Они вышли из машины и долго возились у стены, как возятся возле сейфа; наконец в стене открылся узкий проход. К величайшему изумлению Брауна, человек, именуемый Норманом Дрэгом, не пожелал войти, а распростился с ними, зловеще ухмыляясь.
— Я не пойду, — сказал он. — Столько удовольствий разом старику Мертону не по силам. Он так любит видеть меня, что умер бы от радости.
И он зашагал прочь, а удивленного Брауна пропустили за стальную дверь, которая моментально захлопнулась за ним. Они попали в большой, аккуратный сад, который пестрел веселыми яркими цветами, зато там не было ни деревьев, ни высоких кустарников. Посреди сада стоял дом, очень красивый, но узкий и высокий, как башня. Палящее солнце зажигало то одно, то другое стекло под крышей, но в нижних этажах окон, по-видимому, не было. Чистота стен и сада как нельзя лучше вязалась с чистым воздухом американских полей. Внутри все сверкало мрамором, металлом, изразцами, но лестницы не было тоже, только в углублении между крепкими стенами ходил лифт, и доступ к нему охраняли два субъекта, могучих, как полисмены в штатском.
— Да, охрана хорошая, — сказал Уэн. — Вам, может быть, смешно, отец Браун, что Мертону приходится жить в такой крепости. Даже в саду нет ни одного дерева, чтобы никто не мог за ними спрятаться. Вы не знаете, какую нам пришлось разрешить трудную задачу. И, вероятно, не знаете, кто такой Брандер Мертон. Человек он с виду тихий, на улице на него и внимания не обратишь. Сейчас, положим, и случая не представится: он выезжает очень редко и то в наглухо закрытой машине. Но если что-нибудь с ним случится, всю страну затрясет, от Аляски до южных островов. Наверное, такой власти над народами не имел ни один король, ни один император! А ведь предложи вам кто-нибудь посетить царя или короля, вы, вероятно, пошли бы из любопытства? Возможно, вы не жалуете царей и миллионеров, но такая сила все-таки вызывает интерес. Надеюсь, вам не приходится поступаться своими принципами, навещая современного императора?
— Ничуть, — мягко ответил Браун. — Мой долг навещать заключенных и всех несчастных пленников.
Они помолчали; хмурое, худое лицо молодого человека приняло странное недоброе выражение. Затем он резко сказал:
— Не забывайте, на него ополчились не простые преступники, не какая-нибудь Черная Рука. Даниэль Рок — сам черт. Вспомните, что он расправился с Трентом в его собственном саду, с Гордером — почти у дома, а сам ускользнул.
Верхний этаж, защищенный толщей стен, состоял из двух комнат: проходной, в которую они вошли, и другой, которая и была святилищем миллионера. Они вошли в первую как раз в тот момент, когда из второй выходили два посетителя. Одного из них Питер Уэн представил как своего дядюшку. Он был маленький, но очень крепкий и подвижной, его бритая голова казалась лысой, а при взгляде на его коричневое лицо не верилось, что он белый. Старого Крэка прозвали Ореховым Крэком в память другого героя, а прославился он во времена последних схваток с индейцами. Спутник его был совсем на него не похож. Высокий, елейный, с черными лакированными волосами и с моноклем на широкой черной ленте, Бернард Блэк, поверенный старого Мертона, только что принимал участие в деловом совещании компаньонов.
Все четверо встретились посреди первой комнаты и, прежде чем разойтись, остановились, чтобы обменяться для приличия несколькими фразами. Они были не одни: в самой глубине, у двери во вторую комнату, виднелась большая неподвижная фигура, слабо освещенная светом, падавшим из фрамуги, — человек с черным лицом и широчайшими плечами. Он был из тех, кого американцы шутки ради смело прозвали головорезами; из тех, кого друзья называют телохранителем, а враги — наемным убийцей.
Человек не двинулся, не шевельнулся, не поздоровался ни с кем. Но Питер Уэн, увидев его здесь, нервно осведомился:
— Остался кто-нибудь с шефом?
— Не поднимай шума, Питер, — осклабился его дядюшка. — С ним Уилтон. Полагаю, этого достаточно. Уилтон, кажется, никогда и не спит, все охраняет Мертона. Он стоит двадцати телохранителей, а проворен и невозмутим, как индеец.
— Ну, вам лучше знать, — согласился, смеясь, племянник. — Помню, каким вы учили меня индейским штукам, когда я был мальчуганом и любил читать о краснокожих. В тех рассказах краснокожим всегда солоно приходилось.
— В жизни было не так! — сурово сказал старый пограничник.
— Неужели? — переспросил ласковый мистер Блэк. — Я думаю, им трудно было справиться с нашим огнестрельным оружием.
— Я видел, как индеец стоял под обстрелом сотни ружей, — сказал Крэк. — У него был только нож — и он убил белого, который был на вышке форта.
— Как же это он? — спросил Питер.
— Бросил нож, — пояснил Крэк. — Бросил, раньше чем раздался первый выстрел. Не знаю, где он этому научился.
— Надеюсь, вы не научились у них? — засмеялся племянник.
— Думается мне, — задумчиво проговорил Браун, — что в этом рассказе есть мораль…
Во время их разговора Уилтон, секретарь, вышел из второй комнаты и остановился, выжидая. Он был бледный, светловолосый, с квадратным подбородком и по-собачьи внимательными глазами. Нетрудно было поверить, что он спит одним глазом, как сторожевой пес.
Он сказал: «Мистер Мертон примет вас минут через десять», но это перебило разговор. Старый Крэк заявил, что ему пора идти; племянник вышел вместе с ним и с его спутником — юристом, а Браун остался наедине с секретарем. Черный великан в счет не шел — так неподвижно он сидел, обратив к ним широкую спину и не сводя глаз с двери.
— Охраняем мы его тщательно, как видите, — сказал секретарь. — Вы, должно быть, слыхали о Даниэле Роке. Небезопасно часто и надолго оставлять шефа одного.
— Но сейчас-то ведь он один? — спросил Браун. Секретарь поднял на него серьезные серые глаза.
— Четверть часа, — сказал он, — только четверть часа из двадцати четырех. Дольше он один не бывает. А эти четверть часа он ни за что не уступит, и не без причины.
— А именно? — заинтересовался посетитель. Уилтон, секретарь, смотрел все так же внимательно, но губы его сурово сжались.
— Коптская Чаша, — сказал он. — Вы, может быть, забыли о Коптской Чаше, но он никогда о ней не забывает, и ни о чем вообще. Он никому из нас не доверяет ее. Она заперта где-то там, в комнате, он один может ее достать и достает только тогда, когда никого нет рядом. Вот и приходится эти четверть часа рисковать, пока он любуется ею. Больше он ничем на свете не любуется. Впрочем, риска, в сущности, нет. Я сам устроил тут мышеловку, в которую и черт не заберется, во всяком случае — не выберется. Если бы этот проклятый Рок нанес нам визит, ему пришлось бы остаться к обеду! Четверть часа я сижу здесь, но если я услышу выстрел или шум борьбы — я нажимаю кнопку, электрический ток охватывает стену сада, и всякий, кто вздумает перебраться через нее, обречен на смерть. Да выстрела и быть не может: единственный вход — вот этот, а единственное окно, у которого он сидит, — на самом верху башни. Стены отвесные, скользкие, как смазанный маслом шест. Конечно, мы все здесь вооружены. Если бы Рок явился сюда, он бы не выбрался живым.
Браун, моргая, смотрел на ковер и думал. Вдруг он сказал, может быть, в шутку:
— Надеюсь, вы не обидитесь? Мне только что пришло в голову… Это про вас…
— Про меня? — переспросил Уилтон. — Что же именно?
— Мне кажется, — ответил Браун, — вы человек одержимый и ваша цель — не столько спасти Мертона, сколько поймать Рока.
Уилтон едва заметно вздрогнул, не отрывая глаз от собеседника; затем сурово сжатый рот мало-помалу расплылся в странной улыбке.
— Как вы… Почему вы так подумали? — спросил он.
— Вы сказали, что, если услышите выстрел, вы тотчас же пустите ток и отрежете путь врагу, — объяснил священник. — А не пришло вам в голову, что выстрел может убить вашего патрона раньше, чем ток убьет убийцу? Я не хочу сказать, что вы не станете защищать мистера Мертона, но это у вас как-то на втором плане. Охрана здесь самая тщательная — вы, кажется, все продумали. Но по всему видно: вы больше хотите поймать убийцу, чем спасти жертву.
— Отец Браун, — сказал секретарь своим обычным спокойным тоном, — вы очень наблюдательны, но в вас есть не только это. От вас ничего не хочется скрывать. Надо мною уже подшучивают, называют маньяком за то, что я гоняюсь за ним. Возможно, что я и маньяк. Но открою вам то, чего никто не знает: мое полное имя — Джон Уилтон Гордер.
Отец Браун кивнул, будто это ему все разъяснило, но тот продолжал:
— Человек, который назвался Роком, убил моего отца и моего дядю, разорил мою мать. Когда Мертону понадобился секретарь, я пошел к нему. Я считал: где Чаша, там рано или поздно будет и преступник. Я не знал, кто он; надо было выждать. Мертону же я хотел служить верой и правдой.
