Абигайль не могла отказать Уоллингфорду, да и не хотела этого делать. Желание переполняло ее на протяжении всех дней, когда они путешествовали с Александрой и Финном по Риму, и нескольких недель, когда она безучастно бродила по замку, всей душой мечтая оказаться с ним рядом. Так что ужасного в том, если она наконец-то воплотит в жизнь свои мечты? Она просто хотела этого мужчину. Хотела ощущать прикосновение его кожи к своей, тяжесть его тела, единение с ним. Хотела слышать его шепот и отвечать на его поцелуи.
Только это имело значение.
Она провела ладонями по груди Уоллингфорда, скрытой гладкой тканью сюртука, и поблагодарила за него небеса.
Уоллингфорд на мгновение прервал поцелуй.
— Да, Абигайль?
— Да.
Он подхватил ее на руки и понес в спальню с такой легкостью, словно проделывал подобное изо дня в день и по нескольку раз. Шампанское забурлило в жилах Абигайль, и она рассмеялась.
— Почему ты смеешься?
— Так на меня действуют твои цветы, поцелуи и ты сам. То, что ты несешь меня на руках. Ты романтик, верно?
Уоллингфорд поставил ее на пол и начал расстегивать платье.
— Прикуси язык.
Абигайль снова рассмеялась, а потом закрыла глаза, ибо прикосновения пальцев Уоллингфорда к ее спине пьянили кровь и заставляли подкашиваться ноги. Платье соскользнуло вниз не без мужской помощи, и Абигайль ногой отбросила его в сторону.
Руки Уоллингфорда легли на ее талию поверх корсета.
— Ты знаешь, как ты красива? — прошептал он ей на ухо. — Как переливается на свету твоя кожа, напоминая золото?
Когда он провел пальцем по кружевам сорочки, видневшейся из-под корсета, кожа Абигайль покрылась мурашками. Она уткнулась головой в его грудь, почти физически ощущая его жар на своей коже.
Пальцы Уоллингфорда тем временем стянули с нее нижние юбки и расшнуровали корсет, снимая слой одежды за слоем, пока она не осталась перед ним в одной сорочке и панталонах.
— Ты дрожишь, — заметил он.
— Знаю, но не могу остановиться.
Уоллингфорд одной рукой обнял ее и прижал к своему большому телу, другой прошелся по ее волосам, вытаскивая шпильки и перо.
— Кажется, ты боишься?
— Удивительно, правда?
— Почему ты меня боишься сейчас? Ведь раньше не боялась.
Абигайль не ответила. Не могла. Потому что у нее не было ответа. Она знала лишь то, что безумно хочет этого мужчину, хочет ощутить его прикосновения, но в то же время отчаянно желает остаться под защитой сорочки, ведь тогда он не увидит ее наготы со всеми ее несовершенствами.
— Если бы ты только знала, как красива.
Абигайль еле слышно хмыкнула.
— Ты наверняка видел и более красивых женщин.
— Нет, любовь моя. — Пальцы Уоллингфорда сжали подол сорочки. — Можно, Абигайль?
Она не стала противиться, когда он задрал подол ее сорочки сначала до пояса, а потом еще выше. Абигайль подняла руки, и белая ткань с шелестом коснулась ее головы и полетела на пол. Теперь она стояла перед Уоллингфордом обнаженная до пояса.
— Господи.
— Знаменитая грудь Харвудов, — печально произнесла Абигайль. — Она не так внушительна, как у моей сестры, но… в конце концов она все же старше.
— Господи, — повторил Уоллингфорд.
— Ужасное неудобство, когда необходимо сойти за молодого человека. Приходится бинтовать.
В уголках губ Уоллингфорда заиграла улыбка, хотя он и не поднял глаз. Вместо этого легонько погладил подушечкой большого пальца сосок на правой груди Абигайль, послав по всему ее телу волну сладкой дрожи. Потом наклонился, чтобы поцеловать ложбинку на ее шее, начал спускаться все ниже и ниже, пока не уткнулся лицом в ее живот, обхватив ладонями ягодицы. Абигайль положила руки ему на плечи.
В комнате царила тишина. Электрическая лампа тускло освещала белые стены, зеленые шторы, большое удобное кресло, повернутое к столу. От центра стены простиралась кровать, накрытая зеленым бархатным покрывалом, в изголовье которой высились подушки.
Теплое дыхание Уоллингфорда согревало живот Абигайль, распространяясь дальше. Его плечи приподнимались и опускались при каждом вздохе.
«Запомни это мгновение», — сказала себе Абигайль.
Пальцы Уоллингфорда проскользнули за пояс панталон, развязали ленты, и спустя мгновение последняя разделявшая их преграда упала.
Уоллингфорд поцеловал низ ее живота и встал.
— А теперь? — Руки Абигайль все еще лежали на его плечах.
Герцог освободился от строгого черного сюртука и ловко швырнул его на спинку кресла, оставшись в накрахмаленной белой сорочке и белом галстуке, сером шелковом жилете и брюках. Все это такое строгое и ладно скроенное восхитительно контрастировало с блестящими темными волосами Уоллингфорда и его исполненными страсти глазами.
— А теперь я почту за честь применить все полученные мной знания на практике.
Абигайль коснулась пальцем его губ.
— И с чего ты предлагаешь начать?
Уоллингфорд без предупреждения взял в рот палец Абигайль и принялся ласкать его языком, не сводя взгляда с ее лица.
— Мы начнем так, — сказал он наконец, — как и начинаются все уроки: с тщательного изучения.
— О нет. — Абигайль сделала шаг назад.
— О да.
Уоллингфорд подхватил ее на руки, усадил в кресло, а сам опустился на колени между ее ногами.
— Не прячься от меня, — попросил он, отводя в стороны руки Абигайль, которая попыталась сжать колени, но широкие плечи герцога не позволили ей этого сделать.
— А теперь, — сказал он, — постарайся расслабиться, так как для изучения потребуется время.
Абигайль закрыла глаза и запрокинула голову на подголовник кресла, накрытый его вечерним сюртуком. Она ощущала накрахмаленную ткань сорочки, а когда мужская ладонь коснулась низа ее живота, судорожно втянула носом воздух.
— Ты совершенство, — прошептал он. — Каждый дюйм твоего тела розовый и блестящий. — Мучительно медленно палец Уоллингфорда заскользил по шелковистым складкам.
— Уоллингфорд, пожалуйста… Я этого не выдержу. — Абигайль чувствовала себя беззащитной расплавленной массой, только ее ноги требовательно сжимали плечи мужчины.
— Ш-ш-ш. — Палец Уоллингфорда слегка погрузился в ее лоно. — Ты такая влажная, любовь моя.
— Господи, ну конечно!
— Насколько я понимаю, это свидетельствует о твоем желании?
— Ну конечно! — Абигайль вцепилась в волосы Уоллингфорда, который не обратил на это никакого внимания, погруженный в изучение тела любимой.
— А это твои губы, — удивленно произнес он.
— Это так называется? — охнула Абигайль.
