но мне такой и нравится…
До сих пор люблю детские передачи. В Колыче всегда смотрел «Вечернюю сказку» местной студии. Она начиналась с той же песенки, что в Ново-Вятске в давние времена. В интернате у нас эти вечерние тридцать минут были лучшим временем. Соберемся у телевизора в кучку, будто дома, в семье… На экране — сказочный городок, часы на башне, и начинается песенка. Мне особенно нравилось:
И если были слезы в этот день,
Придет другой — теплей и веселее.
Ты сказку за руку возьми — назло беде.
И улыбнись. Она тебя согреет…»
Я беспокойно завозился под одеялом. Но дочитал страницу до конца:
«Здесь тоже по вечерам детские передачи. Но песенка другая, незнакомая.
Юрка притащил мне маленький, меньше моей «Электроники» телевизор. Он часто барахлит, зато цветной.
Когда нет ребят, я его включаю и смотрю все подряд. Некоторые передачи просто не пойму. Или это цикл «Очерки из будущего», или…»
Я выбрался из постели. Вытащил из шкафа спрятанный за книжками свой «Журнал наблюдений Звездной станции Гелия Травушкина». Открыл наугад и увидел сразу:
«16 июня 209 г. к. э.
Сегодня были громкие шелестящие звуки, а потом опять пробилась колыбельная песенка, я слышу ее уже третий раз. Разобрал в ней слова: «И если были слезы в этот день, придет другой — теплей и веселее…» Хорошо, что придет. У меня самого сегодня были слезы.
Один раз из-за Юрки, а другой раз из-за тети Вики. Но с Юркой я помирился. А с тетушкой не буду».
Я спрятал журнал за книги. Листы Глеба — тоже. …Глеб, откуда ты, а?
Огненный рецепт
С Юркой я назавтра помирился. А что еще было делать?
Жизнь в «Курятнике на колесах» пошла по-прежнему.
Ерема повесил в своем углу вырезанную из журнала фотографию — портрет мальчишки. Мальчишка небольшой — класса из первого или из второго. И веселый такой! Голову запрокинул и хохочет. На носу конопушки, а в глазах два солнышка.
Глеб подошел, присел, упершись в колени, долго разглядывал портрет. Потом сказал:
— Славный парнишка… Кто это, Ерема? Знакомый, что ли?
Ерема что-то царапал на бумаге. Он проскрипел неохотно:
— Знакомый, незнакомый, какая разница? Ваську такого буду делать…
Тут мы все подошли. Что он задумал?
— Какого Ваську?
— Говорю: вот такого… — Он кивнул на снимок.
— В точности? — удивился Янка.
— Не в точности, — разъяснил Ерема, не отрываясь от бумаги. — По характеру похожего. А с виду будет вроде меня. Только маленький. Роботёнок-ребятёнок. Васька… Я ему буду папа и мама.
— Да-а… — задумчиво сказал Глеб и почему-то вздохнул.
Ерема поднял голову и обвел нас зелеными индикаторами.
— А чего одному век вековать? Будет Васька, будем вдвоем… Путешествовать пойдем по дорогам, белый свет глядеть…
— Меня с собой возьмите, — сказал Юрка, не то дурачась, не то всерьез.
— Только потом возвращайтесь, — попросил Янка.
Еремина идея нам понравилась. С роботенком-ребятенком жить ему станет веселее. И вообще здорово, если появится на свете маленький железный Васька с таким вот неунывающим характером. Будет нам товарищем. Можно попросить, чтобы в школу записали. Если способности окажутся, как у Еремы, сразу отличником сделается.
Ерема увидел, что мы радуемся, и настроение у него подскочило. Он замурлыкал музыку и объяснил:
— Руки-ноги из дюралевых трубок составлю, чтобы легче было бегать-играть. Пацаненок ведь… Для туловища ферропластовую канистру нашел, непробиваемую. Голову, наверно, из чайника сделаю. Чтоб веселее. Пускай с поднятым носом ходит.
— Голову лучше как у тебя, — возразил Янка. — Чтобы похож был на родителя.
— Подумаем, — согласился Ерема.
Юрка с ехидцей спросил:
— А внутри-то что будет, в голове?
Ерема сказал небрежно:
— Что в голове, это не вопрос. Мозги я ему давно рассчитал. У меня суперблоков памяти полсундука припасено… Другое худо: не знаю, как наладить Ваське питание.
— А в чем сложность? — удивился Глеб. — Делай по своему образцу.
— Ну да, по своему, — обиженно заскрипел Ерема. — Я-то вон какой шкаф, а он маленький. Как ребятенок будет в себе таскать пудовые аккумуляторы?.. А с подзарядкой какая морока… Был бы двигатель типа «В»! Самое подходящее для пацана.
— Что за тип «В»? — спросил я. — С вентилятором, что ли?
Ерема слегка рассердился:
— Голова у тебя с вентилятором. «В» — значит вечный.
Глеб тихо свистнул. Юрка сказал:
— Ты, Ерема, зациклился малость. Дошкольники и те знают, что вечный двигатель — бред сивой кобылы.
— А что такое кобыла? Робот?
Мы чуть не померли от хохота.
В динамике у Еремы прорезались нехорошие нотки:
— Дошкольники, конечно, всё знают. И школьники тоже. И академики… А если не знают, сразу говорят: «Так не бывает, потому что мы не проходили». Недаром колесо Шишкина никому не показали.
Мы пристали к нему: что за колесо? Ерема покапризничал, но потом рассказал такую историю.
Пять лет назад на выставку детского технического творчества (ту самую, с которой Ерема сбежал) восьмиклассник Шишкин принес колесо. Простенькое, деревянное, размер как у детского велосипеда. Колесо держалось на оси, а ось лежала концами на подставках. У колеса были широкие спицы с желобками, в желобках перекатывались железные шарики. Они словно подталкивали своей тяжестью обод колеса, и оно вертелось…
Янка засмеялся и сказал:
— Это же шутка! Ее еще древние механики придумали, чтобы простаков обманывать. Такой двигатель не может работать!
Ерема покивал:
— Не может. Все так и сказали. Но он работал…
Двигатель работал. Колесо останавливали, но через минуту оно принималось вертеться опять. Вертелось днем и ночью. И модель спрятали в кабинете директора. Потому что она безобразным образом нарушала все законы физики, механики и многих других наук… А Шишкину, кажется, попало.
Глеб покачал головой и сказал:
— Все равно там была какая-то хитрость.
— Была, — снисходительно согласился Ерема. — Шарики в колесе катались просто для вида. Колесо и без них могло вертеться. Шишкин мне потом рассказал один на один, в чем там дело. Он просверлил у колеса ось и спрятал в нее искорку.
— Что за искорку? — спросили мы хором.
— Живую негаснущую искорку. В ней энергия. Тип «В».
— Сдвинулся ты на этом типе, —
