— Да ты рехнулся, что ли? Совсем съехал?
— Может быть. Зато я нашел Энтони Корта! Слышишь ты? Давай собирай всех, пока я не передумал.
Глава тридцать первая
Моник была снова свободна! План Корта сработал безупречно. Она вышла из офиса, и никто за ней не следил. Через час в условленном месте, в баре, она получила послание Корта. Еще два часа она перемещалась из одного места в другое; Корт, вероятно, следил за всеми ее передвижениями. Она не шла, она летела как на крыльях. Он не оставил ее! Он ее спаситель! Теперь они опять будут вместе! В те минуты она была пьяна не столько от ощущения вновь обретенной свободы, сколько от переполнявших ее чувств к Корту. Спаситель, в буквальном смысле этого слова. Отныне для нее никого, кроме него, не существовало. И не было ничего такого, чего бы она не могла для него сделать, в чем могла бы ему отказать.
Чуть позже восьми вечера она сидела рядом с ним в машине. Он вел «тойоту».
— Ты спас мне жизнь, — прошептала Моник. Чувства переполняли ее настолько, что она и говорила-то с трудом.
— Раздевайся, — проговорил Корт и достал из-под сиденья большую полиэтиленовую сумку.
— Как, прямо здесь?! — Моник его явно не поняла.
— Переоденься! Быстро! У нас нет времени.
Не говоря больше ни слова, она расстегнула «молнию» на юбке, приподнялась на сиденье и принялась стаскивать ее с себя. Корт продолжал говорить в то время, как она переодевалась.
— Мне нужен ключ от камеры хранения, — холодно произнес он.
Моник поняла, что он совсем не расположен выслушивать сентиментальности. Ее эйфория понемногу начала уступать место смутному страху и отчаянию.
— Ты на меня сердишься? — заикаясь, спросила она. — Думаешь, я что-то напортачила?
— Я не собираюсь сейчас это обсуждать.
Он сидел рядом холодный как лед. И бесчувственный, как каменная стена. Ее тоже обдало волной холода.
— Я тут ни при чем. Это, наверное, Грек. — Дрожащими руками она нащупала в сумочке ключи и протянула ему. — Как ты можешь носить перчатки в такую жару?
— Я в них живу.
— Это личный ящик, — сказала Моник, указывая на ключи. — Написать тебе адрес?
— Я знаю адрес, — сухо проговорил Корт. — Больше мне ничего не нужно.
— Почему ты это сделал? Для чего спас меня? — спросила она, боясь услышать ответ.
— Ты мне нужна.
— Это не так.
— Так.
Зажегся светофор, и он рванул машину с места.
— Ты… ты все-таки собираешься сделать это?! — Моник была потрясена.
— Разумеется. Мы приехали сюда для того, чтобы сделать дело. И мы его сделаем.
— Ты не в себе. Ненормальный! — Ей захотелось открыть дверцу машины и выскочить на полном ходу.
Губы его раздвинулись в улыбке. Он кивнул.
— Ты права.
— И для чего же я тебе нужна?
— С ребенком сидеть. Ты готовить умеешь?
Глава тридцать вторая
Он приехал сюда рассказать ей о Дункане. И о том, какое решение принял. Он приехал, потому что понятия не имел о том, что ему делать с собой в эти оставшиеся несколько часов. Кроме нее, пойти ему было не к кому. И потом Кэри так долго была частью его жизни. Стабилизирующей силой. Правда, в последнее время у них, казалось, не было ничего, кроме проблем, и все же она была ему необходима. Он сознавал, что это чистейшей воды эгоизм с его стороны.
Однако его первые слова были не о Дункане. Он не мог даже заставить себя произнести его имя. Посмотрев на все происшедшее ее глазами, он вдруг до боли ясно осознал, как он был не прав. Но теперь все уже поздно, назад пути нет.
— Вчера ночью я был у нее, — сказал он.
Имени он не произнес, да это было и не нужно.
Кэри сразу потянулась к сумочке за сигаретой.
— Сначала я приехал сюда. Но войти почему-то так и не решился. — Она ничего на это не ответила. Неужели на этом закончится все, подумал он, неужели это их последние минуты вместе? — Я испугался, что мы опять поссоримся. В последнее время мы только и делаем, что ссоримся.
— Ну и как она тебе? — спросила Кэри, как будто выплюнула. — Не обманула она твои надежды и мечты? Знаешь, ты ведь и вправду мечтаешь о ней. Говоришь о ней во сне.
— Это не то, что ты думаешь, Кэри. Да, вчера ночью я мечтал переспать с ней, — признался он. — Но она не захотела.
— Вот как? Ну, значит, она действительно хорошо тебя знает. Знает, как надо вести себя с тобой.
— Может быть, и так…
— Я тут тоже кое-кого встретила, — призналась Кэри и выдохнула дым почти ему в лицо. Это был самый настоящий вызов: она знала, как он не любит курящих.
А он при этих словах почувствовал такую боль, как будто его ударили под дых. И еще он подумал в приступе острой жалости к себе: ну, что там еще приготовила ему злодейка-судьба? Какое новое потрясение? Странно, он не испытывал ни гнева, ни ярости обманутого любовника, ни дикой ревности. Только горечь и разочарование. Он не мог ни отвечать, ни реагировать. Казалось, из него выкачали весь воздух.
— А я-то думал, — проговорил он наконец после долгого молчания, — не мог понять прошлой ночью, что это такое с тобой случилось.
Она кивнула.
— Да, это все потому.
— А я его знаю?
Она высоко подняла брови, засмеялась, закашлялась.
— Я не могу даже сказать, что я его знаю. Познакомились всего несколько дней назад.
— Ну и как, не обманул он твои надежды и мечты?
Он видел, что сделал ей больно, и это доставило ему злую радость. Но он не хотел ее потерять. И оставаться здесь тоже не хотел. Линн он тоже не хотел терять, но она еще ему и не принадлежала. В общем, он совершенно выбился из колеи.
Несколько минут прошло в полном молчании. Пожалуй, это были самые длинные минуты в его жизни.
— Мне показалось, что я в него влюбилась, — сказала Кэри. — Да, я действительно так думала.
— В прошедшем времени?
— Скорее в прошлом…
— Мы что, теперь будем играть в слова?
— А почему бы нет? Мы ведь с тобой во всякие игры играли. И до сих пор играем. Что, разве не так? Играем чувствами друг друга, играем самими собою, своими судьбами. Что, скажешь, я не права?
Он жаждал возненавидеть ее и не мог. Он больше не мог управлять своими чувствами. Да никаких чувств и не осталось с сегодняшнего утра.
— А для чего ты мне об этом сказала? — спросил он. — Для чего было трудиться?
— Ничего особенного, — проговорила она и заставила себя улыбнуться. — Я не собиралась тебе рассказывать. Сама не знаю, зачем я это сделала. Может, ты меня подтолкнул. Я ее боюсь. В ней есть все то, чего нет во мне.
— Она просто друг. Вот и все.
— Ерунда.
— Ну ерунда — так ерунда.
— Да, ерунда и дерьмо собачье.
— Я не за этим сюда пришел, — вдруг вырвалось у него.
— А зачем? Знаешь ли ты, что не был здесь уже несколько месяцев? Мы встречаемся всегда только у тебя. Только на твоей территории и на твоих условиях. И всегда ты на первом месте. Ты, ты, ты… А каково это для меня?
— Дункана похитили, — прервал он ее.
Ну вот, наконец ему удалось произнести эти слова. Как единственный способ защититься.
Она смотрела на него, еще не понимая.
— Прошлой ночью, — добавил он зачем-то.
Ее гнев улетучился на глазах, уступив место сначала потрясению, настоящему шоку, а затем сочувствию. Она смотрела на него глазами, — полными жалости. А у него снова сжало горло. Почему-то на память пришли два слова: расчленение тела. Пожалуй, он именно так себя и ощущал сейчас — словно его самого расчленили.
— У меня с ним назначена встреча сегодня вечером.
— С кем? Какая встреча? О чем ты говоришь?
Глаза ее наполнились слезами. Она положила сигарету и взяла его руку. Ее ладонь была мягкой и прохладной. А он наконец почувствовал облегчение.
Только оттого, что сказал ей. В следующий момент потянуло рассказать ей все. Он за этим ведь и шел сюда: покаяться.
— Знаешь, на самом деле это даже смешно. Всю жизнь стоишь на высоких нравственных позициях… как памятник. Потом вдруг появляется кто-то, какой-нибудь умник, и тогда вдруг выясняется, что ты ничем не лучше тех, за кем охотился всю жизнь. Знаешь, я понял: при соответствующих обстоятельствах от человека можно потребовать чего угодно. И он на все может пойти. То есть, выходит, все мы одинаковы. А раз так, какая разница, кого я накажу, кого арестую, а кого выпущу. Если мы все одинаковы.
— О чем ты говоришь?
— Он решил меня шантажировать: жизнь Дункана за секретные документы.
— А ты что? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Я не мог этого сделать.
— Кэм!
— Я не прав? Скажи!
— Чего ты не мог сделать?
— Нет, скажи, я не прав?
— Не прав в чем?
— Мы поставим по человеку на каждой станции. На этой платформе я буду один, но на противоположной будут двое наших. А я буду один, как он и велел.
