Конечно, смерть матери причиняет мне боль, и сам факт того, что дедушка с бабушкой не протянули ей руку помощи удивляет и расстраивает, но я не позволю этому влиять на мою жизнь. Хватит.
-На похороны деда, ты вернулся ради наследства? - не могу не спросить я.
Колесников-старший, отводит глаза, но я знаю ответ на этот вопрос.
-Как же ты хотел себе «Сталь», что всеми возможными способами привязал меня к себе, - качаю головой. - Тебе мои приключения только на руку были, каждый мой косяк, и ошейник затягивался все сильнее.
-У меня не было выхода, ты бы просто так мне не помогал, - жалостливо произносит отец.
-Как ты красиво оправдал мое рабство.
-Я тебе дал все: деньги, недвижимость, работу, а ты от всего отказался, разрешил Смирнову развалить компанию, которая десятилетиями приносила деньги.
-Я развалил? - от услышанного, глаза на лоб полезли. - Работал бы ты честно, Юра, все было бы иначе, и Ярослав бы так легко, за неделю не уничтожил бы тебя. Но ты же сам просрал компанию, я тут при чем? Моя свобода и независимость стоят гораздо больше, чем твоя паршивая репутация. Это Смирнов не знает еще про твоих дружков с Урала, хотя, так как он роет - вопрос времени.
Глаза Колесникова-старшего округляются, он не ожидал, что я и это знаю.
-Иван, прошу тебя, не надо, - он цепляется в мои руки, и это только раздражает. Забери у человека власть, он превращается в жалкое подобие себя прежнего. - Я же останусь совсем без ничего, государство заберет все.
Отталкиваю его от себя, как ненужный мусор и направляюсь на выход.
-Твои проблемы больше не моя забота, все что я хотел сказать - ты услышал. Забудь обо мне.
Я уже практически дохожу до дверей, чтобы уехать навсегда из этого дома, как мне летит в спину.
-А Настя? - узнаю этот ехидный голос. - Она знает, что ты убил ее парня, оставив одну с ребенком?
Вот видит Бог, я не хотел ему ломать нос, но эти слова не могу пропустить мимо ушей.
Подлетаю к нему и со всей силы бью по морде. Он заслужил.
-Еще раз, ты попытаешься хоть как-то меня уколоть, я тебя сотру с лица земли! - шиплю я. - Ты прекрасно знаешь, как так получилось и за смерть товарища, я ответил за последние десять лет. Это не моя вина была.
-Ты расскажи это той девушке, - сплевывая кровь, хохочет он. Придурок. Он что, вообще страх потерял?
Присаживаюсь рядом с ним на корточки и спокойным голосом, насколько позволяет ситуация отвечаю:
-Настя все знает, и она простила меня. Если тебе интересно, то и Катя знает, и это не оттолкнуло ее от меня и я тебе больше скажу: срок давности за это преступление прошел, и в тюрьму меня никто не посадит. Но, как выяснилось, никто бы и не посадил, только ты сам выкрутил как тебе было удобно, а я настолько тонул в чувстве вины, что позволил тебе это сделать. Прощайся с привычной жизнью, выкладывай все, что есть, чтобы остаться на свободе, но про меня забудь. Я тебе не сын.
По выражению его лица, понимаю, что дошло. Именно на это я и надеялся.
-Это все та девка, студентка твоя, - никак не угомонится Колесников. - До нее все было хорошо.
Я не оборачиваюсь, больше нет желания смотреть на это ничтожество, кто лишь принимал участие в моем зачатии.
-Эта студентка, полюбила меня не за бабки на картах и не за наследство, а просто так. Но тебе этого никогда не понять. Ты свою любовь упустил.
45.
Принцесса
За всю жизнь, никогда не ломала себе конечности. Берегла их, что ли? Старалась быть аккуратной и внимательной, и у меня двадцать лет это отлично получалось. А в последнее время, все идет не так и не туда.
Столько лет мечтать о «Нуар», чтобы в первый месяц, тогда, когда я уже могла получить роль в спектакле - сломать ногу. Если и есть злой рок, то я просто удачный вариант для него.
Со мной целый день Клаудия, наш куратор, но я вижу, что ее уже напрягает нянчиться с горе-студенткой. Куратор не подает особо вида, но она почему-то думает, что я не понимаю французский и не соображаю, что она высказывает мсье Петрову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я не говорю свободно на французском, но моих знаний языка достаточно, чтобы понять, что она недовольна. Никто со мной здесь не хочет нянчиться. Кому в итоге нужен груз, вместо танцора?
Не то чтобы, у меня было что-то страшное. Нет. Перелом голеностопного сустава в моем случае просто счастье какое-то. Он стабильный, а значит, я могу ходить в ботинке для реабилитационной ходьбы. Но танцевать я не смогу еще долго, а с учетом того, что я нигде-то там, а в Париже, то моя карьера накрывается медным тазом. Никто меня ждать не будет и тем более, придерживать место. Мсье Петров вслух это не произнес, но мы оба знаем, что эта жестокая правда стала реальностью.
Петров вообще удивительный человек. Он отвратительно себя ведет и разговаривает, но его талант перекрывает все недостатки. Я так мечтала работать с ним, что теперь даже не знаю куда себя деть от сожаления.
-Клаудия, поезжайте уже домой, - наблюдаю, как куратор медленно попивает чай, в моей комнате. - Я вполне могу о себе позаботиться сама.
Она молчит. Она вообще по своей натуре почти всегда молчит, но сейчас меня это не беспокоит. Я сама не хочу разговаривать и кого-либо видеть. Даже родителям не рассказала о переломе, почему-то именно им труднее, ведь это конец всему.
Заикнись я, что возвращаюсь домой, как мама тут же найдет университет для моего поступления, а папа начнет говорить, что он знал, что из танцев ничего не получится. Увы, но его слова оказались пророческими.
-Клаудия, уже глубокая ночь, вам нужно ехать домой, - настаиваю я. - В конце концов, если мне что-то понадобится, я смогу попросить девочек из соседней комнаты.
Могу, но не стану, конечно. Они меня с первого дня не взлюбили, хоть я даже рта не успела раскрыть. Сомневаюсь, что это те люди, кто протянут руку помощи, скорее всего, из-за одной из них я и оказалась в такой ситуации.
Юна за мной спускалась, и она вполне могла подтолкнуть меня, просто я совершенно не помню тот момент, все что у меня имеется из доказательств - нелюбовь коллег, но к счастью, Клаудия об этом не знает. Было бы совсем стыдно, начни я сейчас кого-то обвинять в своих бедах.
-Хорошо, - соглашается куратор. - Я заеду завтра утром, перед работой.
Без эмоций, с присущей ей сдержанностью и холодностью. Ярый пример того, как мы можем своими проблемами напрячь других людей.
Как только закрылась дверь за Клаудией, я даю себе возможность разрыдаться. Видит Бог, я держалась весь день. Это не слезы боли в ноге, это даже уже не шок, его-то я молча пережила, проглотила можно сказать. Нет. Это слезы боли, которая глубокого внутри.
Почему все так? Зачем? Как я теперь буду жить? Как смотреть в глаза родителей, друзей и главное, как теперь будет относиться ко мне Колесников? Я не выдержу, если увижу в его глазах жалость, это убьет меня.
Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что не инвалид, что это все временно. Но Боже, теперь-то что будет с моим будущим? Второго удачного шанса больше не будет, мне и так повезло, что «Нуар» взял меня. Остается только всю жизнь преподавать и довольствоваться малым, когда мечты разрушены.
Вволю наплакавшись, я видимо уснула, потому что из сна меня вырывают нежные прикосновения к щеке. По запаху понимаю, что это он и мое сердце бросается вскачь.
Губы Ивана прикасаются к моим и все, мне больше ничего не нужно. Я отвечаю на поцелуй, но глаза по-прежнему закрыты. Это как сладкий сон, как наваждение какое-то. Он здесь. Он прилетел ко мне. За мной. Он здесь. Разве не это ли счастье?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
-Привет, Принцесса, - оторвавшись от моих губ, шепчет Колесников.
Молчу, лишь сильнее цепляюсь в его волосы на затылке и тяну на себя. Мне нужно чувствовать его, только благодаря этим эмоциям, моя боль уходит.
Иван не мешкает, наваливается на меня и целует с еще большей страстью. Я понимаю, что хочу его, мы столько не виделись, что вполне разумно начать его раздевать, но у Вани видимо есть свои соображения на этот счет.
