— Ага.
— Это поручение тебе, сына, экзаменом будет. Готов ты к серьезным делам или еще нет. Да! На рожон не лезь, твоя задача — операцию организовать и парнями руководить. Сегодня и начнешь. Вот… — он кинул на стол нетолстую стопку ксерокопий. — Это личное дело солдатика, Сам Самыч для меня подсуетился. Действуй, сына! Я бы сам этого ушлепка спеленал, но сейчас времени совсем нет… Да и подуспокоился я малость. Ух, попался бы он мне раньше!..
Через полчаса Ефим, стоя перед большим зеркалом в одной из своих комнат, облачался, собираясь «на дело». Поколебавшись между черной и белой сорочками, выбрал черную. Надел черный же костюм. Повесил под пиджак нагрудную кобуру с травматическим пистолетом. Завершив ансамбль длинным черным кожаным плащом, Ефим покрутился перед зеркалом. Пару раз распахнул полу плаща, выхватывая пистолет из кобуры… Очень ему нравилось собственное отражение. Очень нравилось и то, что под его начало поставили «старую гвардию», чего раньше, кстати сказать, никогда не было. Да и на такие щекотливые дела отец его раньше не посылал…
Он прищелкнул языком в предвкушении предстоящего приключения.
* * *
Гусев подкараулил Сомика в санчасти, в узком и полутемном вестибюле.
— Здравствуй, что ли, болезный! — делано улыбаясь, негромко выговорил Саня, изготовившись прыгнуть и схватить Женю, как только тот попытается метнуться обратно в коридор.
Сомик переступил с ноги на ногу, пожал плечами и ответил коротко и странно:
— Ну?
Бежать он явно не собирался. Хотя чувствовалось, что внезапное появление недавнего мучителя заставило его напрячься.
«Не очень-то и испугался, — удивился про себя Гусь. — Ну, ничего, гадина, сейчас ты по-настоящему занервничаешь…»
— Не «нукай», не запряг! — тут же посуровел Саня. — Дельце есть. Вот, глянь-ка…
И выставил экраном от себя заранее приготовленный мобильник, на котором ловким щелчком запустил запись. Ту самую запись. Он ожидал, что Сомик тотчас дернется к нему, чтобы отнять телефон… Или начнет канючить: «Отдай, сотри…» Но Женя остался стоять, где и стоял, и не произнес ни слова. Только отвел глаза от экрана, на котором замаячило его собственное, опухшее от слез и побоев лицо. И чуть заметно дернул щекой.
— Помнишь, да? — уточнил Гусь.
— Ну? — тем же тоном, что и в первый раз, проговорил Сомик.
— Чего «ну»?! — разозлился Саня. — Храбрый, да? Посмотрим, куда твоя храбрость денется, когда я этот клипец в инет выложу… Выложить, а? Выложить?!
Женя не ответил. Он снова переступил с ноги на ногу. Потом длинно выдохнул… и вдруг напружиненная его скованность куда-то исчезла. Женя встал свободнее, заложил руки за спину и взглянул прямо в глаза Гусеву.
— Я не боюсь, — сказал он. И Сане почему-то показалось, что это высказывание предназначалось не ему. Сомик словно бы сам себе это сказал.
— Забоишься, — не сбился, впрочем, с обдуманного сценария Гусь. — Прикинь, весь мир узнает, какой ты чмырдяй и фуфел! А? Все твои друзья, знакомые с гражданки, родаки… все пацаны в части узнают. Ну и командиры, конечно… Ты ж не мужик уже будешь. Навечно запомоишься, стоит мне только пару кнопочек нажать. А? Чего молчишь?
Говоря все это, Гусь чутко следил за взглядом Сомика. И к радости своей заметил, как неотчетливой растерянностью замутились глаза Жени.
— Чего молчишь?! — повысил голос Саня. — Чего молчишь, помоешник?! Выложить клипец?
— Выложи, — неожиданно сказал Сомик, и в голосе его что-то треснуло. — Выложи, — кашлянув, повторил он. — Только учти — я не боюсь. Нечего мне бояться. А вот тебе — очень даже есть чего.
— Мне? — оторопел Гусь. — В смысле?..
— Да в каком хочешь смысле, — тут Женя даже улыбнулся. — Например, того бояться, что, если ты это видео обнародуешь, непременно начнется разбирательство по поводу издевательств старослужащих над новобранцами.
Саня Гусев фыркнул на эту очевидную глупость:
— Да как ты докажешь, что это я? На моем дураке подписи с печатью нет. Кто там разберется, чей именно хрен тебе по роже прошелся?!
— Разберутся, — сказал Сомик. — Разве это так сложно? Есть свидетель. Есть те, кто подтвердят мою версию. Есть, наконец, экспертиза…
— Какие свидетели-то? Кто там что подтверждать будет?.. От тебя же все отвернутся, от чушка! Твои дружки первые и отвернутся… Кому охота запомоиться с тобой заодно? Ну, ладно!.. Допустим, что кипеш подымется… Допустим даже, что меня вычислят. Так ты, тварь, в сто раз больше моего потеряешь! Тебя ж затопчут совсем! И Гуманоид тебе твой не поможет! Звезда рунета, блин!.. Тебе житья после этого ролика совсем не будет! Ни здесь, ни на гражданке!
«А ведь и вправду, чего доброго, неприятность мне может выйти, — стукнула вдруг Саню по темечку змеей выметнувшаяся откуда-то мысль. — И даже очень большая. Такое „сам себе режиссерство“ явно дизелем пахнет…»
Он спохватился — поняв, что по изменившемуся выражению его лица Женя Сомик без труда прочитал замешательство.
— Я ведь говорил, — сказал Сомик. — Ты боишься. А я нет. Как бы там ни вышло, я переживу. Выдержу. Потому что мне обязательно помогут. А кто станет помогать тебе?
Гусь снова фыркнул, но это вышло у него уже откровенно искусственно. А Женя вдруг подался к нему и сказал с совершенно неожиданной проникновенностью:
— Я не боюсь. На свете нет ничего, чего стоит бояться, понимаешь?
В голове у Сани все смешалось. Ситуация вдруг обернулась какой-то невероятной, недоступной его пониманию нелепицей. И это непонятность отчего-то напугала Саню Гуся. Бормотнув что-то невнятно угрожающее, он сунул телефон в карман, повернулся и выскочил за дверь. И, не оглядываясь, пошел прочь.
Более-менее опомнился он уже в казарме. Отвернувшись ото всех к стене, он быстро удалил проклятый ролик, как теперь ему явственно казалось, представляющий опасность в большей степени для него самого.
«Ладно, — успокаивая себя, мысленно проговорил он. — Все равно я тебя, Гуманоид, прижучу рано или поздно. Найдется способ…»
Глава 4
Этой ночью выпал первый снег, неузнаваемо преобразив землю, омолодив ее, вдохнув в нее совершенно новую жизнь. Через бело светящийся плац, чуть пригнувшись, прижимая к груди большую пластиковую канистру, спешил старшина Нефедов. Он постоянно оглядывался на ходу, досадуя на то, что оставляет за собой четкие черные следы.
— Белый, белый, белый снег… — бормотал он слова навязшей в ушах песенки, — по весне растаял…
Достигнув столовой, он остановился, чутко прислушиваясь. Невдалеке постукивали с ясно различаемым скрипучим отзвуком шаги караульного наряда. Старшина проворно нырнул за угол столовой и прижался спиной к стене.
— И мелодию капель мне играет вслед… — бездумно дошептал он. Затем зажмурился и покрутил головой.
Нефедову было очень стыдно. Докатился, товарищ старшина! По своей собственной, до каждого кирпичика знакомой части крадется, будто диверсант. От личного состава хоронится! Боится, что какой-нибудь сопливый рядовой его заметит здесь с канистрой… «Кстати, а кто сегодня в карауле»? — спросил себя старшина Нефедов… И замер с разинутым ртом, поняв вдруг, что совершенно этого не помнит. Перехватив канистру одной рукой, он стукнул себя кулаком по лбу, но и это не помогло требуемым сведениям всплыть на поверхность памяти. «Ну, дела-а… — подумал старшина, — совсем я плохой стал. Хотя чего удивительного? Такое в части творится, не то что это, самого себя забудешь как зовут…»
Надо же, до чего дошло — днем, при свете уже нельзя даже булочку в карман положить! Сразу командованию сигнал идет. Главное, одни и те же стучат, Гуманоидова шайка: Сомик, Двуха… страшно подумать — Мансур Разоев! И еще несколько солдатиков. Активисты, сука… В штабе сначала смеялись, потому что не только на одного Нефедова доносили, а вообще на всех, кто хоть как-то засветится. Но потом им там не до смеха стало, штабным. Они ведь и сами не святые, а тут еще выяснилось, что не только им, а в военную прокуратуру тоже звоночки идут. А это уже серьезно. Хоть хищения и грошовые (даже и хищениями это назвать нельзя!), но случаев много. Это прокурорской проверкой пахнет. А проверка уж точно никому не нужна. Комиссию-то надо в баню свозить по древней и нерушимой традиции, шашлычок там, коньячок, все дела… Да и мало ли, может статься, отбашлять придется. Прокурорские — они твари жадные. За ту же булочку несчастную с тебя три шкуры сдерут. Короче, проверка — это ого-го какие расходы для всей части в общем и для командира ее в частности. Вот Сам Самыч и взбеленился. Собрал всех и строго-настрого… мол, на кого еще донос пойдет, того он, Сам Самыч, самолично под суд отдаст! И дружок Самыча, особист тоже озверел. К себе вызывает, грозится дело завести. Да не то что грозится, а прямо говорит: материалы есть, работа ведется…
