В хор подлецов врывается голос человеческой совести: Шаумян, повернувшись спиной к комиссии, не обращая внимания на крики, угрозы, обращается к землякам-кавказцам:
«Если есть «разбойники», действительно повинные в шамхорском преступлении, то это те беки и ханы, которые заседают в мусульманском национальном комитете, в Закавказском комиссариате, и их «доблестные» союзники — бывшие социал-демократы Жордания, Гегечкори, Рамишвили, Чхенкели. Народ знает имена убийц. И народ же должен их судить.
Неужели Советы Закавказья пали так низко, что не поднимут своего голоса против ужасного злодеяния, против открытой контрреволюции и не скажут своим изменникам-вождям: «Прочь! Довольно с нас вашей преступной политики…»?
Пассажирские поезда больше не ходят. На шоссе заставы и патрули «национальных» мусульманских сил, грузинских «народных гвардейцев», «ничейных» войск генерала Лебединского. Кто мало-мальски дорожит своей жизнью, не отлучается из дому. Время слишком смутное для путешествий.
«Богом клянусь, Степан-джан! Нельзя идти, совсем пропадем…» — призывает к благоразумию старик Анес, следопыт, охотник, авторитет непререкаемый для горцев.
Ничего не может возразить и Степан Георгиевич. Зима. Тропы под снегом и льдом. Лошади могут в любую минуту сорваться с карнизов в пропасть. Следов никто не отыщет. На сердце холодок…
«Если революция требует, что же, будем и джигитами!» — все, что может ответить Степан на уговоры.
Проводы на исходе ночи. У двух чинар за околицей Елизаветполя Шаумян садится на лошадь. На нем легкое демисезонное пальто, брюки навыпуск, узкие городские ботинки на тонкой подметке. В довершение выясняется, что нет перчаток. Руки покраснели… Аскеназ Мравян, давний приятель, руководитель загнанного в подполье большевистского комитета, протягивает свои шерстяные варежки. Степан не берет. Старик Анес идет проводником.
Ближние селения переполнены всадниками «дикой дивизии», мусаватистами и просто слегка переодетыми турецкими аскерами. Молодой родственник Анеса — Артем выдает себя за жениха, спешащего на свадьбу. Степан и сопровождающий его Мусеиб Алиев — старшие братья жениха. Второй помощник проводника Николай — зурнач. Кавалькада двигается под громкий звон зурны. Все выше в горы. К перевалу…
В четверг, двадцать пятого января, по всему Тифлису белые, серые, почти совсем желтые — какая нашлась бумага — извещения:
«22 января с. г., приехав в Тифлис, я получил декрет Совета Народных Комиссаров о назначении меня Временным чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа.
Вступая в исполнение своих обязанностей, прошу всех граждан Кавказа, все Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, все войска Кавказской армии, а также все местные политические, правительственные и общественные организации и учреждения обращаться ко мне по следующему временному адресу: Кочубеевская, 20, кв. 1.
Чрезвычайный комиссар по делам Кавказа
С. Г. Шаумян. Секретарь
Н. Кузнецов».Тут же выходит первый номер «Кавказского вестника Совета Народных Комиссаров». В долговечность своего издания Шаумян не очень-то верит. Полуденное солнце всегда исключает туман, тем более густой мрак. Нельзя, невозможно ужиться рядом, в одном городе, чрезвычайному комиссару и закавказской контрреволюции. Посланцу центральной Советской власти и националистическим центрам, консулу Смиту, главе английской миссии полковнику Пайку, эмиссарам Константинополя и Берлина…
Откладывать ничего нельзя. Завтра может и вовсе не наступить! В «Вестнике» сразу надо сказать как можно больше. Об общности судеб России и Кавказа, о национализации земли и дружественном отношении большевиков к крестьянам мусульманских провинций. Об елизаветпольских событиях, неизбежном суде над виновниками погромов и о том, что совершенно не нужно убивать ханов и беков, их жен и детей — достаточно отнять у них власть и имущество.
«Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне Кавказа!
Дело революции нигде в России в настоящее время не находится в такой опасности, как у нас на Кавказе… Оборонческая буржуазно-помещичья власть, свергнутая в России, продолжает еще жить на Кавказе. Советы или не существуют вовсе, или низведены до роли ненужных придатков к реакционным оборонческим организациям.
Вместо интернационально-демократических и революционных Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов мы имеем реакционные буржуазные или помещичьи национальные Советы, играющие роль национальных правительств. Вместо интернациональной советской Красной гвардии мы имеем руководимые реакционными элементами национальные полки.
Благодаря этой националистической политике Кавказ стоит на краю пропасти. Спасайте его! Создайте здесь интернациональное рабоче-крестьянское правительство, которое в тесном единении с российскими советскими центрами положит конец контрреволюции и поведет рабочее и крестьянское население края к светлому будущему, к царству социализма».
Меньшевики уходить не хотят. Они, бьет тревогу Ленин, предпочитают поставить виселицу для Шаумяна. Восьмого и девятого февраля идут лихорадочные приготовления. В Тифлис из деревень стянуты «народные гвардейцы». Вытребованы полки «дикой дивизии». Сформированы офицерские добровольческие дружины. Ничего не упущено. Заранее закрыты большевистские газеты «Кавказский рабочий», «Брдзола», «Банвори крив». Выданы ордера на аресты. Назначено крупное вознаграждение за голову Степана. Найти его никак не могут. В «Кавказском слове» — подобие скончавшейся в Петрограде «Биржевки» — простодушное свидетельство: «На Дворцовой сняли с трамвая одного типа, будто бы похожего на Шаумяна, и выстрелили в упор. Кричали: «Чрезвычайный комиссар большевиков испустил дух!» Увы, опять не он!»
Суббота, десятое число, выдалась холодной и пасмурной. Много ли найдется среди тифлисцев охотников отправиться в Александровский сад? Очевидцы уверяют:
«Много, не меньше трех тысяч. Явились и скрывавшиеся товарищи Кавтарадзе, Махарадзе, Назаретян и другие. Среди митинга вошли в сад милиционеры и «народогвардейцы» (приблизительно около двух рот). С красными знаменами в руках и, успокаивая публику знаками, они приблизились к собравшимся.
Часть митинга, намеревавшаяся разойтись, осталась и, считая, что подходят свои, начала их даже приветствовать криками «ура». Председатель Кавтарадзе хотел остановить оратора и приветствовать явившихся. В это время пришедшие быстро рассыпались цепью, окружили митинг и открыли бешеный ружейный и пулеметный огонь по митингу. Целились главным образом в президиум, стоявший на эстраде… Десятью пулями убит один товарищ, похожий на Кавтарадзе, так же, как он, одетый, и «народогвардейцы» кричали друг другу, что Кавтарадзе уже убит. Часть публики разбежалась, другая легла на землю. Стрельба продолжалась минут пятнадцать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
