никто в голову не приходит, кроме разве что Кеннера Ренского.
— Думаешь, он не умер тогда?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Этого и Ренские не знают, а я тем более могу только гадать. Но зачем бы он стал мне помогать?
— Вообще-то, ты его потомок, — напомнила Ленка.
— И что с того? Я его единственный потомок, что ли? Я из другой семьи, для которой Кеннер Ренский просто какой-то предок, не более того. Его имя для нас почти ничего не значит. Если уж помогать потомкам, то логичнее помогать Ренским, где полно его потомков, которые ему памятники ставят. Например, той же Стефе Ренской, которая была его любимой внучкой. Но получается, что он Ренским не помогает, а помогает мне, для которого он чуть более чем никто. Нет, для него нет ни малейших причин обо мне заботиться. Мне кажется, его можно смело исключить.
— Может быть, Сила?
— Ну да, кому как не сущности вселенского масштаба заботиться о том, чтобы как следует набить мои карманы, — саркастически прокомментировал я. — Конечно, каждый человек считает себя самым важным существом во Вселенной, но всё же должен быть какой-то предел самомнению.
— Тогда кто? — озадаченно посмотрела на меня Ленка.
— Хотел бы я это знать, Лен, — вздохнул я. — Уже всю голову сломал, и так ничего и не придумал.
* * *
Поезд снижал ход. За окном замелькали какие-то склады, а пути начали ветвиться и разбегаться в стороны. Наконец показались стоящие у перронов поезда, но здесь уже наш путь отклонился влево и прошёл мимо. Справа промелькнуло здание вокзала в нарочито-древнерусском стиле — киевляне никому не давали забыть, что именно в Киеве когда-то находился великокняжеский стол, высокомерно игнорируя тот факт, что Владимир держал этот стол намного дольше[22]. Кстати говоря, Воислав ещё в самом начале своего княжения объявил Владимир великокняжеским городом, хотя сам он великим князем не считается. Великого князя у нас нет уже много веков, и шансы восстановить это звание практически отсутствуют — для этого претенденту нужно перерезать как минимум половину князей, а это задача очень непростая. Я вообще плохо понимаю, зачем князья разводят эту суету насчёт великокняжеского стола — разве что ради подогревания патриотизма. Каких-то других преимуществ от этого совершенно не просматривается, хотя может быть, я просто не знаю, куда смотреть.
Поезд совсем замедлился, а затем с почти незаметным толчком окончательно остановился у короткого перрона литерной стоянки.
— Гулять будем? — спросила Ленка, оторвавшись от своего неизменного эскизника.
— Опять хочешь в тот трактир, как там его, «Железный конь»? — усмехнулся я. — Нет, милая, мы уже не Махренко, а Арди не по статусу устраивать драки с паровозными бригадами. Я только зайду к диспетчеру обсудить маршрут, а потом сразу поедем дальше.
Ленка печально вздохнула и снова взялась за карандаш. Я её понимаю — сам не люблю поезда и вообще транспорт, будь он хоть каким комфортным. Я бы тоже был не прочь немного погулять. Но семью Махренко здесь может кто-нибудь и вспомнить — вероятность, конечно, ничтожная, но нам в Киеве ничего не нужно, кроме топлива и воды, так зачем рисковать попусту?
Я легко спрыгнул с подножки на освещённый утренним солнцем перрон, на который уже выворачивали грузовики с цистернами, а следом за ними ехал небольшой фургон с разными припасами. Я бросил на эту процессию ленивый взгляд и не торопясь двинулся в сторону диспетчерской. Какое-то чувство неправильности не давало мне покоя — я нахмурился и ещё раз огляделся вокруг. Вокруг был обычный вокзальный пейзаж; ничто не намекало на возможные проблемы, но я давно уже отучился игнорировать свои предчувствия.
Тем временем цистерна со спиртом проехала мимо; со мной поравнялась идущая второй цистерна с крупной надписью «Вода», и в этот момент я понял, что именно в окружающей обстановке является неправильным — никаких припасов мы здесь не заказывали, только воду и спирт для паровоза. Я резко развернулся — фургон уже остановился, а из кабины выскакивали двое рабочих и, что довольно нетипично для рабочих, с пистолетами вполне серьёзного калибра в руках. Громко хлопнул открытый явно пинком задний борт фургона, и оттуда тоже начали выпрыгивать какие-то люди с оружием.
Если бы я стоял по-прежнему спиной, то, возможно, и не успел бы среагировать, однако пары секунд даже мещанкам из третьей группы вполне хватило бы для построения пулевого щита. Если бы они не растерялись, конечно. Я не растерялся. То есть, почти не растерялся — щит я построил, но что делать дальше, понять не мог.
Пули, отражённые щитом, мягко толкали меня назад, а когда застучали пистолеты-пулемёты тех, кто сидел в кузове, я понял, что щит долго не выдержит, и у меня осталось буквально несколько секунд. Стоять дальше на пустом перроне было самоубийством, и я, стряхнув, наконец, с себя ошеломлённое оцепенение, метнулся к уже почти проехавшей мимо цистерне с водой. Вскочив на подножку и заслонившись от выстрелов краем цистерны, из которой в разные стороны уже брызгали весёлые струйки, я поспешно выдернул из наплечной кобуры пистолет. Всегда носить с собой оружие — это, безусловно, хорошая привычка. Ещё было бы неплохо побыстрее реагировать, но вряд ли можно ожидать от гражданского реакции ветерана, а я, что ни говори, всё-таки гражданский.
Я выстрелил несколько раз в ту сторону, даже не надеясь в кого-то попасть. Мельком бросил взгляд в кабину грузовика — оттуда никакой опасности не чувствовалось. В кабине был только водитель с разинутым ртом, который смотрел на меня совершенно круглыми глазами.
— Останавливайся и падай на пол, дурень! — крикнул я ему. Пистолетные пули вряд ли смогли бы пробить цистерну, полную воды, но пуля, как известно, дура, а никаких щитов у водителя, естественно, не было.
Целей я так и не видел, но в моём участии уже не было никакой необходимости. Там произошло сразу несколько событий — зазвенели разбитые стёкла, и стрельба началась уже всерьёз. Почти сразу после этого загрохотал пулемёт, а ещё через несколько секунд стрельба полностью стихла. Я осторожно выглянул из-за края цистерны. На перроне в лужах крови валялось несколько трупов — я насчитал пятерых. Шестой был, похоже, жив — он лежал, прикрывая голову руками, а стоящая рядом Ленка его пинала. И пинала очень всерьёз — думаю, у него уже хватало сломанных рёбер.
— Постой, Лен, — сказал я, подойдя поближе, — а то
