— Как нечего делать, — ответил Мацек, — Если мне какой‑нибудь умник скажет, что девятнашка ходит в Смихов, я ему так дам в рыло, что рога отвалятся!
— Какая разница, куда ходит девятнашка? — застонал лейтенант, — Вы должны вести себя прилично, даже если бы она ходила в Грдлоржезы!
Мацек рашительно завертел головой.
— Я вырос в Гостиварах, — объявил он, — И Прагу знаю назубок. Девятнашка ходит на Споржилов, а кто скажет»нет», тому я разобью морду!
— Ну, хорошо, хорошо, — капитулировал Троник, — Но ведь вы же наверняка не хотите снова вернуться в Бохов?
— Запросто, — сказал Мацек, — Работа меня не напрягает, а жратва там лучше здешней. Только что квасить там нельзя.
— И здесь тоже! — закричал лейтенант, — А вы особенно должны избегать алкоголя. Алкоголь — это опасный яд, который уже многих уважаемых товарищей сбил с верного пути. В вас Мацек, есть здоровое ядро, и надо, чтобы вы научились держать себя в руках. Я вам помогу тем, что не буду подписывать вам увольнительные.
Мацек яростно выпучил глаза.
— Это что же выходит, я вообще не выйду на волю? Я что, буду тут сидеть, как какой‑нибудь засраный новобранец? Это мы еще, вашу мать, посмотрим!
И могучей пролетарской лапой он треснул по столу так, что лейтенант задрожал.
— Я хочу сделать всё для вашей пользы, — твердил Троник, — ведь вы и сам не понимаете, какой вы, в сущности, ценный кадр. Знаете ли вы, что многие отдали бы за ваше идеальное происхожение?
На стройке Мацека встретили, как полагается. И нет ничего удивительного в том, что встреча окончилась в пивной»На Бранике», и пльзенское пиво лилось рекой. Через некоторое время Мацек был ровно в том же состоянии, в котором разнёс»Иордан». Тем не менее, он не выказывал агрессивных намерений. И даже не имел к ним повода, потому что обслуживание было великолепным, и никто из сидящих рядом не отваживался его случайно задеть или даже изменить конечную остановку девятнадцатого трамвая. Все присутствующие охотно приняли к сведению, что этот трамвай ходит в Споржилов.
Но потом в заведение вошёл лейтенант Троник. Несколько солдат с готовностью выскочили в окно, остальные скрылись в туалете и через форточку выбирались на двор. У стола с запотевшими кружками остались только двое солдат: Мацек и Цина. Вошедшие ничуть не нарушили их спокойствия.
Лейтенант Троник с ужасом глядел на такую наглость. И чем дольше он глядел, тем больше его охватывал справедливый гнев.
— Товарищи! — загремел он, — Что вы себе позволяете? В рабочее время просиживаете в пивной! И не только просиживаете, вы тут употребляете спиртные напитки!
— Отвали, — проворчал Мацек, и замполит чуть не зашатался. Он явно не верил своим ушам.
— Что вы сейчас сказали, рядовой? — взвизгнул он, — Вы не могли бы повторить?
— Запросто, — сказал Мацек, — Отвали, говно.
— Сраное, — добавил Цина, довольно отхлебнув пльзенского.
— Товарищи, — взвился Троник, — Я могу понять солдата, но что чересчур, то чересчур! Себе на голову гадить я не позволю! И хотя вы оба пролетарского происхождения, я вас посажу так, что света не взвидите! Шагом марш на работу!
— Поцелуй меня в задницу, — развязно посоветовал Мацек.
— И отвяжись от нас, — добавил Цина со зловещей улыбкой.
— Товарищи! — визжал Троник так, что ему позавидовали бы многие фабричные сирены, — Вы пожалеете о своих словах! Я делал для вас исключения, но больше их не будет! Я с вами нежничать не буду!
— Мы с тобой тоже, — произнёс Мацек и поднялся. Перегнувшись через стол, он притянул лейтенанта за лацканы и влепил ему справа и слева по хорошей затрещине. Цина тут же пнул лейтенанта в зад и счастливо рассмеялся своему поступку.
— На… на помощь, — заверещал замполит, и, размахивая руками, выбежал из опасной пивной.
— Меня избили, — патетически объявил лейтенант Троник командиру роты, — и к тому же пнули!
Старший лейтенант Мазурек глядел на него растерянно. Его самого жена избивала почти непрерывно, и он не видел в побоях ничего необычного.
— Меня избил рядовой Мацек, — продолжал излагать Троник, — А пнул меня рядовой Цина. Перед этим они нецензурно ругались. Я настаиваю на их строгом наказании.
— Закроем им увольнения, — простодушно предложил Мазурек, и Троник вскочил так, что опрокинул стул.
— Я настаиваю, — завопил замполит, — чтобы они оба были немедленно переданы военной прокуратуре! Их чудовищный поступок, рукоприкладство в отношении командира, должен быть наказан устрашаюшим образом! Каждый из них должен получить не менее двух лет!
— Дисциплина должна быть, — кивнул старший лейтенант, — Дисциплина — это главное.
— Это чрезвычайное происшествие, — продолжал Троник, — И мне известно, что в Непомуках неприязненно относятся к чрезвычайным происшествиям. Я знаю, они будут говорить:«Вы позорите батальон, замните дело, наложите дисциплинарное взыскание». Но я не позволю себя уговорить! Я политработник народно–демократической армии, а не мальчик для битья. Если бы все могли избивать офицеров за семь дней ареста, все бы их только и избивали! Но в этот раз все и сверху и снизу как следует задумаются. Я буду последовательно и со всей решительностью вести это дело, вцеплюсь в него, как бульдог, и не отпущу до тех пор, пока обоим виновникам не будет вынесен строгий и справедливый приговор!
— Так должно быть, — промямлил Мазурек, — Дисциплина — это главное.
— Позвоните в Непомуки, — потребовал Троник, — и доложите о чрезвычайном происшествии. А я в это время прикажу заключить под стражу Мацека и Цину.
Мазурек несчастно кивнул. Ему не хотел отказывать Тронику, но с другой стороны, он осознавал, что стоит перед невыполнимой задачей.
Мацек и Цина давно уже были на гауптвахте, а старший лейтенант Мазурек по–прежнему безуспешно звонил. Женщины на телефонном узле были от него в полном шоке, и заслышав его гнусавый голос, разбегались от аппарата и соединяли его то с Болеславом, то с Пышелами, то с Напаедлами. Только через три с половиной часа он с огромным трудом добился соединения с Зелёной горой.
— Рядовой Черник, — раздалось с другого конца провода.
— Старший лейтенант Мазурек, — представился командир роты, и голос у него дрожал от волнения, — Разрешите обратиться.
— Ну что ж, — позволил ему актер, — пожалуйста, не стесняйтесь.
— Разрешите обратиться, — взволнованно повторил Мазурек, — Солдаты дали затрещину моему заместителю по политической работе. Это чрезвычайное происшествие.
— Вот чёрт, — вздохнул Черник, — Я запишу. Или лучше мне вызвать дежурного офицера?
— Дали затрещину моему заместителю, — стоял на своём старший лейтенант, — Это нарушение дисциплины, которая главное.
— А кто ему дал затрещину? — спросил актёр.
— Разрешите идти, — сказал старший лейтенант, и с огромным облегчением повесил трубку. И тут же решил, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не будет звонить по телефону.
Никто не знает, чем закончилась бы эта история, не будь лейтенанта Троника.
Замполит по праву был исполнен решительности бульдогом вцепиться в этот случай и тут же заподозрил, что старший лейтенант не занялся этим делом, как следовало бы. Поэтому он сам соединился с Непомуками, и ему удалось вызвать к аппарату капитана Оржеха. Ознакомив его с чрезвычайным происшествием, он со всей решительностью объявил, что не потерпит замятия дела.
— Это неприятно, — сказал капитан Оржех, — Как фамилии этих солдат? Мацек и Цина? Они по крайней мере кулаки или бывшие эксплуататоры?
— К сожалению, нет, — произнёс Троник, — оба пролетарского происхождения, это очень досадно, но ничего не поделаешь.
— Это не просто досадно, — ответил капитан, — Это прямо‑таки прискорбно. Процент рабочих и малоимущих крестьян, допускающих проступки, неуклонно растёт. Кто‑нибудь из них, по крайней мере, закончил школу?
— Нет, — обманул его надежды Троник, — но избили они меня изрядно. Лицо опухло, а на заду синяк. Подобного я не простил бы даже комсомольцу. А возможно, и члену партии.
— Ладно, товарищ лейтенант, — сказал капитан, — я немедленно ознакомлю с этим случаем товарища командира, и подчеркну, что вы настаиваете на передаче виновных военному прокурору.
Вскоре после этого лейтенант Троник собрал комсомольский актив.
— Товарищи, — произнёс он, — это грустно, но комсомольская работа в нашем подразделении буксует. Вы все наверняка знаете, что произошло. Рядовые Мацек и Цина подняли руку на своего командира. Дело не во мне, товарищи, дело в том, что в моём лице они напали на всех политработников, на всю нашу народно–демократическую армию, и по сути…
— На целый социалистический лагерь! — подсказал ему Кефалин.
— Да, — согласился лейтенант, — Каждым своим поступком мы демонстрируем, на какой стороне баррикады мы стоим. Ударив политработника, представителя прогрессивной социалистической политики, мы даём пощёчину всему нашему строю, и попадаем, таким образом, вне зависимости от нашего субъективного замысла, в число вредителей. И наоборот, когда мы помогаем компетентным работникам, мы укрепляем нашу республику, и… что у вас, Ясанек? Случаем, вас никто тоже не избил?
