Быть может, уже завтра ее возлюбленный будет спать на этой кровати с другой женщиной… Виола старалась гнать от себя эти мысли, но тщетно. Приходилось то и дело отворачиваться, чтобы подруга не видела, как она украдкой смахивает слезу.
К вечеру в очаге весело трещал огонь. Все расселись вокруг большого стола, чтобы поужинать лепешками и жареной рыбой, которые Матильда захватила с собой. Хоть Виола за обедом почти ничего не съела, сейчас в нее снова влезло всего лишь несколько кусков.
Разговоры велись обо всем и ни о чем одновременно. О погоде, об урожае, о подготовке к выборам, но только не о возвращении Альвейг. Виола жадно ловила взгляд Бьорна, пытаясь разглядеть какие-нибудь намеки насчет их будущего, но безуспешно. Стоило их глазам встретиться, как он отводил взор.
Неизвестность разрывала ей душу. Как пережить сегодняшнюю ночь? Что принесет завтрашний день? Проклятая Альвейг! Ну зачем, скажи на милость, зачем ты восстала из мертвых?
После ужина Виола с Матильдой взялись мыть посуду, а мужчины куда-то засобирались.
— Надо сходить в Главный Дом, глянуть, что там творится, — пояснил Бьорн.
— У нового ярла хлопот полон рот, — подал голос Рагнар.
— Я еще не ярл, — устало возразил Бьорн. — Но кто-то должен заниматься делами Рюккена.
— Ладно, — сказала Матильда. — А мы тут закончим, и пойдем к нам. Ты придешь сегодня ночевать? — Она вопросительно посмотрела на Бьорна.
Виола тоже уставилась на него, затаив в груди отчаянную надежду, но Бьорн бросил на нее тоскливый взгляд и покачал головой.
— Нет. Останусь здесь.
У нее упало сердце. В носу защекотало, на глаза навернулись слезы.
Вот и все.
Это конец.
Глава 37
Долгие часы Виола провела без сна, мучительно ворочаясь в холодной постели. Неужели это конец? После всего того, что она пережила. После всего того, что Бьорн для нее сделал. Получается, все это было зря?
Хотя, почему зря? Бьорн станет новым ярлом, к нему вернется горячо любимая жена, они опять будут счастливы, родят новых детей… А она, Виола, поедет домой. Искалеченная, обесчещенная, с разбитым сердцем… Кто-то обрел, кто-то потерял — такова судьба.
Подушка давно промокла от слез, а Виола все металась от отчаяния к надежде. Может жена не приедет! Может она не останется! Может, она растолстела и подурнела, и Бьорн ее больше не захочет…
Виола вздрагивала от каждого шороха за окном, жадно прислушиваясь к собачьему лаю. Вдруг это Бьорн шагает по улице? Вдруг он сейчас войдет, обнимет ее и скажет, что любит и никогда не оставит…
Бьорн не пришел, хоть она до последнего надеялась и ждала.
Он не пришел.
Не захотел даже попрощаться. Не захотел подарить ей последнюю ночь любви, согреть в своих объятиях, прежде чем судьба окончательно их разлучит.
Наступило утро — серое и холодное. Виола — разбитая, невыспавшаяся — тяжело поднялась с постели и потащилась к рукомойнику. Умывшись и одевшись, она села заплетать косу. Глянула в зеркало — в полированном металле тускло отражалось бледное лицо с искусанными губами и красными воспаленными глазами.
К ней подошла Матильда и с участием обхватила ее за плечи.
— Ну как ты, бедняжка?
— Когда она приедет? — вместо ответа спросила Виола.
— Не знаю, после обеда, наверное. К похоронам.
Ах да, сегодня же еще похороны Сигизмунда. Совсем вылетело из головы.
— Как ты думаешь, — Виола стиснула руку подруги, — почему эта Альвейг три года не давала о себе знать?
Матильда пожала плечами.
— Видать, не было у нее такой возможности. Да чего гадать, думаю, она сама все расскажет.
— Но это нечестно!
— Что именно?
— Нечестно по отношению к Бьорну. Он ведь не знал, что она жива, а значит, имел полное право жить дальше и создать новую семью.
Матильда с тяжелым вздохом погладила ее по макушке.
— Да… Но она жива, и получается, он все еще женат.
— Но… У вас ведь разрешены разводы?
Подруга невесело улыбнулась.
— Ты думаешь, он сможет ее бросить? После того, что она пережила по его, как он полагает, вине?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но ведь он в этом не виноват! — выпалила Виола, судорожно сжимая ручку гребешка.
— Бьорн считает иначе. Ладно, идем завтракать.
***
На площади перед Главным Домом высился погребальный костер. Он был сложен из сосновых бревен и застелен беленым полотном, на котором среди богатых даров покоился ярл Сигизмунд. Закрытые глаза, скрещенные на груди руки — казалось, он просто спал — спокойный и умиротворенный. Однако редкие снежинки, падающие на его лицо, не таяли, и вскоре лоб, скулы и бороду припорошило белым пухом.
Виола смотрела на покойника и ничего не испытывала. Ни радости, ни облегчения. Он бил ее, насиловал, держал взаперти, но все это меркло по сравнению с той болью, что терзала ее душу сейчас.
Бьорн тоже был здесь. Бесконечно родной и бесконечно чужой. Он помогал выносить тело, отдавал распоряжения, произносил пустые пафосные речи о том, как отважно сражался ярл Сигизмунд, и как славно он будет пировать в небесных чертогах… Виола смотрела на любимого, и сердце сжималось от тоски. До дрожи, до слез хотелось его обнять и расплакаться у него на груди, но приходилось лишь наблюдать издалека, то и дело втягивая ртом холодный воздух, чтобы не зарыдать.
Ингвар и Фастрид стояли поодаль под охраной. На их руках позвякивали кандалы, а лица выражали скорбь, которую можно было бы принять за чистую монету, не знай Виола, что эти двое сами планировали избавиться от Сигизмунда. И ежу понятно, что они оплакивают ускользнувшую власть, а не мужа и отца.
К Бьорну подошел Альрик и что-то тихо ему сказал. Тот кивнул стражникам, и они, схватив Ингвара и Фастрид под руки, куда-то их увели. Виола проводила предателей безразличным взглядом. Сейчас ей было наплевать даже на Сигизмунда, что уж говорить об этих двух мелких шавках?
Не успела она вновь погрузиться в гнетущие размышления, как за спиной послышался недовольный женский голос:
— Какая скука! Что, даже в жертву никого не принесут?
Виола обернулась. Рыжие волосы, вульгарно накрашенное лицо… Никак сама госпожа Гритта почтила своим присутствием это печальное мероприятие!
«А когда-то я ревновала к ней, — горько усмехнулась Виола. — Кто ж знал, что Альвейг вылезет из могилы».
— Видать, Сигизмунд был дерьмовым хозяином, — проворчал кто-то из толпы, — раз никто из рабынь не захотел его сопровождать.
— О чем это они? — Виола вопросительно взглянула на Матильду.
— Когда умирает правитель, кого-то из его наложниц приносят в жертву, — пояснила та. — Обычно у девушек спрашивают, не согласится ли кто добровольно.
— И что, есть желающие? — удивилась Виола.
Матильда пожала плечами.
— Конечно, ведь это большая честь… По крайней мере для тех, кто любил своего господина.
— А если никто не захочет?
— Тогда бросают жребий… Но в этот раз Бьорн велел никого не принуждать.
— Ну дык он девкам пообещал, что если станет ярлом, то всех освободит, — подал голос Рагнар. — Какая дура захочет превратиться в головешку, если скоро ее отпустят на волю?
Снежинки таяли на ресницах, от холодного ветра слезились глаза. Виола уже вся измучилась, а заупокойные речи и унылые молитвы никак не кончались. Люди уже начали вполголоса разговаривать о своих делах и обмениваться последними сплетнями, словно забыв, по какому поводу они здесь собрались.
Виола спрятала озябшие ладони под плащ. Скорей бы все это закончилось. После бессонной ночи она едва держалась на ногах, и уже начала было погружаться в зыбкую дремоту, но тут заметила, как зашевелилась толпа.
В следующий момент на площади появилась молодая женщина в сопровождении двух стражников. Одного взгляда хватило, чтобы догадаться — это Альвейг.
Тяжелое небо, люди, погребальный костер — все померкло и отошло на второй план. Виола как зачарованная уставилась на соперницу. Невысокая, хрупкая — та казалась совсем юной… и прекрасной, как полевой цветок. Белая мраморная кожа; огромные, как у ребенка, глаза; золотисто-русые косы, изящно уложенные вокруг головы… У Виолы упало сердце. Нет. Таких женщин не бросают. Мужчины ради них готовы горы свернуть.
