вел себя слишком гордо. Он даже не замечал, когда Катя плывет за ним и призывно просит:
«Крыр-вы! Кр-рывы!»
Но вот Давид остановился, и Катя догнала его. Ее мешок под клювом был наполнен рыбой.
Давид открыл свой клюв. Спокойно открыл, словно только и ждал этого случая. Катя осторожно сунула свой клюв в клюв Давида. И долго кормила его.
— Почему Катя кормит Давида? — спросил я потом у женщины, которая опекает птиц в Гагринском парке.
— Так у него зубы болели! — сказала мне женщина. — Ну, не зубы, а это… как у них, пеликанов… тонкие валики. Был в больнице на операции. После того сам не ест. А Катя его кормит…
Желтопузик
В Туркмении, в каракумских песках, мы остановились в колхозе. Приехали поздно, но нас ждали. Глубокой ночью мы расстались с друзьями, и меня повели спать — в маленький домик, в саду, милый и спокойный.
Там я и устроился и сразу уснул.
То ли во сне мне приснилось, то ли наяву я услышал страшную возню в комнате — и писк, и крик какой-то с придыханием. Показалось — змея!
Я зажег свет, закурил и ничего не увидел. Никого. И звуки все стихли.
«Может, приснилось? — подумал я. — Я немного знаю змей. Когда-то ужи у меня водились. Давно — в детстве. Да и потом видел — разных».
Все было тихо. И я опять попытался уснуть, выключив свет. Но только выключил, на полу началась возня. Сначала под моей кроватью. Потом шуршание, опять писк и крик с придыханием.
Я включил свет.
На полу было непонятное. Лежали две змеи. Одна — тонкая, длинная, плоская, с темными зигзагами на чешуе. Голова ее, маленькая, но шире, чем тело, лежала отдельно. Гадюка! А рядом с ней победоносно лежал желтопузик. Как длинная, вытянутая шина. Сверху серо-черный, а по брюху желтый. Желтопузик!
Он лежал как победитель и смотрел на меня круглыми, очень круглыми глазами. Извивался, и хвост его дрыгал. Как у собак, когда они довольны.
Я позвал его, поманил, но он не пополз ко мне, а сильнее вцепился в голову гадюки и, извиваясь, поволок ее куда-то, видимо на улицу, поскольку дверь я не закрывал. Потом вернулся, вновь бросил на меня взгляд круглых своих глази схватил остальное: потащил туловище гадюки.
Время шло к рассвету. И уже гудели Каракумы голосами птиц и насекомых — все пело, жужжало и ожидало нового дня.
Конечно, я не уснул, хотя и старался. Лежал и думал, как утром расскажу своим новым друзьям про ночное приключение. И добавлю, между прочим, что если бы не этот желтопузик, то гадюка могла…
Настало утро.
— Как спали? — спросили друзья.
— Отлично спал! — ответил я. И на всякий случай посмотрел на пол. Следов гадюки не было. Но не было и желтопузика. А жаль!
Грустный рассказ
В начале лета были мы с сыном в Крыму. Когда ходили в горы, поймали черепаху.
— Давай отпустим? — предложил я сыну.
— Давай возьмем? — предложил мне сын.
— Давай, — согласился я.
Взяли черепаху. Она оказалась почти ручная. Не прятала голову под панцирь, когда мы кормили ее салатом и капустой и какой-то особой вкусной травой, которую находил для черепахи сын. Салат черепаха брала даже из рук.
Три недели прошло, вернулись в Москву с черепахой.
А в Москве у нас собака.
Как собака встретит черепаху? Как черепаха отнесется к собаке?
Но все обошлось. Собака полаяла удивленно на незнакомое существо. Черепаха с неменьшим удивлением смотрела на собаку, но голову под панцирь не прятала.
Через два дня они стали друзьями.
Черепаха спокойно ползала рядом с лежащей собакой, а собака смотрела на черепаху полузакрытыми глазами, а иногда бросалась ее лизать. И панцирь, и голову. И черепаха терпела. Вроде ей это нравилось.
Вскоре мы уехали на дачу — до осени.
Для собаки это счастье — бегай и гуляй весь день, и не то что в Москве — три раза прогулка, и то на поводке.
— И для черепахи — счастье, — сказал мне сын. — Она будет гулять по траве…
Прошел июль, и август был на исходе.
Сын каждое утро выпускал собаку и черепаху на волю, они гуляли и даже играли. И ели какие-то травы: собака — свои, черепаха — свои.
К концу августа погода испортилась.
Похолодало. Пошли дожди.
Но жизнь шла по-прежнему. С утра сын выпускал на улицу черепаху и собаку.
Было сыро, промозгло, дождливо. Собака радовалась.
И черепаха ползала…
Но вот исчезла.
— Папа, черепахи нигде нет!
Собака прибежала домой, и вид у нее был тоже виноватый.
Мы пошли с сыном искать черепаху. Облазили под дождем все: и кусты крапивы, и кусты малины, и заросли бузины, — но черепахи нигде не нашли.
Вернулись грустные.
Ничего не поделаешь!
Первого сентября сыну — в школу. Мы уехали с дачи.
Прошел год, и наступило следующее лето.
И опять мы на даче. И опять для собаки это — радость. Бегай, гуляй, не так, как в Москве.
Собака бегала и гуляла, пока мы разбирали вещи.
И вдруг примчалась к нам мокрая, взъерошенная и очень беспокойная и о чем-то явно просила нас — то сына, то меня.
— Пойдем посмотрим, — сказал мне сын.
Мы пошли.
Собака суетилась, но привела нас туда, куда надо.
Возле трубы, по которой идет тепло на дачу, она раскопала землю, и там…
Там лежала наша черепаха. Вернее, панцирь ее лежал.
Значит, черепаха искала тепло. И забивалась под землю, ближе к трубе.
Мы вновь с сыном закопали останки черепахи.
Собака все поняла и не стала вновь разгребать насыпанную землю. Поняла, что у нас с сыном невеселое настроение, и так же грустно, опустив уши, побрела за нами.
Недавно мы с сыном, который уже подрос, совершили путешествие на Кавказ.
Там на одном склоне горы мы увидели в траве черепаху.
Такую же, как наша — бывшая.
— Давай не будем ее ловить? — сказал мне сын.
— Конечно, не будем, — ответил я.
Собаки нашей с нами не было. И если бы она и была, то правильно поняла бы наш разговор.
Благородные яки
Было это в декабре в Монголии. В декабре в Монголии ясно и очень холодно. Небо голубое, без единого облачка, а мороз за тридцать, только без ветра.
Мы возвращались из далекого путешествия по скотоводческим фермам.
Нас трое: шофер, старенькая «Волга» и я.
Друзья задержали нас. Стало уже темнеть. Звезды выступили на посиневшем небе. Мы торопились.
