— Нет, вы не лишились рассудка, — сказал Браун. — Просто вы не очень наблюдательны и не заметили, например, такого вот человека.
Он быстро сделал три шага вперед и положил руку на плечо обыкновенного почтальона, который незаметно прошмыгнул мимо них в тени деревьев.
— Почему-то никто никогда не замечает почтальонов, — проговорил он задумчиво. — А ведь и они подвержены человеческим страстям и, кроме того, носят большие мешки, в которых свободно поместится маленький труп.
Против ожидания, почтальон не обернулся, а отпрянул в сторону и натолкнулся на садовую изгородь. Это был худощавый светлобородый человек самой обыкновенной внешности; но, когда он наконец обернулся, все трое были поражены — так страшно он косил.
Фламбо вернулся к своим саблям, пурпурным коврам и персидскому коту — у него дел хватало. Джон Тернбул Энгюс возвратился в кондитерскую к той, с которой, при всей своей беспечности, рассчитывал жить мирно и счастливо. А Браун долго бродил с убийцей под звездами, по заснеженным уступам, и никто никогда не узнает, что они сказали друг другу.
Небесная стрела
Сотни детективных рассказов начинаются с убийства американского миллионера, которое почему-то рассматривают как народное бедствие. Рад сообщить, что и этот рассказ начнется с убийства миллионера, даже с убийства трех миллионеров, что кое-кому покажется, пожалуй, embarras de richesse[117]. Но именно это совпадение или, если хотите, однообразие выдвинуло данное дело из ряда обычных и превратило его в головоломку.
Ходили толки, что все три миллионера пали жертвой вендетты или заклятья, связанного с очень ценным древним сосудом, усыпанным драгоценными камнями, — так называемой «Коптской Чашей». Никто не знал, откуда она взялась, но ее связывали с религиозными обрядами, и кое-кто объяснял гибель ее обладателей фанатизмом восточных христиан, возмущенных тем, что чаша попадала в столь материалистические руки. Во всяком случае, в мире сенсаций и сплетен таинственный убийца вызывал огромный интерес, независимо от того, фанатик он или нет. Безымянное существо наделили даже именем или прозвищем. Впрочем, наш рассказ касается лишь третьей жертвы: только в этом случае отец Браун, герой наших очерков, вмешался в дело.
Когда, сойдя с трансатлантического лайнера, Браун впервые ступил на американскую землю, он, подобно многим англичанам, обнаружил, что известен гораздо больше, чем думал. На родине никто бы не заметил в толпе коротенького, близорукого, скромного человека в порыжелой сутане; он выделялся бы разве что незначительностью. Но Америка умеет рекламировать. Участие отца Брауна в расследовании нескольких замысловатых дел и дружба его с Фламбо, бывшим преступником, а ныне детективом, прославили его в Америке, тогда как в Англии о нем только-только заговорили. Его круглое лицо удивленно вытянулось, когда его схватили журналисты, которых можно было принять за шайку гангстеров, и засыпали вопросами о том, в чем он менее всего считал себя компетентным, — о деталях дамского туалета и о статистике преступлений в стране, на которую он только что впервые взглянул. Пожалуй, по контрасту с этой по-военному сплоченной группой бросался в глаза человек, стоявший в стороне, чернея на фоне яркого неба и яркой толпы, — высокий, желтолицый, в больших очках. Переждав журналистов, он обратился к отцу Брауну:
— Простите, не ищете ли вы капитана Уэна?
Не будем винить отца Брауна, хотя сам он искренне готов был винить себя. Не надо забывать, что он только что высадился и никогда не видел очков в черепаховой толстой оправе: мода не дошла еще до Англии. Он было подумал, что перед ним пучеглазое морское чудовище; вспомнился ему и водолазный шлем. Одет был незнакомец прекрасно, и Браун по наивности изумился: зачем элегантному денди так уродовать себя? Приставил бы еще для пущего изящества деревянную ногу! Вопрос тоже смутил его. В длинном списке лиц, которых он рассчитывал повидать в Америке, действительно значился американский авиатор, по фамилии Уэн, друг его друзей во Франции. Но он никак не ожидал, что услышит о нем так скоро.
— Простите, — не совсем уверенно ответил он. — Вы сами капитан Уэн? Или… или знаете его?
— Могу сказать точно, что я не капитан Уэн, — ответил человек в очках; лицо его казалось неподвижным, точно деревянное. — По крайней мере, у меня не было на этот счет сомнений, когда я только что его видел. Он сидит вон там, в автомобиле, поджидает вас. На другой вопрос ответить не так просто. Кажется, я знаю Уэна и его дядюшку, и старика Мертона тоже. Но старый Мертон не знает меня. И думает, что это на руку ему, а я думаю, что мне. Поняли?
Отец Браун не совсем понял. Моргая, смотрел он на сверкание моря, на небоскребы и на мужчину в очках. Не только из-за очков казался тот непроницаемым; в лице его было что-то азиатское, даже китайское, а голос звучал насмешливо и зло. Среди простодушных и общительных американцев попадаются такие загадочные, замкнутые люди.
— Зовут меня Дрэг, — говорил он. — Норман Дрэг. Я американский гражданин, в том-то и дело. В общем, ваш друг Уэн сам объяснит вам остальное, так что четвертое июля мы пока отложим[118].
И он потащил растерянного Брауна к стоявшему неподалеку автомобилю, из которого махал рукой молодой человек с растрепанными светлыми волосами и измученным угрюмым лицом. Молодой человек назвал себя Питером Уэном. Отец Браун и опомниться не успел, как его погрузили в автомобиль, который помчался во весь опор через город. Он не успел еще привыкнуть к стремительности американцев и удивлялся не меньше, чем если бы колесница, запряженная драконами, увлекла его в волшебное царство. Вот в какой неуютной обстановке он в первый раз узнал — из длинных речей Уэна и коротких сентенций Дрэга — о двух преступлениях, связанных с Коптской Чашей.
Оказалось, что у Питера Уэна есть дядюшка, по имени Крэк, а у того — компаньон, по имени Мертон, третий богатый делец, к которому перешла Чаша. Первый из них, Титус П. Трент, медный король, получал в свое время угрожающие письма, подписанные Даниэлем Роком. Имя было, вероятно, вымышленное, но вскоре оно стало так же известно, как имена Робина Гуда и Джека-Потрошителя, вместе взятые. Ибо очень скоро выяснилось, что автор писем отнюдь не думает ограничиться угрозами. Однажды поутру старика Трента нашли мертвым в его собственном, поросшем кувшинками пруду; следов преступник не оставил. Коптская Чаша, к счастью, была в полной сохранности в банке и со всем остальным имуществом Трента перешла к его кузену Брайану Гордеру, тоже очень богатому человеку. Брайан Гордер, в свою очередь, стал получать угрожающие письма от неизвестного врага, а потом его труп нашли у высокой скалы, недалеко от приморской виллы, которая в ту же ночь была основательно разграблена. И хотя Чаша и на этот раз не попала в руки преступников, исчезло столько обязательств и ценностей, что денежные дела Гордера сильно запутались.
— Вдове пришлось продать почти все драгоценности, — рассказывал Уэн. — Тогда Брандер Мертон приобрел, вероятно, и Чашу — она была уже у него, когда я с ним познакомился. Сами понимаете, владеть такой штукой не очень-то спокойно.
— А мистер Мертон получал уже письма? — спросил отец Браун, помолчав.
— Думаю, что получал, — сказал Дрэг.
Что-то в его тоне насторожило священника, он вгляделся и понял, что тот неслышно смеется, смеется так, что у вновь прибывшего холодок прошел по спине.
— Конечно, получал, — сказал Питер Уэн, нахмурившись. — Я, понятно, не видел писем; только его секретарь читает корреспонденцию, да и то не всю. Мертон очень скрытный, как, впрочем, все крупные дельцы. Но я замечал, что его иногда волновали и расстраивали письма, а некоторые он рвал, даже секретарю не показывал. Секретарь и сам беспокоится — он, кажется, уверен, что старика подкарауливают. Короче говоря, мы были бы очень благодарны вам, если бы вы согласились помочь нам советом. Все знают, какой вы хороший сыщик, отец Браун. В общем, секретарь поручил мне привезти вас прямо к Мертону, если вы согласитесь.
— Понимаю! — сказал Браун, который наконец понял, что означает его похищение. — Право, не думаю, чтобы я мог вам помочь. Вы все время на месте. Вам в сто раз легче сделать научно-обоснованный вывод, чем мне, случайному посетителю.
— Да, — сухо заметил Дрэг, — Но наши выводы настолько научно обоснованы, что даже малоправдоподобны. А то, что убило такого человека, как Трент, должно было упасть прямо с неба, не выжидая научных объяснений. Так сказать, гром с ясного неба.
— Что вы! — воскликнул Уэн. — Неужели вы думаете, что тут замешаны потусторонние силы?
Но узнать, что именно думает Дрэг, было нелегко, за одним исключением: когда он называл кого-нибудь «гигантом мысли», он обычно подразумевал, что тот — круглый дурак. Больше он не проронил ни слова и восседал неподвижно, как истукан. Немного погодя автомобиль остановился — очевидно, они прибыли. Тут было чему удивиться. Они только что ехали редким перелеском — и вдруг им открылась широкая долина, а прямо перед ними вонзался в небо дом, обнесенный стеной или очень высоким забором. Все вместе взятое напоминало издали аэродром или римский лагерь. Вблизи было видно, что стена не каменная и не деревянная, а металлическая.
