— Ну, чё ты, блядь, ржешь? Вот скажи «Одесса».
— Одесса.
— Да не А-адесса, а Одесса.
— Одесса.
— Нет, это пиздец как ужасно.
— Блин, Оксан! Ты с Украины, а я «с Москвы»! С какой это стати ты меня учишь русскому? Я же тебя не учу украинскому.
— Ты шо, хонишь?! — делала она большие глаза. — Ты ж неправильно хаваришь!
Я махнул рукой.
— А я как тебя увидела, я, блядь, сразу поняла: ты реальный чел.
— Ты это уже говорила.
— А знаешь, как можно проверить, реальный чел или нет?
— И как? — усмехнулся я.
— Слабо со мной завтра встретиться? Вот тогда я пойму, реальный ты или нет.
— Да не вопрос, — пожал я плечами. — Где?
— Да хоть на углу моей и Екатерининской. В два дня, идет?
— Договорились.
— Отлично.
Она тут же включила на своем мобильном Аллегрову и стала громко петь: «Чужая, чужая, чужа-я-я-я-я-я-я тебе, мой родной!» Посетители в кафе стали на нас оборачиваться. Мне вдруг сделалось так смешно, что я захохотал в полный голос, что только добавило внимания окружающих к нашему столику. Если бы мне пару часов назад сказали, что я буду шататься по городу с полураздетой выпившей девицей, которая будет учить меня русскому языку, говорить «ты шо, хонишь» и громко петь Аллегрову, я бы просто не поверил.
— Ладно, пошли, — сказал я, отсмеявшись. Встал и бросил несколько купюр на столик. — А то так до моря и к утру не дойдем.
Минут через двадцать мы наконец услышали тихий плеск волн и спустились к пляжу. Было темно и ветрено. Оксана уже была сильно пьяна. Заслышав музыку из пляжного бара, она тут же скинула шлепанцы и начала плясать. Закружила в танце какого-то пожилого прохожего (который, впрочем, не возражал). Потом стала требовать еще выпивки.
— Тебе хватит, — вяло отбивался я.
— Ты шо, мой папа? Ты реальный чел или нереальный?
— Нереальный.
— Нет, так не пойдет! Я хочу пить и танцевать! Пошли в этот бар.
Я посмотрел в сторону бара. Там сидели какие-то малосимпатичные ребята и хмуро тянули пиво. Музыка была что-то среднее между блатняком и попсой восьмидесятых. Я представил, как она начнет танцевать на заляпанном пивом деревянном столе в своем узеньком топике с просвечивающимися сосками и шортиках тире трусиках, задирать этих парней и с тоской подумал, к чему это в конце приведет.
— Ты же хотела к морю! — сказал я, присаживаясь на какой-то каменный выступ. — Ну, вот мы у моря.
— Но не сидеть же тут вечно!
— Да не хочу я в бар идти! Я с тобой пошел гулять, а не со всей ночной Одессой.
— Тогда пошли купаться. Слабо, Ма-а-а-асква? Голышом? Ну?
Из двух вариантов я выбрал третий. Притянул ее к себе на колени и впился в губы. Она безропотно ответила на поцелуй и тут же принялась ерзать на моей коленке задом. Ее язык шарил по моим зубам и деснам. Я просунул руки к ней под топик и стал гладить напрягшиеся соски. Я почувствовал, что меня сейчас разорвет от возбуждения.
— Я знала, что ты реальный чел, — сказала она, оторвавшись от моих губ.
— Холодно, — сказал я. — А ты почти голая. Может, потихоньку двинемся обратно?
— Я хочу пива.
— Я тебе куплю пива по дороге.
— И сигареты!
Мы выбрели в какую-то аллею.
— Слушай, — сказал я. — Пилить пешком неохота.
— Та ты на приколе! Какой «пилить»? Щас фару словим.
— Чё словим?
— Фару, Ма-а-а-асква!
Она подошла к одинокому такси, которое, видимо, дожидалось как раз таких, как мы, — пьяных и нежадных.
— Тридцать! — выкрикнула она таксисту. Тот радостно закивал головой — еще бы! За тридцать гривен можно не то что пару кварталов проехать, а и до Большого фонтана смотаться, что в получасе езды.
Я не стал спорить. В такси Оксана, конечно, потребовала сменить радиостанцию и, найдя нужную, сама увеличила громкость до запредельной. Таксист только усмехнулся. Слава богу, ехали мы минут пять. Вышли у ее дома. По иронии судьбы они с сестрой жили на той же улице, что и Е., — буквально в паре кварталов, только на другой стороне.
— В гости не зову, — сказала Оксана. Ее веки были полуопущены — серьезная стадия опьянения.
— Я и не напрашиваюсь.
— Просто там сестра… И ребенок ее…
Она прижалась ко мне и впилась в губы. В этот момент что-то вспыхнуло. Я вздрогнул и оторвался от Оксаны. Неподалеку от нас пара выпивших ребят взорвали петарду. Тут же откуда ни возьмись выскочила полицейская машина. Я подивился такой оперативности, хотя и до этого замечал, что одесская полиция колесит по городу круглосуточно. Полицейские вышли из машины и попросили молодых людей поднять руки.
— Она стреляет? — шутливо, но несколько нагло, учитывая ситуацию, спросил один из ребят, указывая на кобуру одного из полицейских.
Я подумал, что полицейский скажет что-то типа: «Стреляет, епти, так, что тебе, сука, мало не покажется». Однако тот в лучших традициях американских боевиков проигнорировал вопрос, а только сухо, но вежливо повторил просьбу поднять руки.
— Зайдем в подъезд, — поежилась Оксана.
Мы зашли в прохладный лодъезд, и я снова полез ей под топик.
— Ну, так чё? — спросила Оксана, слегка отстраняясь и убирая мои руки со своей груди.
— Чё?
— Ну, чё-чё. Ты реальный чел или нет?
— Реальный, реальный, — успокоил я ее.
Она ткнула в меня пальцем.
— Тогда я хочу, чтоб ты меня чпокнул.
Я задумался. Такой откровенности я все-таки не ожидал. Но это мне как раз нравилось в Оксане — прямота во всем. Однако меня тут же начали мучить рефлексии: а не пожалею ли я об этом завтра? А что с Е.? А не будет ли это изменой? А зачем мне это?
«Бляха-муха! — разозлился я сам на себя. — Ты живой или и вправду труп? Сколько можно заниматься этим мозгоебством?! Ты же собирался совершить какую-нибудь дурость. Вот прекрасный повод».
— Да или нет? — прервала мои мысли Оксана.
— Понимаешь, — замялся я. — У тебя нельзя, у меня как-то неудобно… (До этого я сказал Оксане, что снимаю с приятелем комнату; после того, как над моей гостиницей посмеялись девицы, я старался не афишировать место своего пребывания.)
— Бля-я-я-я, — выдохнула Оксана. — Ты меня всю возбудил, а теперь неудобно? У меня там уже все мокрое! Тебе, блядь, девушка говорит, что хочет, чтобы ты ее чпокнул! Я тебе что, не нравлюсь? Я же чувствую, что у тебя стоит.
— Нет, ну можно что-нибудь придумать, — выдавил я довольно глупую фразу.
— Ну, придумывай.
Так мы простояли почти час. Периодически влипали друг в друга, доводя себя до иступленного возбуждения, потом отстранялись и начинали разговор заново.
— Так я не поняла, — возмутилась, наконец, Оксана. — Ты будешь меня чпокать или нет? Я полгода уже не чпокалась! Ну чё мне еще сказать? Я тебя хочу. Так, блядь, нормально?
Я с усмешкой кивнул.
— Ну чё ты, блядь, киваешь?
— Ладно, пошли, — не выдержал я.
Схватил ее за руку и потащил за собой. На улице уже не было ни ребят, ни полицейских. Только первые дворники собирали мусор и махали метлами. В пять утра они уже в строю.
— Снимем на вокзале номер? — спросила Оксана, летя за мной, как Пятачок за Винни-Пухом.
— У меня есть номер.
— Та ты хонишь!
— Я не гоню. У меня есть номер, который я снимаю только для себя, чтоб это… в общем, чтоб было, где перекантоваться. Он просто маленький и неудобный.
— Ну, кровать-то там есть?
— Кровать есть. Но одноместная.
— Один хуй!
Мы вышли на проспект, «словили фару» и доехали до гостиницы.
— Это чё, типа, отель? — неожиданно спросила Оксана, выходя из машины. И вдруг уперлась. — Я туда не пойду…
— Почему? — удивился я.
— Да там, блядь, паспорта нужны…
— Это такой отель, где не нужны паспорта.
Мы прошли мимо спящего «ресепшена» и поднялись на второй этаж.
Извилистым путем добрели до моего номера. Я открыл дверь.
— А чё, окон вообще нет? — спросила Оксана, входя внутрь.
— Нет. Ни вообще, ни в частности.
— Оху-е-е-е-еть.
Она пошла в душ, а я быстро принялся приводить номер в более или менее приличный вид: передвинул кровать, сложил вещи в угол, собрал разбросанные по номеру украинские купюры.
Она вышла через пять минут. Мне хотелось верить, что она слегка протрезвела от душа, но, похоже, я верил зря. Веки у нее были по-прежнему полуопущены, и ее так же шатало из стороны в сторону.
— Свет только погаси.
Кровать была такая крохотная, что мне практически сразу пришлось лечь сверху. Я стянул с нее полотенце и стал гладить грудь.
— Слушай, — спросил я, — а у тебя какой оргазм: кли-торальный или вагинальный?
— Шо? — недовольно поморщилась она. Слушай, бросай ты уже свои кацапские штучки. Просто выеби меня.
Я засмеялся.
— Только в меня не кончай, — сказала она сонным голосом и, кажется, даже зевнула. — Ну, или кончай. Женишься на мне, перевезешь в свою Ма-а-аскву.
