Гусь вытянул шею и прищурился. На стене за стойкой белел листок бумаги, исписанный черным маркером.
— Со… солянка мясная сборная, — прочитал Саня, — борщ… так, так… Значит, давай-ка мне, роднуля, порцию солянки. Шашлыка две порции. Салатик вон тот, который снизу… И нарезочку. Ну и, конечно, — он подмигнул официантке, — двести граммов под обед.
«Роднуля», приняв заказ, почему-то не уходила.
— В чем дело? — с достоинством осведомился Гусь.
— Расплачиваться сейчас будете или потом?
— Потом, — снова подмигнув, сказал Саня, — да не боись, не сбегу. И бабло у меня есть, рассчитаюсь по высшему разряду.
И похлопал себя по карману, к слову сказать, совершенно пустому.
Когда «роднуля» удалилась, Гусь извлек телефон.
— Ефим Михайлович, это я, — заговорил он уже не игриво-снисходительным тоном, а почтительно и негромко. — Я все выяснил, что вы просили. Ага, ага… Я сейчас в городе. Могу сейчас встретиться с вами… на предмет выплаты гонорара. Если вам удобно, конечно. Кафе «Ласточкино гнездо», знаете? Подвальчик такой… Жду вас…
Через полчаса (Саня уже успел выпить пива и доедал солянку) к нему за столик присел коротко стриженный мужик в кожаной куртке.
— Ты, что ли, Гусев? — исподлобья оглядывая оробевшего Гуся, коротко вопросил мужик.
— Я, да. А… Ефим Михайлович?.. — хрипловатый низкий голос мужика ничем не походил на юношеский тенорок того, с кем Саня говорил по телефону.
— Будет тебе Ефим Михайлович, — усмехнулся мужик.
Тем временем «роднуля» принесла графинчик водки и шашлык. Мужик кинул Сане:
— Базарь, — а сам налил себе стопку, выпил, крякнул и со скрипом стащил зубами с шампура кусок мяса. И тут же, не прожевав, налил себе еще.
— Гуманоид в город подался, — заторопился Гусь, — у него увал до вечера. Куда конкретно пошел, я знаю — в гости к особисту нашему. И адрес особиста у меня есть. Дружок в штабе программистом сидит, к личным делам доступ имеет. Я вот… на бумажке адрес записал. Подстережете гада вечерком, как он от особиста выходить будет, — и… Вечера сейчас темные…
Мужик косо и невнимательно посмотрел на смятую четвертушку бумажного листа, опрокинул в себя стопку, закусил мясом. Саня тоже потянулся было к графинчику, но мужик, с шумом отодвинув стул, поднялся.
— Бери свою записульку и пошли, — сказал он.
— Куда… пошли? — расширил глаза Гусь.
— За мной.
— Мы так не договаривались! — засуетился Саня. — Я вам сведения, а вы мне бабло — вот как договаривались.
— Закройся, — посоветовал мужик.
Гусь совету не последовал. Втянув голову в плечи, он забормотал, озираясь, словно ища в пустом и полутемном помещении кафе какого-нибудь заступника:
— Я с Ефимом Михайловичем договаривался, а не с вами… Я вас вообще не знаю… Куда ж я пойду? Мне расплатиться надо, а у меня бабок нет. Мне бабла за информацию обещали!
— Рит! — повысил голос мужик. — Мы должны сколько-нибудь?
— Привет, Зяма! — «роднуля» за стойкой расплылась в широченной золотозубой улыбке. — Ну, какие между нами счеты могут быть, о чем ты?
— Понял? — мужик протянул руку через стол, положив тяжелую пятерню Гусю на плечо, вследствие чего Саня слегка присел. — Бери, сказал, записульку свою — и пошли. А еще канителиться станешь, я тебя за ухо отсюда вытащу. С нами поедешь. Кто ты такой, чтоб тебе доверять, а? Шагай вперед!
* * *
Когда Самородов закончил говорить, в динамике его мобильного телефона надолго установилась чуть потрескивающая тишина. Михаил Сигизмундович молчал. Семен Семенович, томясь, выждал несколько минут и, начав уже опасаться, что прервалась связь, негромко позвал:
— Михаил Сигизмундович…
— Сука ты, полковник… — глухо отозвался динамик.
Во второй раз за сегодняшний день Сам Самыч временно утратил дар речи.
— Подбросил ты мне подарочек, полковник, — продолжал его собеседник. — Вот удружил… Как же ты в этом своем контрразведчике ошибся-то, а? Удружил так удружил… И главное, не вовремя это, ох как не вовремя — баллотироваться ведь я собрался. А тут такое… Говоришь, сдаваться пойдет? И не ментам, а своим… Если пойдет, замять такое уже вряд ли замнешь. Репутация рухнет к чертям собачьим… Сразу он мне не понравился, твой особист…
Михаил Сигизмундович говорил медленно, растягивая слова и делая между фразами длинные паузы. Видимо, одновременно лихорадочно размышлял, что же ему предпринять. Поняв это, Самородов тут же сообщил:
— Все расходы я вам возмещу, можете не сомневаться!
— Да нужны мне твои возмещения! Не в бабках дело! В репутации дело, понимаешь? Так… значит, переубедить этого твоего… не получится?
— Не знаю… Может быть… Вряд ли. Он упертый тип — уж если решил, так решил. Я сам в шоке, Михаил Сигизмундович! Совесть, видите ли, у него проснулась!
— Совесть, говоришь? — голос собеседника Семена Семеновича зазвучал живее. Кажется, он уже принял какое-то решение. — Значит, надо разобраться с его совестью. Ну и с ним самим заодно. И чем быстрее, тем лучше… Да, чем быстрее, тем лучше! Ты сказал, в новый дом эта гнида переехала? Коттеджный поселок Жемчужный? Знаю такой. Там же никто не живет еще, правильно? То есть, по ночам там пусто и тихо. И уличное освещение еще не провели…
Михаил Сигизмундович снова замолчал. Полковник Самородов несколько секунд почтительно ждал, а потом вдруг неожиданно для самого себя охнул, едва не выронив мобильник. Он понял, к чему клонит его собеседник.
— Михаил Сигизмундович! — зашептал Сам Самыч в трубку. — Мих… Вы это… Не надо, Михаил Сигизмундович! Он же не кто-нибудь там, он же… сами знаете…
— Оборвись, полковник! — бодро и деловито откликнулась трубка. — Было время, и не таких обламывали. Грамотно все сделать — и никто не подкопается.
— Михаил…
— Оборвись, говорю! И слушай меня внимательно, полковник! Эту симку, с которой сейчас звонишь, немедленно уничтожь. Документы, которые мы готовили, — тоже. И свали куда-нибудь на пару дней. Я тебя потом сам найду… Когда все закончу с этим твоим совестливым. И не вздумай сам спрятаться! Найду. Найду и спрошу еще строже. Понял меня?
— Понял… — пролепетал Самородов.
И тут же в ухо ему закапали тоненькие писклявые короткие гудки.
* * *
Хищно приземистый черный внедорожник был неприметно припаркован во дворе пятиэтажки, в которой располагалась ведомственная квартира майора Глазова.
Саня Гусев, зажатый на заднем сиденье с двух сторон хмурыми неразговорчивыми мужчинами, уже второй час мучался тоской неопределенности и страха. Сначала он лишь осмеливался делать робкие предположения относительно того, что на предоставлении информации его миссия и заканчивается и что его, возможно, давно уже пора отпустить по причине совершенной непригодности для дальнейших этапов операции… Затем попытался разжалобить лично Ефима душераздирающим сообщением, что, мол, солдат-срочников, которые не являются из увольнения в срок, обязательно ждет суд и длительное заключение в дисциплинарном батальоне. И даже попробовал прослезиться.
Ефим на стенания Гуся не реагировал никак. Приоткрыв окно со своей стороны, он пыхтел сигарой, глубокомысленно молчал, хмурился, поджимал губы, мужественно поигрывал желваками и презрительно усмехался своему отражению в зеркале заднего вида — словом вел себя так, как, по его мнению, и должен себя вести настоящий крутой мужик, собаку съевший на засадах и разборках.
Когда Саня Гусев снова завел свою песню:
— Ребята, может, я все-таки пойду, а?.. — сидевший рядом с ним Зяма больно пихнул его локтем в ребра и рявкнул:
— Еще одно слово от тебя не по делу — переместишься в багажник! Сиди молча!
Ефим выпустил струю сизого дыма и чуть повернул голову к Зяме:
— Кто куда и когда переместится — тут решаю я.
— Слушаюсь, командир, — отозвался Зяма. — Как скажешь, командир…
Ефим нахмурился. Такой ответ ему явно не понравился.
— Пусть идет солдатик, — сказал он. — Надоело нытье его слушать. Выпусти его, Зяма. Да, и бабки ему отдай.
Гусь радостно встрепенулся. Но Зяма даже не пошевелился.
— Выпустить? — проговорил он. — Бабки отдать? Это можно, командир. Только сам потом будешь перед батей отчитываться, как ты все дело просрал.
— Не понял?..
— А чего тут не понять? Сдается мне, фраерок этот порожняк нам прогнал. Ни черта он не знает, где тот пацан, который нам нужен, находится.
— Гуманоид у майора дома! — испуганно заголосил Гусь. — Это точная информация!
— Брехня! — безапелляционно отрезал Зяма. — Доказать? Сейчас докажу. Во-первых, с каких пор рядовые в гости к офицерам стали захаживать? Во-вторых, фраерок говорил, что майор ездит на «четырнадцатой», а никакой «четырнадцатой» я во дворе не вижу. А в-третьих… сколько уже сидим, на окна глазеем, и ни разу ни одна занавеска не пошевелилась, ни разу никто в комнатах не промелькнул. Нет там никого, пустая квартира.
