и я никогда не чувствовал ничего подобного за всю мою жизнь, будучи джинном. Влюбиться в женщину, которая ублажает других мужчин, и заставляет их верить в то, что любит их. Это был выбор глупца, но мне было всё равно. По крайней мере, я был счастливым глупцом. Я не знал, что ты чувствуешь ко мне, но мне было плевать. Я не мог и надеяться… — он умолк, а потом продолжил. — Время от времени я чувствовал, что ты мысленно взываешь ко мне. Эти лёгкие ощущения повторялись в течение дня, и они давали мне надежду. А потом ты поцеловала меня тем утром, и меня начало мучить сильное желание. Я хотел тебя только для себя одного, я хотел защитить тебя от всего, убить их всех. Я хотел раздавить твоего отца своими собственными руками, — он тяжело вздохнул. — Но поскольку я ограничен в своей силе, я не получил удовлетворения и стал монстром. Я никогда не хотел, чтобы ты видела меня таким. Поэтому я прошу у тебя прощения ещё раз. Я вмешивался в твою жизнь, когда ты об этом не просила. Я бы хотел сказать, что жалею о своих действиях, но это будет неправдой, потому что я сейчас здесь с тобой. Я жалею только о том, что вёл тебя с тобой неподобающим образом, — Саалим опустил взгляд на мои руки.
Я долго молчала, обдумывая свои слова. Мои глаза были мокрыми и полными слёз.
Но прежде чем я успела что-то сказать, его голос, хриплый и низкий, прогремел вокруг меня:
— И хотя я джинн, который исполняет желания, я прежде всего мужчина. Как и все они, я эгоистичен, и я бесстыдно позволил себе исполнить своё собственное желание. То, чего я желаю больше всего, это быть с тобой. Я умираю от голода, Эмель. Я изголодался по тебе.
Слеза скатилась по моей щеке.
ГЛАВА 21
Слова слетали с губ Саалима и уплывали в ночь, смешиваясь с плеском морской бездны, с треском огня, со стуком моего сердца в груди, пульсацией крови у меня в ушах.
Саалим раскрылся мне — он был таким ранимым, таким уязвимым, каким я никогда не видела его прежде. Я знала, что если захочу покинуть это место, он заберёт меня домой. И что, если я больше не захочу его видеть, он исполнит моё желание. Он был в моей власти — но не потому, что был джином, а я женщиной, которая выпустила его из сосуда, а потому что он был влюблённым мужчиной, а я объектом его любви.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но я не собиралась убегать, потому что после его признания все мои внутренности наполнило чем-то жидким, тёплым и мягким. Это ощущение затягивало, и мне хотелось большего.
Собрав воедино свои воспоминания, я попыталась во всём разобраться. Теперь я понимала, почему он вёл себя так рядом со мной — он был осторожен, стараясь не спугнуть меня. Я вспомнила, как точно так же сдерживала себя, ведь я тоже боялась его испугать. Но я так же думала о нём, желала его — хотела, чтобы он был рядом, но не потому что он делал мою жизнь комфортнее, а потому что я его хотела. Когда я увидела его в тюрьме, и он рассказал мне о том, какой капризной была Мазира — когда желание свободы стало больше пугать, чем очаровывать меня — я всё равно хотела его. Не из-за магии, потому что я была не такой, как мой отец.
