В предрассветные часы на позиции пришел приказ: «В 4:30 привести части в боевую готовность. Коней седлать, транспорт загрузить. Подтвердите получение». В 6 утра поступило еще одно распоряжение: отправить батальонные обозы с имуществом в тыл. За это солдаты позже сказали «спасибо» – под огнем с пожитками пришлось бы распрощаться. За те напряженные пару часов, что они прождали врага с оружием в руках, рота Мидлсексского полка успела получить курьезное донесение из дивизии с жалобой на офицера, не заплатившего за перековку лошади бельгийскому кузнецу в Теснье. Большинство воспользовалось паузой, чтобы укрепить позиции под дружелюбными взглядами местных жителей, нарядившихся в лучшую воскресную одежду. Ни солдаты, ни гражданские пока не ощущали опасность – этому учат лишь смерть и разруха. Офицеры штудировали карты, от которых ввиду недостаточной подробности не было особого толка. Первые столкновения с немецкими патрулями состоялись под моросящим дождем, однако вскоре прорезалось солнце. Кавалерийские дозоры вернулись в строй. Вражеская артиллерия начала палить по частям Смита-Дорриена, бесцеремонно прервав чей-то завтрак.
Британская армия уже полвека участвовала лишь в колониальных кампаниях – чаще всего против аборигенов, вооруженных копьями, – хоть буры и показали ей, на что способна маленькая армия, вооруженная современным стрелковым оружием. Средний возраст в экспедиционных войсках составлял 25 лет, и многим молодым солдатам никогда прежде не доводилось проливать кровь. Однако были там и старые зубры, сражавшиеся с дервишами и пуштунами: так, старшина гвардейского батальона, выстраивая багажные повозки в оборонительный круг на подступах к бельгийскому селению, по старой памяти солдата китченеровских войск в Судане назвал его «зареба».
Экспедиционные силы были невелики, но благодаря Ричарду Холдейну экипированы лучше всех когда-либо отправлявшихся на войну британских войск. У них имелись превосходные короткие магазинные винтовки Lee-Enfield калибра 7,7 мм и пулеметы Vickers. Кто-то по-прежнему предпочитал кожаную амуницию, хотя в стандартное обмундирование уже входили брезентовые ремни и патронташи. Вся амуниция, как и британские ранцы, была отлично сконструирована. Весьма ценились обмотки, хоть и хлопотно было каждый раз обматывать ногу длинным хлопчатобумажным полотном. Обмотки поддерживали голеностоп во время долгих переходов по пересеченной местности и согревали ноги в сырых окопах. Не хватало британцам прежде всего людей, тяжелой артиллерии и автотранспорта. За осень 1914 года французские жители привыкли к виду реквизированных грузовиков, на которых по-прежнему красовались названия владевших ими ранее лондонских магазинов – Harrods, Maples, Whiteleys, – и к мотоциклам, на которых разъезжали молодые волонтеры-гражданские в качестве курьеров. Фургоны продовольственной компании J. Lyons вскоре начали развозить по больницам раненых, поступающих на лондонские вокзалы.
Многие офицеры этой армии казались на одно лицо, поскольку щеголяли одинаковыми коротко стриженными усиками. Само собой разумелось, что – за исключением офицеров службы тылового обеспечения, саперов и т. д., – все они были джентльменами, предпочитавшими лошадей автотранспорту в качестве личного средства передвижения, «членами одного клуба», в большинстве своем знакомыми друг с другом. Когда Том Бриджес оказался перед наступающим врагом без коня, его спас проезжающий мимо штабной офицер на «роллс-ройсе», окончивший, как оказалось, одну с Бриджесом школу. После долгих мирных лет, когда продвижение по службе шло черепашьими шагами, при Монсе оказалось немало капитанов за 35 и разменявших пятый десяток майоров. Их подчиненные в подавляющем большинстве были выходцами из рабочего класса и крестьянства. Выдающийся американский социалист Чарльз Эдуард Расселл, посетивший Британию летом 1914 года, с негодованием отзывался об отражении классовых различий в физической форме военнослужащих. Наблюдая за учениями новобранцев, он отмечал разницу в росте между офицерами и рядовыми – первые были в среднем сантиметров на 15 выше – и неказистость рядовых: «тусклые глаза, открытые рты, из которых только что слюна не течет, отсутствующий взгляд – отпечаток трущоб – жуткое зрелище».
Тем не менее из жертв лишений и нищеты пусть не из всех, но выходили отличные солдаты. Было бы опрометчиво ожидать от них особой самостоятельности, однако офицеры в большинстве своем отличались тем же недостатком. Мало кто из простого люда в те дни облачился бы в хаки, будь у них другой способ раздобыть бесплатную кормежку. «Ненависти к Германии нет, – писал ветеран Бурской войны Том Бриджес. – Как истинные наемники, мы не менее охотно пошли бы и на Францию»{464}. Когда пришлось разбивать окна в домах и складах вдоль канала, чтобы занять огневые позиции, многим было неловко портить чужую собственность.
Первые ряды пехоты Клюка начали продвигаться вниз по склону к воде под прикрытием унылых домов, шахтных надстроек и промышленных сооружений. Какой бы мощной военной машиной ни была немецкая армия, в этот критический момент она продемонстрировала свои уязвимые места, главным из которых оказалась разведка. В августе командование всех воюющих сторон словно состязалось друг с другом в недооценке сил и намерений противника. Армия Клюка была самой крупной из семи армий кайзера на западе. Приближавшийся к Монсу авангард знал, что поблизости стоят британские войска, однако сведениями об их численности и дислокации не располагал – немецкая авиация 23 августа никакой существенной роли в разведке не сыграла. Клюк, даром что пользовался уважением коллег, в этом сражении, первом для него в 1914 году, военного гения не проявил.
Рядовой Сид Годли пил кофе с булочками, которыми угостили его двое бельгийских ребятишек, но его неуклюжие попытки наладить беседу прервал звук летящего немецкого снаряда. Позже Годли вспоминал: «Я сказал девочке и мальчику: “Собирайте-ка пожитки, а то вас, чего доброго, заденет”. Они собрали свою корзинку и убежали»{465}. Годли залег с винтовкой. Когда показались первые немцы, тысячи британских солдат открыли огонь, и вскоре треск винтовочных выстрелов перекрыл грохот артиллерийских орудий. Немцы начали скапливаться вокруг опасного клина к северо-востоку от Монса, у селения Ними, где мосты охраняли королевские стрелки под прикрытием 4-го Мидлсексского полка с правого фланга, за Обуром. По преданию, стрелков предупредила о приближении врага дочь начальника станции. Полковник Халл, командующий Мидлсексским полком, верил в стрелковое оружие, заботился о меткой стрельбе своих солдат, и они его не подвели. Одну за другой атаки немцев сдерживал смертельный винтовочный огонь. Вскоре северный берег был в беспорядке усеян телами в серо-зеленой форме с пиками на шлемах. Однако солдаты Клюка тоже заняли огневые позиции и вскоре начали наносить урон плохо замаскированным британцам.
Один из солдат Халла, рядовой Джек, вспоминал позже: «Когда началась стрельба, меня испугал поднявшийся грохот. Никогда прежде ничего похожего не слышал. Большинство снарядов падали далеко позади, но кроме них над ухом то и дело свистели пули. Мы сидели в окопе вчетвером, и когда к нам подошел офицер, я подумал: “Да пригнись же, дурень!” Позже я услышал, что бедолагу убили. Потом подбили соседнего со мной. Я стрелял без передышки, а он вдруг захрипел и затих. Никогда раньше не видел мертвого». Гай Харкорт-Вернон писал: «Смешно смотреть, как все пригибаются при свисте пули. Умом понимаешь, что она не твоя, но голова все равно ныряет вниз»{466}. Однако вскоре пуль и снарядов стало столько, что пригибаться было уже некогда. Большинство сосредоточилось на том, чтобы загонять в раскаленные винтовки одну обойму за другой, хотя заявленные 15 обойм в минуту были явным преувеличением. При такой частоте стрельбы любой отряд слишком быстро остался бы без боеприпасов.
Большинство бегущих в атаку немцев были такими же необстрелянными новичками, как и британцы. Кого-то ненадолго охватила эйфория, которую позже описывал Вальтер Блюм, капитан Бранденбургских гренадеров. Когда он устремился в атаку, «победный клич, дикий, неземной, распирал меня изнутри, ободряя и вдохновляя, переполняя все мои чувства. Я поборол страх, я преодолел свою смертную натуру!» Сперва солдаты Клюка наступали сомкнутым строем, не меняя направление, за что и поплатились. Вот что писал британский офицер: «Они двигались массивными квадратами, выделявшимися на фоне горизонта, – по ним невозможно было промахнуться. <…> Они подбирались ближе и ближе, а потом наши офицеры отдали приказ. <…> Качнувшись, словно пьяница, которому дали промеж глаз, немцы ринулись вперед с каким-то неразборчивым воплем»{467}.
