Цзин Фэнь бросил в чашу еще один прозрачный шарик. Тот загремел, приковав внимание всех присутствующих. Цзин Фэнь поклонился Сун Вину. Старшему вельможе он не доверял и симпатии к нему не испытывал. Когда их взгляды встретились, в душе молодого человека вспыхнули новые подозрения. Однако на сей раз старший вельможа занял верную позицию. Цзин Фэнь отдал черный шарик слуге и вернулся на свое место. Тем временем поднялись еще два вельможи, бросили в чашу прозрачные шарики и двинулись обратно. За ними – еще трое. Сун Вин вздохнул с облегчением.
Тут со своего места поднялся господин Хун. Двигался он легко, демонстрируя силу и грацию. В отличие от большинства присутствующих в зале, он ежедневно упражнялся с мечом и луком.
Господин Хун поднял над чашей оба шарика.
– Императорского советника я здесь не вижу, – объявил он звучным низким голосом. – Я не слышал гонг, созывающий нас на это собрание, на этот совет.
От таких слов Сун Вина снова прошиб пот. Господин Хун был дальним родственником старого императора, то есть членом императорской семьи. Захочет использовать свое влияние – легко изменит исход собрания.
Господин Хун обвел зал взглядом.
– Мне глубоко ненавистна перспектива откупаться от врага, но так мы выиграем время, пока император Хуай-цзун готовит соответствующий приказ. Если совет изберет войну, я хотел бы командовать войском, но без императорского одобрения не могу рисковать своей семьей. Следовательно, я выбираю откупные.
Он бросил в чашу черный шарик, и Сун Вин едва удержался, чтобы не оскалиться. Господин Хун расписался в собственной слабости – заявил, что боится императорского гнева, но, если выберут войну, желает командовать войском. Возмутительно, но весьма характерно для этого собрания. Господин Хун напомнил присутствующим о последствиях императорского неодобрения, и результат не заставил себя ждать. Сун Вин внешне не отреагировал, когда еще четверо вельмож бросили в чашу черные шарики, хотя внутри у него все кипело.
Лампы замерцали темно-желтым светом, но в отсутствие императорских слуг долить масла было некому. Сун Вин стоял, выпрямив спину, а вельможи один за другим подходили к чаше. Большинство молчали, хотя первый воздержавшийся объяснил свое решение словами, по мнению Сун Вина, свидетельствующими лишь о трусости. Так или иначе, еще семеро воздержались от голосования, вернув шарики слугам.
Господин Хун добился своего – испугал слабых и предостерег сильных. Сун Вин чувствовал, как меняется настроение собравшихся: войне теперь предпочитали безопасные откупные. Он стиснул зубы; они скрипели всякий раз, когда в чашу падал черный шарик. Когда еще одиннадцать человек проголосовали за откупные, а семь – за войну, Сун Вин подумал о новом выступлении; но этим он еще сильнее нарушил бы традицию. Удача улыбнулась ему, а потом изменила. Он позволил себе свирепые взгляды на воздержавшихся, но за время, пока чаша заполнялась, не произнес ни слова. Вот упали еще два черных шарика, потом – два прозрачных. У Сун Вина появилась призрачная надежда. Потом один проголосовал за откупные, двое воздержались и побрели на свои места, пряча от Сун Вина глаза.
Когда представители тридцати трех семейств воспользовались своим правом голосования, чаша почти наполнилась. Сун Вин считал в уме, но за публичным подсчетом голосов наблюдал спокойно.
– Десятеро воздержались. Четырнадцать голосов подано за откупные, девять – за войну, – объявил он громко и четко, под стать императорскому герольду, и вздохнул с облегчением. – Совет выбрал войну.
Сун Вин улыбнулся: от напряжения кружилась голова. Четырнадцать – несчастливейшее из чисел, и на кантонском, и на мандаринском созвучное фразе «хочу умереть». Девятка – знак силы, ассоциирующийся с самим императором. Результат был настолько очевиден, что большинство присутствующих в зале расслабились. Это же знак свыше. Начать кампанию с девяткой – благословение. С четырнадцатью никто и шевельнуться не посмеет, убоявшись катастрофы.
Зал огласил низкий звук, оборвав оживленные разговоры, вспыхнувшие после объявления результатов. Сун Вин обернулся и аж рот приоткрыл от изумления. У гонга стоял императорский советник, держа в левой руке прут, которым только что ударил. Лицо красное, как после долгой пробежки, штаны и рубаха из белого шелка, в правой руке – посох, символ его должности, кулак обмотан хвостом яка, выкрашенным в желтый. Советник гневно взирал на собравшихся в зале вельмож.
– Всем встать! Приветствуем императора Хуай-цзуна, Владыку мира, властителя Среднего царства. Бьем челом Сыну Неба!
Зал содрогнулся от шока. Вельможи вскочили на ноги, словно куклы, которых дернули за веревочки. Советы вельмож сам император прежде не посещал. Собирались они по его приказу, но его волю неизменно выражал представитель. Из ста присутствующих императора прежде видели лишь трое или четверо. Все буквально растворились в благоговейном трепете. Но тут снова ударили в гонг.
На колени вельможи падали совершенно беспорядочно. Сложная иерархия и тайная гордость своим положением исчезли: лица и умы заполонил страх. Ноги задрожали, Сун Вин рухнул на колени, больно ударившись о пол. Другие вельможи последовали его примеру. Некоторым едва хватило места: все заняли слуги. Сун Вин заметил мальчика в длинной белой сорочке с золотыми драконами, прежде чем трижды коснулся влажным лбом старого деревянного пола. Планы и уловки полетели в тартарары – Сун Вин поднялся и снова упал на колени, еще трижды стукнувшись головой об пол. Прежде чем он завершил третий круг челобитья, император Хуай-цзун в сопровождении охраны уверенно прошагал к центру платформы для дебатов.
Сун Вин встал, хотя, как и остальные, голову не поднял. Недоумение обескураживало: зачем новый император явился на собрание? Рядом с рослыми охранниками Хуай-цзун казался маленьким и хрупким. Освобождать платформу не было резона: в присутствии императора вельможи попятились, среди них и Сун Вин.
Воцарилась тишина, и он подавил безумное желание улыбнуться. Вспомнилось, как злился отец, выяснив, что юный Сун Вин крадет сушеные яблоки. При одиннадцатилетнем мальчике чувствовать то же самое казалось абсурдом, но Сун Вин видел, что многие зарделись от стыда, начисто забыв о достоинстве.
Император Хуай-цзун держался смело и с достоинством, вероятно понимая, что по его приказу любой из вельмож может лишиться жизни. Сопротивляться никто не станет: покорность слишком сильно в них укоренилась. Сун Вин ждал, когда мальчик заговорит, а в голове нескончаемой вереницей проносились мысли. Юный император напоминал фарфоровую статуэтку, бритая голова его так и блестела в свете ламп. Сун Вин понял, что слуги доливают в лампы масло: свет в зале стал ярче, окутал всех золотым сиянием. На сорочке Хуай-цзуна извивались девять желтых драконов, что означало высокое происхождение и власть. Сун Вин сдержал вздох. Если император не согласится с голосованием, это будет стоить ему, Сун Вину, жизни. Он почувствовал, что дрожит: участь его семьи зависела от решения незнакомого мальчишки.
– Кто открыл это собрание? – звонким, уверенным голосом спросил Хуай-цзун.
От страха у Сун Вина аж живот свело. Даже не смотря по сторонам, он знал, что все взгляды прикованы к нему. Голову он не поднимал, губы судорожно дергались. Молчание затягивалось, и Сун Вин кивнул, по крупицам собирая чувство собственного достоинства. Мальчишка нарушил традицию, раз вошел в зал. Этого Сун Вин предвидеть не мог. Он поднял голову, стиснув за спиной кулаки. В глаза мальчишке смотреть нельзя – он знал это и заговорил, глядя в пол:
– Сын Неба, мы собрались, чтобы дать отпор врагу, который нам грозит.
– Кто ты? – спросил мальчик.
– Я ваш покорный слуга Сун Вин, о Сын Неба, владыка…
– Сун Вин, ты говоришь за других? Берешь на себя такую ответственность?
Вместо того чтобы погубить себя ответом, вельможа упал на колени и коснулся лбом теплой древесины.
– Встань, Сун Вин. Тебе задали вопрос.
Чувствуя на себе взгляды вельмож, он рискнул оглядеть зал. Голову никто не поднял – все до одного дрожали перед императором. Для всех Хуай-цзун, хоть и ребенок, олицетворял небо; для всех он был божеством, явившимся простым смертным. Сун Вин негромко вздохнул. Хотелось увидеть жеребят, которые родятся у него в конюшнях. Он кропотливо отбирал производителей, не жалел времени и сил, как и на любое другое дело в жизни. А как больно думать о женах и сыновьях! Если император накажет его семью в назидание другим, приказы о казни поступят, перевязанные желтыми шелковыми лентами. Дочерей казнят, а семейное поместье сожгут.
– Да, Сын Неба, я говорю от их имени. Голосование предложил я. – Сун Вин закрыл рот, чтобы не рассыпаться в унизительных извинениях.
– Ты исполнил свой долг, Сун Вин. Мои подданные решили поднять знамена?
Он захлопал глазами и нервно сглотнул, стараясь осознать услышанное.
