Он же хотел получить лучший результат. Он, на самом деле, хотел дать Саше гораздо лучший совет, но, противопоставляя себя целому отряду изощренных в своем искусстве колдунов, каждый из которых обладал недюжинным умом, он уже не мог разобраться в том, какое из решений принадлежало именно ему или определить весомость собственных желаний в том урагане колдовской воли, который, как он знал, бушевал вокруг.
При этом он с отчаянием размышлял о том, что Саша, чувствуя себя колдуном, мог быть навеселе от того, что смог постичь нечто подобное. И если ему действительно удалось это сделать, то Петр надеялся, что Саша имел самые лучшие побуждения, чтобы тратить на него свои силы. Но, Боже мой, почему? Он вновь и вновь задавал себе этот вопрос: ради Бога, почему он, самый обычный человек, вооруженный лишь мечом и не имеющий ровным счетом никакого отношения к колдовству, плохо осознающий свои собственные поступки, преследуемый призраком из искрящегося дождя и мрачными предчувствиями в собственном сердце?
Он больше всего боялся, что мальчик не имел никакой особенной цели, растрачивая на него так много усилий: он боялся за сашино собственное здоровье, когда тот делал отчаянные попытки разобраться во многом, чего сам не понимал, и все лишь для того, чтобы спасти дурака от его собственной слабости.
— Скажи, что мне делать, — упрашивал он Сашу, когда они продирались сквозь густые заросли деревьев, которые для Ивешки препятствия не представляли, но зато ему и Саше приходилось поднимать рукой ветку за веткой и словно угрям проскальзывать между кустов, когда раскачивающиеся верхние ветки сбрасывали на них потоки водяных капель. Он почувствовал, как Ивешка неожиданно начала подталкивать его вперед с беспричинным беспокойством, и ему показалось, что они действительно слишком долго не могут увидеть старика, который уж никак не мог идти быстрее, чем они.
— Идти, — сказал ему Саша, и слегка подтолкнул его вперед, как бы предлагая поторопиться.
Но это был не тот совет, которого от него ожидал Петр.
Бог мой, подумал он, когда почувствовал, что Ивешка начала двигаться все быстрее и быстрее. Что могло случиться с ней? Он чувствовал, как паника постепенно охватывает его и усиливается от ощущения чьего-то постоянного невидимого присутствия, которое вновь не покидало их ни на мгновенье.
Может быть, это Саша вспугнул ее, а может быть, это его колдовское «я» так подействовало на нее: возможно, что для возбужденного сознания Ивешки он казался слишком холодным и опасным, а может быть, эта паника была ее единственным оружием, которое она и начала наконец использовать против него, пытаясь через него воздействовать и на Сашу…
«Идти», повторял про себя Петр сашины слова, которые вызывали у него ощущение, что Саша сам находился под влиянием колдовства, которое исходило от Ивешки. Если это действительно было так, подумал Петр, то они оба были обречены, и их кости должны будут остаться в ближайшей лесной чаще.
Временами, прикрывая глаза, он не мог даже поверить в существование Ивешки. В другие же моменты, даже глядя куда-нибудь в сторону или внимательно разглядывая ненадежный для спуска склон, он совершенно отчетливо ощущал ее присутствие, точно так же, как ощущал присутствие Саши. Он слышал ее шепот, проникавший в само его сердце, когда она уверяла его, что не обманывает его, и что опасность, подстерегающая их впереди, столь же реальна, как и она сама.
Поспешай вперед, Петр, шептала она ему в самое сердце, поспешай вперед и не оглядывайся назад…
Поблескивающее дождевое облако, которое олицетворяло ее образ, неожиданно растворилось, когда она вошла в затененную чащу. Непривычный сумрак плотно окружил их со всех сторон, так что в конце концов они потеряли ее след впереди себя.
— Проклятье! — сказал Петр, пробираясь мимо торчащих во все стороны веток, в то время как черный меховой шар метался взад и вперед у него под ногами, жалобно поскуливая. Он попытался было передать Саше очередную отогнутую ветку, но тот неожиданно остановился и взглянул на лес, остающийся сзади них.
Не оглядывайся назад… припомнил он слова Ивешки, которая на свой манер поторапливала его, уговаривая не останавливаться и не оглядываться назад…
Он все-таки оглянулся… и увидел, как что-то двигалось следом за ними, невообразимо быстро, так что только лишь раскачивающиеся ветки, словно волны разбегались во все стороны. В этот момент ему было не до раздумий: он ухватил Сашу за ворот, увлекая его сквозь густые кусты, которые Саша преодолел словно молот, едва не свалившись с ног, когда освободился от опутавших его веток. Петр не рискнул пустить его одного, и поэтому продолжал тащить его вперед, не останавливаясь ни на минуту. Волнение веток продолжало преследовать их: он мог постоянно слышать приближающийся к ним все тот же хрустящий шелест, который в конце концов пронесся прямо над их головами, обрушивая на них град мелких обломанных сучков…
Когда все стихло, и Петр оглянулся по сторонам в паническом беспокойстве, он неожиданно почувствовал, что Ивешка исчезла не только из его взора, но и из его сердца, а Саша ухватился за его руку чтобы устоять на ногах. Между его ног, скуля и подрагивая, пристроился Малыш.
— Что это было? — спросил Петр.
В этот момент он почувствовал, как что-то коснулось его плеча.
Он вскрикнул и повернулся, тут же столкнувшись с Сашей, за которого он немедленно ухватился, и увидел прямо перед собой ветку, направленную ему в лицо, шишковатый кусок дерева, с дюжиной торчащих во все стороны тонких сучков, напоминающих пальцы… Может быть, подумал он, когда его сердце вновь пришло в норму, на эту ветку он случайно наткнулся при неосторожном движении…
Но очень медленно ветка вытянулась вновь, серые тонкие пальцы-сучки вновь заколыхались прямо перед его лицом, как будто само дерево хмурилось, склоняясь над ним.
Он перевел дыханье и постарался отклониться, испугавшись переплетения этих голых сучков, которые при неосторожном даже самом слабом колебании могли задеть его глаза.
Малыш задрожал около его ног и зашипел. Дерево вновь качнулось. Тут Петр почувствовал, как Саша изо всех сил вцепился в его рукав, то ли готовясь сделать что-то, то ли просто от страха, который все еще не покинул его: истинная причина так и осталась непонятной. Сердце билось в его груди все быстрее и быстрее, и он испугался, что оно вот-вот разорвется.
То, с чем он столкнулся сейчас, было хуже чем Гвиур, хуже чем Ивешка. Намного хуже. Пожалуй, он даже надеялся на Ивешку, которая вот-вот вернется и сама будет иметь дело с этим созданьем, потому что Саша явно не мог ничего с ним поделать.
Суковатая рука дернулась и вся дюжина подрагивающих пальцев отклонилась от его лица и, минуя его, потянулась к Саше, а затем медленно потащила их обоих вперед, поскольку Саша еще сильнее вцепился пальцами в рукав Петра, так что рукав грозил оторваться. Вокруг затрещали настоящие сучки, как только их таинственный страж наклонился еще ниже.
Петр подхватил было сашину руку, но тут же потерял ее, не выдержав неумолимого усилия, с которым лесовик, теперь он был уверен в этом, тащил Сашу к себе. В отчаянии вместо этого Петр ухватился рукой за шишковатое покрытое серой корой запястье. Но его рука тут же была схвачена, а затем усилие возросло, вселяя в него ужас. В следующее мгновенье и вторая его рука оказалась в капкане, Саша был отброшен в сторону, и неведомая сила потянула Петра к стволу.
— Саша! — пронзительно закричал он, ощущая, будто в его рубаху вцепились человеческие руки, усилие которых показалось ему не слишком сильным. Он попытался оттолкнуть их, надеясь что ему удастся освободиться, но все, что он пытался сбросить с себя, было лишь густым переплетением податливых сучков. — Саша… хватай меч! Хватай меч!
Саша вцепился ему в грудь в тот самый момент, когда суковатые руки потащили его вверх, и трудно было понять, пытается ли Саша просто удержаться за него или все-таки пытается добраться до оружия. Малыш залаял, а затем завизжал как побитая дворняжка в тот самый момент, когда Петр почувствовал, как сашины руки соскользнули с его пояса, а потом и с ноги, по мере того как, переплетенный густыми мелкими ветками, он исчезал в кустах.
Захватив его в свое полное владение, лесное чудище освободило одну руку, но при этом с удвоенным усилием продолжало удерживать его с помощью второй руки, ощупывая его с ног до головы шишковатыми пальцами-сучками и обнюхивая. Так он и висел, крепко схваченный за одно плечо, но при попытке вырваться или ударить своего противника ощущал резкую боль в ребрах и плече, сопровождаемую приступами удушья. Вот пальцы остановились на его лице, и он почувствовал, как все ближе и ближе склоняются над ним огромные коричневые глаза с неимоверно глубокими черными зрачками, кроме которых он уже ничего не мог видеть.
