В третью неделю августа армии Александра фон Клюка и Карла фон Бюлова общей численностью свыше полмиллиона упрямо двигались через Бельгию на юг, к французской границе. Некоторые очевидцы испытывали благоговейный трепет перед этой, как им казалось, несокрушимой мощью. Вот как описывал триумфальный вход немецких войск в Брюссель 20 августа в 15:20 американский литератор и журналист Ричард Хардинг Дэвис: «Это были уже не просто марширующие солдаты, а что-то сверхъестественное, нечеловеческое, какая-то стихийная сила вроде оползня, цунами или лавы, льющейся рекой по склону горы. Неземное, таинственное, призрачное»{460}. Хардинг Дэвис поражался, как грозно звучит «Отчизна, моя отчизна!», исполняемая на тысячу голосов, «словно удары гигантского свайного копра».
Что касается их командующих, то 68-летний Клюк был жестким, закаленным в боях военным, который, не отличаясь благородным происхождением, выбился наверх благодаря собственным заслугам. Бюлов, ровесник Клюка, напротив, был прусским аристократом и был старшим над Клюком, хотя тот на поле боя довольно часто игнорировал этот факт. Мольтке, считая Бюлова лучшим из своих генералов, доверял ему самые ответственные операции, однако вскоре станет очевидно, что преклонный возраст не позволяет ни Бюлову, ни Клюку сыграть ведущие роли в величайшей военной кампании за всю историю. В обеих армиях Бюлова и люди, и лошади валились с ног. В одной только кавалерийской дивизии в первые две недели боевых действий от изнеможения погибли 70 лошадей, а остальные в большинстве своем едва могли изобразить рысь. Никакого систематического отдыха для марширующих войск, которым требовалось беречь силы и обрабатывать стертые ноги, не предполагалось.
Навстречу двум немецким армиям двигались по зеленым холмам колонны британских экспедиционных войск, купаясь в радушии, которым местные жители окружали солдат с момента выгрузки по эту сторону Ла-Манша. «Британцам эти французские порывы, конечно, в диковинку, – писал лорд Бернард Гордон-Леннокс из гренадерского полка. – Но старушке Англии полезно посмотреть на этот повсеместный безграничный патриотизм и bon camaraderie (товарищество)»{461}. Солдаты шутили по поводу обилия омел на придорожных деревьях, не подозревая, что немногие доживут до Рождества и смогут воспользоваться старинной традицией и поцеловать красотку под омелой. Примерно половина экспедиционных войск состояла из резервистов, и им, надевшим неразношенные солдатские ботинки после вольной гражданской жизни, было непросто поспевать за маршем.
22 августа Гай Харкорт-Вернон писал второпях в дневнике: «Весь день солдаты набивали животы грушами и яблоками. Фермеры говорят, мол, лучше мы, чем пруссаки. Поддерживаю!»{462} Главнокомандующий экспедиционными силами согласился остановиться у канала Монс-Конде в Бельгии, недалеко от границы, чтобы прикрыть левый фланг Ланрезака, тогда как оставшуюся прореху заполнит французская кавалерия. Но затем 5-я армия получила по носу под Шарлеруа и сдала позиции. Британцы и французы начали угрожающе удаляться друг от друга: англичане по-прежнему отважно продвигались вперед, тогда как армия Ланрезака отступала.
Когда колонны цвета хаки достигли Монса, расположенного примерно в 56 км к югу от Брюсселя, британцы, успевшие подрумяниться на летнем солнце, скинули кители и начали окапываться, что посреди тесной промышленной и жилой застройки было делом малополезным – зоны огня перекрывались зданиями. К вечеру с каналов тучами налетели комары, и над лагерем понеслась брань, перемежаемая хлопками. С юго-востока слышался рокот орудий на передовой 5-й армии. Сэр Джон Френч уже знал о том, что союзные войска отброшены, однако не представлял себе всей силы обрушившегося на них удара. Не знал он и то, что французы потеряли четверть мобилизованного состава, а левый фланг Ланрезака находился теперь в 15 км позади британцев.
Фельдмаршал не терял оптимизма по поводу союзнических перспектив. Зная, что немцы на подходе, он с непонятной беспечностью развернул свои войска прямо у них на пути. Начальник разведки экспедиционных сил, профессионал высокого класса, полковник Джордж Макдонах предупреждал Френча на основании данных воздушной разведки и сообщений из штаба Ланрезака, что на него идут три немецких корпуса. Сэр Джон не внял, намереваясь продолжить движение к Суаньи. Пилоту авиации сухопутных войск, видевшему с воздуха огромные силы Клюка, главнокомандующий в личной беседе явно не поверил и, сменив тему, принялся снисходительно расспрашивать обеспокоенного молодого человека о его аэроплане{463}.
Первые выстрелы британцев в этой войне прогремели ранним утром 22 августа. Кавалерия из эскадрона «С» 4-го полка Королевской ирландской драгунской гвардии, развернувшись на вершине небольшого пригорка в 5 км к северу от канала Монс-Конде, увидела выходящую из лощины разведгруппу немецких улан, командир которых покуривал сигару. Под предводительством капитана Чарльза Хорнби два отряда галопом, высекая искры из булыжника, помчались вниз по дороге вдогонку за обратившимся в бегство противником. Нагнав врага буквально через километр, они взяли в плен пятерых испуганных немцев, которым длинные пики мешали сражаться. Капрал Тед Томас вскинул винтовку – после многолетней практики на стрельбах, где проходило несколько мгновений, прежде чем пуля поражала бумажную мишень, он никак не ожидал, что немецкий всадник – первый враг, павший от британской пули, – свалится на землю тотчас же. Ликующий Хорнби, вернувшись, отрапортовал, что его собственный противник погиб благородной смертью – от удара клинком. Отдавая саблю полковому оружейнику для заточки, дурачок сокрушался, что придется стереть кровь. Его командир бригады обещал орден «За боевые заслуги» первому офицеру, который убьет немца кавалерийской саблей нового образца, и Хорнби удостоился награды.
Вечером 22 августа от Ланрезака пришло предложение сэру Джону Френчу развернуть все экспедиционные силы направо и атаковать наступающий фланг Бюлова. Открытые фланги – самое уязвимое место армии, именно там проигрываются сражения и даже войны, если противник успеет нанести удар. Однако в данных обстоятельствах подобный маневр был бы безумием: шесть корпусов Клюка, идущие вслед за формированиями Бюлова, могли при подобном маневре попросту смять их. Главнокомандующий британскими войсками отказался (практически в последний раз проявив мудрость в этой кампании) и удалился спать, не подозревая о нависшей угрозе и нисколько не тревожась.
Две дивизии 2-го корпуса генерала Горация Смита-Дорриена расположились на ночь 22 августа лагерем вдоль канала Монс-Конде под прикрытием кавалерии Алленби с левого фланга. 1-й корпус Хейга развернулся в четверть окружности справа, вытянувшись по направлению к 5-й армии Ланрезака. Для отражения удара позиции британцев оставляли желать много лучшего: 20-километровый канал был недостаточно широк и глубок в качестве естественного препятствия, в среднем едва достигая 18 м в ширину. На некоторых участках 42-километрового британского фронта рельеф шел под уклон к воде, перемежаясь рощами и группами зданий, представляющих собой отличное прикрытие для противника.
Корпусу Смита-Дорриена достался более длинный участок фронта, чем Хейгу. Британцы ввиду своей малочисленности не могли растянуться в непрерывную линию (на долю некоторых батальонов пришлось почти по 2 км) – поэтому они сосредоточились у мостов, оставив большие прорехи, которыми мог воспользоваться враг, тем более с помощью стоявших вдоль берега барж. К северо-востоку от Монса канал изгибался петлей, создавая опасный клин для Королевских стрелков и роты Мидлсексского полка, удерживающих этот сектор. С наступлением сумерек 22 августа командующий Мидлсексским полком подполковник Чарльз Халл, которого боялись и уважали за умение держать подчиненных в ежовых рукавицах, объехал батальонные позиции со своим адъютантом Томом Вулакомбом. Услышав, как командир роты приказывает стрелять по немецкому аэроплану, Халл пришел в ярость: вскоре каждый патрон будет на счету. Когда стемнело, до британцев донесся непонятный треск выстрелов, который побудил караулы удвоить бдительность.
Отчасти из-за намерения двигаться дальше, но в основном из-за того, что еще не привыкли подчиняться неумолимым требованиям войны, защитники не сумели грамотно распорядиться несколькими часами, которые у них оставались до подхода немецких войск, чтобы заминировать 18 мостов через канал. Вместо этого они ограничились возведением легких баррикад и прикрыли подступы пулеметами. Саперы заложили несколько зарядов, на всякий случай, – с одного из мостов минер на велосипеде пустился на розыски детонаторов, которые ему не предоставили. Перед самым рассветом 23 августа сэр Джон Френч устроил короткое совещание с двумя командирами корпусов в штабе Смита-Дорриена в Шато-де-Сар. Исполненный оптимизма, главнокомандующий уверял вопреки всем фактам, что на британцев идет один, максимум два немецких корпуса, и велел генералам приготовиться ко всему: наступать, удерживать позиции или отступать. Затем он укатил в пехотную бригаду у Валансьена и дальнейшего участия в разворачивающемся сражении не принимал. Невероятный поступок для главнокомандующего, отвечающего за единственную у Британии полевую армию в самом начале первой в этом столетии кампании на Континенте, тем более, когда известно, что враг уже близок. Френч совершенно не чувствовал серьезности момента. Его подчиненные, вплоть до взводных, не получили никаких определенных распоряжений, за исключением того, что им придется удерживать оборону день-другой.
