В этот момент за дверью допросной раздались голоса, топот и возня. После чего дверь отворилась, за ней показался растрепанный опер, который тотчас отлетел в сторону, и на его месте выросла мощная фигура профессора Муравьева.
— Что здесь происходит? По какому праву вы задержали мою жену? Ира, с кем остались девочки? — прогремел он. — Я требую, чтобы мне разрешили присутствовать при допросе супруги!
— С ними моя мама, — стала оправдываться перед мужем Муравьева.
Санек поднялся и вышел за дверь. Там чьи-то взволнованные голоса начали объяснять ему, что профессор заметил сумочку жены в кабинете следователя, когда его — со всеми положенными извинениями — освободили и предложили поехать домой. Где находится допросная, он уже знал, так что остановить его без кровопролития не удалось.
Санек ничего не говорил, только выслушал этот лепет, закрыл двери и запер их.
— Присоединяйтесь, Валерий Петрович, — проговорил он спокойно. — Ваша жена согласилась оказать помощь следствию, за что мы ей очень благодарны. Ну что, Ирина Алексеевна, вы готовы продолжить следственный эксперимент?
Муравьева удивленно посмотрела на Санька, потом растерянно и недоуменно взглянула на мужа, но в конце концов справилась с волнением, отдала оперативникам небесно-голубой гобелен в светлых разводах, напоминающих летящих лебедей, и отвернулась к стене. Во всей ее позе чувствовалась такая обреченность, что у меня непроизвольно вырвалось:
— Ирина Алексеевна, ну мы же вас не на расстрел ведем. Это только эксперимент. Причем совершенно безболезненный.
Опера развернули гобелен на столе, на некоторое время загородив широкими спинами все, что происходило на поверхности. Когда же они расступились, на столе оказался не только гобелен, но и точная его копия. Ни Анну, ни меня самого, как спонсора волшебного умножения гобеленов, этот факт ничуть не удивил. Риета Урос уже несколько раз копировал для нас различные произведения искусства, и Анна, как ни старалась, не смогла найти отличия. Однако остальные были удивлены до крайней степени.
Повинуясь безмолвному приказу Санька, я с шулерским видом несколько раз поменял оригинал и копию местами, после чего гражданке Муравьевой разрешено было повернуться.
— Теперь вы можете сказать, какой из гобеленов, лежащих на столе, работа мастера Суо?
Муравьева подошла к столу, осмотрела гобелены, тщательно сравнивая рисунки, потом недоуменно пожала плечами и ответила:
— Нет, не могу. Но этого не может быть! С них невозможно сделать столь совершенную копию. Вероятно, если бы я могла исследовать оба гобелена в нашей лаборатории, я сумела бы дать точный ответ, где подлинник. Но так, визуально… Как такое возможно?
Она была совершенно растеряна.
— Достаточно, — прервал ее Санек. — Еще один вопрос. Вы были ответственной за транспортировку гобеленов после выставки?
— Да.
— Вы лично проверили гобелены при передаче хозяину?
— Да.
— Отто Юльевич Штоффе показал, что не мог сопровождать гобелены Суо с выставки.
— Да.
— Вы позволите, мы вместе посмотрим сейчас запись показаний академика Штоффе и вы подтвердите или опровергнете его слова?
Муравьева покорно кивнула, еще сильнее стиснув руку мужа. Адвокат Насяева начал что-то говорить о том, что эта клоунада не имеет никакого отношения к его клиенту, но сам Павел Александрович попросил его остановиться и не мешать следствию. Адвокат смутился, и сразу стало видно, что он еще совсем мальчик.
Анна развернула стоящий на столе монитор к Ирине Муравьевой и запустила запись. Отто по своей привычке не смотрел в камеру, того, кто с ним разговаривал, видно не было. Он оставался за кадром, но по голосу я легко узнал следователя Берг. Значит, пока я пытался отоспаться в кабинете одного из коллег Санька, моя фея так и не ложилась.
— Отто Юльевич, будьте добры, вспомните, пожалуйста, когда последний раз гобелены забирали на экспозицию в Эрмитаж и когда они были возвращены?
Отто, сдвинув указательным пальцем очки на лоб, почесал переносицу:
— Ровно три недели назад гобелены забрали сотрудники Эрмитажа. А вернули через десять дней, сразу по окончании выставки. У меня есть документы со всеми подписями и печатями.
Санек достал из папки и передал адвокату документы. Тот мельком пробежал их взглядом.
— Вы сами принимали гобелены после выставки?
— Не совсем. Раньше я сам приезжал на снятие экспозиции в музей, но в этот раз, к сожалению, не смог вовремя вернуться из командировки. Заканчивал один проект, совместно с нереитами. Это могут подтвердить мои коллеги по проекту. Поэтому гобелены я, к сожалению, встречал уже дома.
Отто виновато улыбнулся.
— И с тех пор никто к гобеленам не прикасался?
Отто отрицательно помотал головой. Но потом, словно спохватившись, добавил: «Кроме него…» — и выразительно посмотрел на невидимого собеседника, ожидая подсказки. Похоже, мой друг весьма увлекся игрой в разведчиков и не знал, можно ли говорить о том, что несостоявшийся покупатель гобеленов оказался андроидом.
* * *
Анна остановила запись. Отто замер на мониторе с приоткрытым ртом. Эта картинка не добавила беседе серьезности.
— Значит, хозяина коллекции при ее транспортировке с вами не было? — спросила Анна у Муравьевой. Та кивнула и подтвердила все, сказанное Отто.
— Вы находились в кузове с коллекцией?
Муравьева кивнула, но совсем неуверенно.
— А ваш шофер припомнил, что вы ехали в кабине. И с вами — ваш приятель, профессор Насяев. Именно тогда и произошла подмена гобеленов Суо.
— Вы совсем меня запутали, — воскликнула Ирина Алексеевна, всплеснув руками. — То вы говорите, что гобелены сгорели, а потом достаете из-под подкладки, то утверждаете, что их подменили. Устраиваете какие-то фокусы с копированием. Я ничего уже не понимаю. Риммианские гобелены невозможно скопировать, поэтому невозможно подменить. Мне неизвестно, что вы сделали с ним. — Она указала на копию голубого полотна. — Но я уверена в том, что это какой-то фокус. Может быть, психотроника, но никак не точная копия гобеленов Суо. Вам любой искусствовед скажет, что риммианские гобелены — единственная во вселенной форма искусства, которую ни при каких условиях нельзя повторить. Поэтому они такие ценные!
Анна пожала плечами, показывая, что согласна с каждым словом, но факты говорят об обратном. Риммианские шедевры не поддавались копированию до тех пор, пока в огромной, но не бескрайней вселенной не встретились два уникума — скульптор Мэё Гокхэ со своей странной болезнью и Ферро Шатов с его беспардонной журналистской смекалкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
