При этом ни один из этих служилых родов, претендовавших на чингисидское происхождение, никогда не предъявлял претензий на троны постордынских государств, тем более что после присоединения к Москве Казанского, Астраханского и Сибирского ханств такие требования были бы бессмысленны. Не пытались они и использовать чингисидское происхождение для повышения своего значения в политической жизни Московского государства. Зачем же в таком случае они вообще шли на такие фальсификации, давая повод уличить себя в самозванстве?
Дело в том, что в рамках действовавшей в Московском царстве системы местничества высокое происхождение давало право на получение, соответственно, и высоких придворных должностей, которые являлись достаточно выгодными синекурами: выполняя необременительные обязанности при царе, их обладатели могли рассчитывать на крупное жалование, обладание богатыми земельными владениями, получение дополнительных почестей, льгот и привилегий. Это-то и интересовало тех, кто в XVI–XVII вв. пытался выдавать себя за потомков «Потрясателя Вселенной»: Чингисиды в местнической системе занимали очень высокое положение, выше них были только сами цари и члены их семей, равными им – представители родовитого московского дворянства, знатные иноземцы; остальные боярские и княжеские роды (включая удельных Рюриковичей и Гедиминовичей) были гораздо ниже (подробнее см.: [Беляков, 2011, с. 372 и след. ]). Соответственно, признание того или иного рода чингисидским позволяло надеяться на получение самых престижных придворных должностей, самых высоких вознаграждений, самых обширных вотчин и поместий. О том, чтобы добиваться влияния, благосостояния и уважения собственными заслугами выходцы из Золотой Орды и постордынских ханств в это время уже не думали.[178]
Как же эти самозванцы рассчитывали убедить московские власти в своем чингисидском происхождении? По-видимому, они делали ставку на то, что многие чингисидские родословные (шежере) могли исчезнуть – погибнуть сначала в результате завоевания постордынских юртов Московским царством, а затем и в самой Москве во время Смутного времени. Ведь известно, что как раз после Смуты, пользуясь гибелью документальных архивов, многочисленные худородные и мелкопоместные дворяне, а иногда даже простолюдины и холопы записывали себя в боярские и дворянские списки как представителей знатных родов, и зачастую их было невозможно уличить в фальсификации. По-видимому, на такие же подделки шли и претенденты на родство с Чингисидами.
Однако происхождение от Чингис-хана было слишком высоким и потому слишком заметным, чтобы подобные аферы прошли незамеченными – подобно мнимому дворянству или фальшивому боярству. Кроме того, как уже неоднократно отмечалось, Чингисиды очень тщательно хранили свои генеалогии от поколения к поколению, помнили многие поколения своих предков и сложные семейные связи между разными ветвями «золотого рода». Таким образом, им даже не нужны были документы, чтобы понять, является ли претендент настоящим потомком Чингис-хана или же самозванцем.
Тем не менее этот пример самозванства представляется интересным и необычным, так как позволяет проследить, как со временем менялись представления тюрко-монгольской знати о прерогативах и возможностях, которые давала принадлежность к «золотому роду». Если раньше, претендуя на родство с Чингисидами, можно было надеяться при удаче занять ханский трон, теперь же такие претензии ограничивались желанием получения жалований и поместий, содержания и проч.
Часть V
Узурпаторы и самозванцы «от истории»
В завершение считаем целесообразным посвятить самостоятельный раздел нашей книги еще одному феномену в рамках узурпаторства и самозванства в истории тюрко-монгольских государств. Речь пойдет о некоторых случаях, когда претенденты на трон объявлялись самозванцами, но не своими современниками, а последующими историками. Таких примеров не так много, однако среди них встречаются и достаточно известные деятели и монархи. Поскольку раздел носит в определенной степени историографический характер, уместно рассмотреть эти примеры по времени их появления, а не по хронологии деятельности упомянутых в них персонажей, выделив, соответственно, обвинения в узурпаторстве и самозванстве, выдвигавшиеся средневековыми авторами (от современников описываемых событий до XVIII в.) и современными исследователями (XIX–XXI вв.).
Глава 11
Узурпаторы и самозванцы в средневековой историографии
Наверное, один из наиболее ранних и при этом широко известных примеров «историографического обвинения» в самозванстве – это «Послание владычие на Угру к великому князю», известный литературный памятник Московской Руси конца XV в., созданный ростовским епископом Вассианом. Призывая московского великого князя Ивана III к борьбе с золотоордынским ханом Ахмадом, автор «Послания» убеждает государя, что тому не следует бояться выступать против «царя» (так на Руси титуловали веками золотоордынских ханов), поскольку тот является незаконным правителем! Причем речь идет не только о современном Ивану III и епископу Вассиану хане Ахмаде, но и о его предшественниках, начиная с
Батыя, который пришел по-разбойничьи и захватил всю землю нашу, и поработил, и воцарился над нами, хотя он и не царь и не из царского рода. Мы ведь тогда прогневили бога, и он прогневался на нас и наказал нас [ПЛДР, 1982, с. 532].
Таким образом, Вассиан Рыло объявляет всех золотоордынских монархов (начиная с Батыя, который был первым правителем этого государства, известным на Руси) узурпаторами, сумевшими установить свою незаконную власть над Русью лишь за грехи самих русских.
Тенденциозность этого произведения и его политическая направленность уже неоднократно подчеркивались исследователями (см., напр.: [Горский, 2000, с. 172–174; Кудрявцев, 1951, с. 165–166; Скрынников, 1990, с. 98 и след. ]). И значит, что обвинение золотоордынских ханов в худородстве и, следовательно, узурпации власти являлось всего лишь доводом его автора в пользу активизации борьбы против них, обоснованием правомерности противостояния с бывшими сюзеренами русских князей. Не игнорируя основную политическую составляющую этого произведения, мы тем не менее имеем основания считать «Послание на Угру», содержащее своеобразный исторический экскурс в прошлое русско-ордынских отношений – одним из первых примеров историографии, в котором все (!) ханы-Чингисиды объявлялись незаконными монархами, т. е. узурпаторами.
Следующий из рассматриваемых случаев относится к середине XVI в. и нашел отражение в сочинении «Чингис-наме» (или «Тарих-и Дост-султан») хивинского историка Утемиш-хаджи. В этом сочинении значительная часть главы, посвященной правлению золотоордынского хана Токты, представляет собой рассказ о воцарении некоего Баджира Тук-Буги, который, будучи «черным человеком» (т. е. представителем «черной кости», нечингисидского происхождения) осмелился провозгласить себя ханом, воспользовавшись тем, что после хана Токты не осталось потомства, поскольку тот якобы уничтожил всех золотоордынских Чингисидов, чтобы передать трон своему сыну, а тот умер раньше отца. Однако, как оказалось, Узбек, племянник Токты, чудесным образом спасся от резни и к моменту смерти дяди проживал на Кавказе (в «Черкесском вилайете»). Его сторонники в Золотой Орде устроили заговор против узурпатора и убили его, тем самым вернув власть в государстве Чингисидам в лице Узбека [Утемиш-хаджи, 1992, с. 103–104].
Сведения Утемиш-хаджи дублируются еще двумя авторами – Кадыр-Али-бием Джалаири, автором «Джами ат-таварих» («Сборник летописей»), составленным в г. Касимове в самом начале XVII в., и крымским историком XVIII в. Абд ал-Гаффаром Кырыми (подробнее см.: [Трепавлов, 2007б, с. 332–333; Усманов, 1972, с. 74–75; De Weese, 1994, р. 151 (n. 195), 154 (n. 203)]). Не исключено, что Кадыр-Али-бий, имевший связи с бухарскими Шайбанидами,[179] мог получить доступ к сочинению придворного историка их хивинских родичей и пересказать его. Либо же оба автора основывались на одних и тех же степных преданиях о хане Узбеке. Что касается Абдал-Гаффара Кырыми, то он непосредственно опирался на текст Утемиша-хаджи [De Weese, 1994, р. 154 (n. 203)].
Однако казахстанский исследователь В. П. Юдин, введший «Чингис-наме» в научный оборот, отнесся к данному сообщению с полным доверием [Юдин, 1992б, с. 58]. Его не смутило даже то, что в процессе исследования он столкнулся с многочисленными противоречиями и нестыковками – например, почему Тук-Буга именуется «Баджир» (сам В. П. Юдин трактует это как «башкир»), но при этом Утемиш-хаджи называет его уйгуром? Исследователь попытался устранить это противоречие, предположив, что «Баджир», т. е. «башкир» – это этноним, а «уйгур» – конфессиональная принадлежность: дескать, уйгуры были буддистами, следовательно, Тук-Буга был башкиром по национальности и буддистом по вероисповеданию [Там же, с. 69] (ср.: [Костюков, 2009, с. 190; De Weese, 1994, р. 82 (n. 22)]). Однако подобная версия представляется слишком уж натянутой – и потому, что сам Утемиш-хаджи в своем сочинении именует буддистов «неверными колдунами и жрецами» [Утемиш-хаджи, 1992, с. 105–106], и потому, что башкиры, согласно свидетельствам современников, в начале XIV в. уже исповедовали ислам [Аннинский, 1940, с. 92].[180]
