Троник стиснул зубы, надвинул каску поглубже и настойчиво закричал:«Так, товарищи! Сколько ещё товарищу майору ждать построения?»
Майор Галушка ждал ровно час. Когда первые трое или четверо кое‑как собранных солдат выбежали с полной выкладкой на плац, майор махнул рукой и скомандовал:«Отставить боевую тревогу!»
Чуть позже Таперича с обоими офицерами сидел в ротной канцелярии. Он прямо светился превосходством и глядел на своих подчинённых прямо и слегка надменно. Старший лейтенант моргал глазами, словно испуганная мышка, увидевшая перед собой большую змею, а лейтенант Троник чувствовал, что ему нехорошо в желудке.
Майор дал им немного повариться в собственном соку, и только убедившись, что они достаточно готовы, произнёс:
— Была проведена боевая тревога. Что скажете, Мазурек?
Старший лейтенант проблеял что‑то невразумительное.
— А вы, Троник? — спросил Таперича.
— Думаю, товарищ майор, — выдавил из себя лейтенант, — Что тренировка прошла неудовлетворительно.
Таперича довольно покивал головой.
— Что делать с офицерами, — произнёс он, — у которых такие результаты? Не отправить ли таких офицеров к военному прокурору? Или лучше их перевести? В Волары? Или в Горни–Плану?
Мазурек и Троник задрожали. Табор — это всё‑таки город с двумя кинотеатрами, и жить здесь более–менее можно. Но Горни–Плана? А по голосу Таперичи было ясно, что в определённых обстоятельствах он может свои угрозы выполнить.
— Что скажете, господа офицеры? — спросил майор, — Что мне таперича с вами делать?
Господа офицеры не отвечали, и майор мог перейти ко второму пункту программы — предложил Тронику рассказать, что он думает насчёт того чрезвычайного происшествия.
— Я уверен, товарищ майор, — вымучивал из себя лейтенант, — что то, что произошло, является серьёзным происшествием, на которое нельзя махнуть рукой или ограничиться дисциплинарным взысканием. Рядовые Мацек и Цина в рабочее время покинули стройку и посетили пивную»На Бранике». Там они употребили большое количество пива и сильно опьянели. Когда я вошел с целью проверки, они начали меня оскорблять. Я был назван говном и другими непристойными словами. Наконец, рядовой Мацек нанёс мне две затрещины, а рядовой Цина меня сильно пнул.
— Что было дальше? — спросил майор.
— Я приказал рядовых задержать, — сказал Троник, — и решил настаивать на том, чтобы их поступок был рассмотрен военным судом. Нападение на политработника — это не только грубое нарушение воинской дисциплины, но и семя, из которого может прорасти…
— У нас много чрезвычайных происшествий, Троник, — прервал его Таперича, — Рядовой Пашина в подсобном хозяйстве пострелял коров, баранов и кур.
— Я понимаю сложность ситуации, товарищ майор, — сказал Троник, — но разве можно нападение на офицера и рукоприкладство квалифицировать ниже? Сегодня они избили меня, завтра вас, а послезавтра самого товарища министра Чепичку!
— Что‑то я не слышал, что товарищ министр ходит в»Браник», — усмехнулся Таперича, — а меня, Троник, они бы не избили. Я бы их выкинул в окно и надрал бы им задницы.
— Тем не менее, я вынужден настаивать на их строжайшем наказании, — горел гневом лейтенант, — Если они предстанут перед военным судом, это послужит уроком для остальных!
— У нас много чрезвычайных происшествий, — гудел майор, — Ефрейтор Савек поехал в Пльзень декламировать стихи, и вернулся на Зелёную Гору с триппером.
— Товарищ майор, — Троник бился, как лев, — Я не могу в этом вопросе уступить. Я был избит, и не могу забыть об этом, где бы я ни был! Днём и ночью! Наказание виновных я считаю вопросом чести, и кроме того, вижу в этом подчёркивание роли всех политработников в нашей народно–демократической армии.
— У нас много чрезвычайных происшествий, — повторил Таперича, — Младший сержант Шегавец в Каплицах продал пять машин кирпича, а когда это вскрылось, сожрал пивную бутылку. Мацек и Цина получат по пятнадцать дней строгого. Так, Троник?
— Я не могу согласиться с этим решением, товарищ майор, — протестовал лейтенант, — Я вынужден настаивать на своём первоначальном требовании, чтобы оба были переданы военной прокуратуре.
— Хорошо, Троник, — кивнул майор, — Они поедут в прокуратуру, а вы поедете в Горни–Плану. Там очень нужен хороший замполит!
— Но, товарищ майор.., — застонал Троник.
— Если хотите остаться в Таборе, — сказал майор, — то Мацек и Цина получат по пятнадцать дней строгача.
— Согласен, товарищ майор, — выдохнул после недолгого колебания лейтенант, — Мы должны быть снисходительны к виновным. Тем более, если они пролетарского происхождения.
Галушка довольно кивнул.
— Что было, то было, — произнёс он, — Как приедете на Зелёную Гору, выпьем с вами сливовицы.
— Есть, товарищ майор, — выдавил из себя совершенно обалдевший лейтенант, и, пошатываясь, покинул кабинет.
Мацек и Цина вышли сухими из воды только потому, что в части было слишком много чрезвычайных происшествий, которые нельзя было утаить никакими силами.
Глава двадцать четвёртая. НАКАНУНЕ ВЫСОКОГО ВИЗИТА
Среди офицеров на Зелёной Горе разразился невиданный переполох. Министр народной обороны Алексей Чепичка со своими приближёнными совершил несколько неожиданных визитов в некоторые части, что для ряда офицеров означало личную катастрофу. Одно лишь представление, что министр мог бы посетить Зелёную Гору или одну из строек, сводило с ума.
Потом пришла новость из Кинжварта, что проверочная комиссия, возглавляемая великим Алексеем, посетила тамошний стройбат для нескольких офицеров это вылилось в немедленную отставку.
— Бога душу, — стонал Таперича, душераздирающе возводя глаза к небу. — Вот срам, вот срам, сегодня я майор, а завтра буду в жопе!
Также и остальные офицеры, за исключением доктора Горжеца, тщетно жаждущего увольнения, в эти дни ходили заметно побледневшими. Но понятное уныние тут же сменилось повышенной активностью.
— Ребята! — гремел старший лейтенант Гулак, который боялся увольнения, как чёрт ладана, — Чистота — залог здоровья, по этой причине армия должна быть чистой. Каждый, кто не в карауле, пускай возьмёт ведро, тряпку и начнёт шуровать! Всё должно сверкать, потому что речь идёт о нашем добром имени. Кто этого не понимает, того я посажу! Саботажа не потерплю, лентяев разнесу!
— Товарищи, — налегал капитан Оржех, — смотрите политически. Наши небоевые части называют язвой армии и рассадником реакции. Вам представился случай нашу репутацию исправить. Докажите, что вы примерные и сознательные бойцы, за которых товарищу командиру не будет стыдно даже перед товарищем министром!
— Солдаты! — взывал капитан Гонец, — Будьте постоянно начеку! В карауле не расслабляйтесь ни на минуту, потому что в каждую минуту вас может застичь диверсант. А если не диверсант, то кто‑нибудь из проверочной комиссии, что, в принципе, ещё хуже. Не смейтесь, Вонявка, вы в карауле уснули четыре раза, и это только те разы, что я знаю. То, что вы хорошо играете в футбол, вас не оправдывает. А если уснёте в нынешнее тревожное время, то отправитесь к прокурору, и к своей Йитуне в Зеленеч попадёте самое раннее через пять лет. Солдаты, докажите, что вы не скоты и не банда грязных оборванцев, и займитесь собой!
— Товарищи бойцы! — рвал из себя капитан Домкарж, — Будьте опрятны, у товарищей генералов это главная слабость! Даже самый лучший солдат ничего не стоит, если у него оторвана пуговица или не начищены ботинки. Перестаньте ходить, как свиньи, и позаботьтесь о своём внешнем виде. Вы представляете не только себя, вы представляете целую часть. На опрятного солдата приятно посмотреть, всегда помните об этом!
Только Таперича не принимал участия в застраивании личного состава. Он знал своих подчинённых, мог оценить самого себя, так что ему было совершенно ясно, что будет, если министерская проверка в самом деле приедет.
— Что было, то было, — шептал он сокрушённо, — таперича опять пойду в шалаш и буду лес рубить. Вот срам, вот срам!
Из депрессии его, уже не в первый раз, вывел капитан Оржех. Он рассказал, что в Кинжварте, так же как и в ряде других частей, в отставку отправились лишь некоторые младшие офицеры. Такие чины, как майор, должны пережить и министерскую бурю.
После таких заверений Таперича заметно ожил. На обед в офицерской столовой он прибыл в почти прекрасном настроении, и, причмокнув, довольно сказал:«Таперича я знаю, что я майор, и совершенно спокоен».
Личный состав пришёл в движение, но и офицеры ни в чём не отставали. Даже наоборот — они неустанно работали над своей физической формой и повышали уровень знаний прямо‑таки невиданным образом.
Незабываемым событием для всех стали упражнения на турнике, установленном на травяной площадке за замком. Трудно сказать, почему Таперича настаивал именно на этом снаряде. Видимо, потому, что он единственный из участников мог дотянуться до перекладины с земли, в то время как остальные едва могли до неё допрыгнуть. Добрая половина физкультурников не сумела сделать ничего, кроме как повиснуть на перекладине и болтаться на ней, усиленно сопя. Кряхтение пузатого капитана Гонца было слышно на добрых два километра, а старый оружейник старший лейтенант Маршалек издавал звуки, напоминающие полоскание горла. Напротив, майор Галушка смог несколько раз подряд подтянуться, и выглядел при этом, как заслуженный мастер спорта. Старший лейтенант Гулак попытался сделать то же самое, но выбил себе два зуба, что при его общеизвестном обжорстве было серьёзной потерей.
