Когда мы приехали в Тифлис, мы нашли, что дела Транскавказского правительства и парламента шли нехорошо. В городе проходила общая забастовка. Не было ни воды, ни света. Запасливый Ноэль имел минеральную воду, которую мы пили, которой мы умывались и побрились на следующий день.
…С деньгами, которые мы привезли, полковник Пайк, теперь глава «финансовой миссии», снова стал активным. Заметную активность проявляли и большевики. Они послали Шаумяна как специального посланника Ленина на Транскавказе. Шаумяна нехорошо приняли. Его приказали арестовать.
Я открыто передал себя в руки Ноэля. Ему не терпится возвратиться на свой пост в Баку. После раздумывания мы решили примкнуть к одному из эшелонов русских солдат, охваченных беспокойством, как бы другие, более расторопные, не разделили до их возвращения всю землю лендлордов.
В день расставания с Тифлисом Ноэль ошарашил меня. Он сказал, что мы берем с собой генерала Половцева и его супругу. Половцев, русский генерал, который предпринял знаменитую попытку удара против большевиков в Петрограде. За него живого или мертвого была назначена премия в пятьдесят тысяч рублей… Солдаты в эшелонах все красные. Некоторые из них служили под началом генерала. Ноэль уверяет, что это очень трогательно — предоставить большевистским солдатам освобождать путь для генерала. Самого пикантного мы оба еще не знаем. В середине нашего длинного каравана, в одном из товарных вагонов, находится… Шаумян. Он сбрил бороду. Кто-то презентовал ему солдатскую шинель.
Пять дней и шесть ночей длится наше путешествие. Все это время генерал Половцев и его супруга не выходили из своего купе. Всем было сказано, что достопочтенный американский миссионер — у генерала был паспорт какого-то давно умершего миссионера — тяжело болен, жена не покидает его ни на минуту. Еда доставлялась им в купе.
Когда мы после всех перестрелок и боев с туркофильскими бандами добрались до Баку, я взял Половцевых к себе на квартиру. Там я застал еще одного «миссионера» — генерала де Кандоля, бежавшего от большевиков из Ростова. Позднее с помощью различных уловок я смог убедить местное бакинское правительство принять Половцевых за армян и дать им визу на пароход, идущий в Персию. С генералом уехал и Ноэль, ему предстоял личный доклад командованию. Я передал с Ноэлем большую часть своих личных денег. Он должен был поместить их в банк Тегерана.
…То, что мы ждали, наконец, пришло. Взорвался бакинский котел. Резня была невероятная. В течение трех дней не было известно, кто возьмет вверх. В конечном счете татар и «дикую дивизию» разбили. Теперь мы были при ортодоксальном большевистском правительстве со Степаном Шаумяном во главе. Дашнаки и Армянский национальный совет оказались безвольными против популярности большевизма. Без славы вернулась на свою позицию и Каспийская флотилия.
Я посетил Шаумяна поздно вечером. Дверь открыл его маленький сын. Я представился. Мальчик скорчил гримасу, которая явно говорила: «Я бы показал тебе язык». Затем он отошел назад, занял удобную позицию и громко провозгласил: «Вы буржуй!»
Появилась мадам Шаумян. Она проводила меня к мужу. Шаумян, сидя глубоко в кресле, читал толстую пачку документов. Сразу же отложил их, как только я вошел. Комната представляла собой жилище средней семьи. На одном конце стола стыл ужин Шаумяна, на другом лежали учебники его сына. На одном из стульев я заметил одежду, нуждавшуюся в починке, ее оставила госпожа Шаумян, когда она вышла мне навстречу.
Было невозможным представить, что глава этой уютной, во всем домашней семьи — известный революционер, готовый сокрушить всех, кто является противником его теорий. Тем не менее это было так.
Шаумян встретил меня без удивления. Он знал, что мы политические враги, и считался со мной как с противником. Он поднялся и принес бутылку красного вина.
Именно Шаумян первый завел разговор о Денстервиле. «Ваш генерал Денстервиль собирается в Баку для того, чтобы изгнать нас?» — спросил он иронически.
Я горячо уверял, что генерал Денстервиль не имеет политического топора, не точит его против большевиков. Он солдат и как таковой заботится, чтобы не допустить турок к Кавказу.
«И вы верите, что английский генерал и большевистский комиссар были бы хорошими партнерами? Нет! — загорелся Шаумян. — Мы организуем свои силы. И турки и англичане для нас одинаковые враги. Нам никогда не сговориться… А вы заходите при случае. Скрестим мечи…»
Я позволил себе осведомиться о судьбе Джеваншира, одного из лидеров татар. Он ответил спокойно: «Кто знает сегодня, кто мертв, кто жив?» Позднее я достоверно узнал, что Шаумян снова надежно укрыл своего друга[3]…
Я послал Пайку и министру в Тегеране сообщения, попросил не посылать мне телеграмм, которые могли быть прочитаны большевиками. Шаумян контролировал работу телеграфа и радиостанций. Пайк не ответил. Он, видимо, не мог ответить. Тегеран попросил прислать доклад о бакинской ситуации. Я написал о своей первой беседе с Шаумяном со всеми подробностями. Шаумян отказался предоставить кабель и через два дня изложил свою версию. Он требовал гарантий, чтобы в случае принятия помощи от Англии все вооруженные отряды перешли под контроль Бакинского солдатского комитета. Этот комитет должен был бы иметь полную власть, учреждать военный суд над провинившимися британцами, платить жалованье, увольнять неугодных и т. д.
Во время обсуждения проектов телеграмм в Тегеран я встретил Джапаридзе, грузина, помощника Шаумяна. Он не скрывал желательности получить военную помощь и при мне спросил Шаумяна, действительно ли шеф боится английского генерала и трех сотен его офицеров. Это вылилось в длинную дискуссию о нравственной стороне принятия революционерами помощи от капиталистов. Мне известны и другие споры. У англичан были сторонники среди влиятельных кругов. Шаумян оставался непреклонным.
Я продолжал свои визиты. Сын Шаумяна и я стали большими приятелями. Пока его отец работал, читал, мы играли в железную дорогу. Я всегда удивлялся, как Шаумян мог думать, заниматься, невзирая на шум, создаваемый нами. Он утверждал, что никогда не попросил бы детей выйти из комнаты. Они являлись для него большим источником вдохновения.
Казалось, что Шаумян никогда не спал. После того как его семья ложилась, я часами слушал его теории о Совершенном Государстве, в котором каждый член общества будет работать для пользы всех, как каждая клетка человеческого организма «старается» для здоровья.
Однажды ночью я сказал Шаумяну о голодающих, которые пришли на пустырь позади моего дома и выкопали корни деревьев, о людях, на моих глазах пожиравших траву. «Да, это ужасно! — воскликнул Шаумян. — Мы без снисхождения спросим за это с вас, с ваших братьев по классу. И вы попробуете вкус травы!..» Это было сказано без тени злобы. Терпеливое разъяснение фактов упорствующему ребенку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
