Действительно, царевич Алексей по складу характера и по убеждениям был полной противоположностью отцу. Вот как о нем пишет Н. И. Павленко: «Безвольный и пассивный, он стоял в стороне от забот, полностью поглощавших неуемную энергию царя, не жалевшего ни сил, ни „живота своего“ для претворения грандиозных преобразовательных планов. Более того, к обновлению страны Алексей относился враждебно, открыто заявлял, что после вступления на престол повернет Россию вспять: откажется от приобретений в Прибалтике, забросит флот, отменит все новшества, приблизит к себе поборников старины»[84].
У царя складывались совершенно особые отношения с сыном. Поначалу Петр старался вовлечь Алексея в круг своих интересов, давая ему различные поручения. Среди них были весьма ответственные: отправиться в Торгау и позаботиться об устройстве снабжения русского корпуса, действовавшего в Польше (в октябре 1711 года), провиантом, отправиться к войскам в Померанию (апрель 1712 года), а затем в Петербург, чтобы участвовать в Финляндском походе и следить за постройкой судов в Старой Руссе и Ладоге. «Царевич Алексей беспрекословно исполнял все приказания отца, разъезжал всюду, смотрел, бранился, даже дрался там, где замечал недосмотры по делам, но все это за страх, а не за совесть, сам опасаясь батюшкиных побоев и пользуясь всякой возможностью отбыть от дела и от личного свидания с отцом»[85].
У царевича развился по отношению к отцу животный страх. Сам он увлекся религией, интересовался вопросами папской власти, то есть действительно это был антипод царю-преобразователю. Это, естественно, беспокоило Петра, однако он пытался удержать при себе Алексея и поддерживать приличествующие их положению отношения. Естественно, в этом тонком деле лучше было действовать через посредников, находившихся в доверии как у отца, так и у сына. И одним из таких людей, едва ли не единственным в свите Петра, был Яков Брюс.
Если вспомнить крестины дочери Брюса, присутствие Брюса на свадьбе Алексея, становится понятно, что отношения их были близкими, а главное, доверительными. Яков Вилимович по-прежнему считал себя обязанным Алексею в самом положительном смысле слова и не изменил своего отношения к нему и в 1718 году. Когда все вельможи подписали приговор царевичу, его подписи (так же как и подписи Б. П. Шереметева) под приговором не было, хотя это могло сказаться на дальнейшей карьере Брюса.
Близость Брюса и царевича породила слухи о том, что в 1715 году жена Брюса находилась при кронпринцессе неотлучно «чуть ли не в качестве шпиона». Слухи, без сомнения, беспочвенные, потому что Яков Вилимович в какой-то степени считал себя ответственным за сына царя, и эта ответственность перекладывалась на плечи Марфы Андреевны, которая добровольно взяла на себя опеку о кронпринцессе Шарлотте. Принцесса не отличалась крепким здоровьем, и в ее положении (она родила сына Петра — будущего Петра II — 12 октября 1715 года) очень важно было внимание женщины, старшей по возрасту. Пережившая смерть своих дочерей во младенчестве, подолгу жившая в разлуке с мужем, постоянно участвовавшим в военных походах и поездках за границу, Марфа Андреевна могла утешить Шарлотту и действительно заменить ей мать.
Шарлотта нуждалась в женском покровительстве еще и потому, что у Алексея, как известно, в начале 1715 года появилась любовница, Ефросинья, дочь его учителя Никифора Вяземского. Поэтому он не только охладел к жене, но и отдалился от нее.
Судьба Шарлотты, как и ее мужа, трагична. После рождения сына она сильно болела. В эти дни Алексей сблизился с женой, однако она прожила после родов всего десять дней и умерла 22 октября.
Именно в эти дни, 9 октября, у Екатерины I родился сын, Петр, и вопрос о роли Алексея в жизни государства царь поставил ребром.
11 октября Петр I пишет роковое письмо, в котором в очередной раз увещевает сына, перечисляя всё, чего добился он за годы войн и преобразований во славу России. Письмо завершается следующими словами: «…с горестью размышляя и видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и еще мало пождать, аще не лицемерно обратиться. Ежели же нет. То известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, и не мни себе, что один ты у меня сын, и что я сие только в устрастку пишу: воистину исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя, непотребнаго, пожалеть? Лучше будь чужой добрый, нежели свой непотребный».
В ответ на это Алексей не только согласился с отречением, но даже просил об этом отца, добавив «детей моих вручаю в волю вашу; себе же прошу до смерти пропитания».
Петр не ожидал такого ответа. Своим письмом он думал вызвать раскаяние в сыне. Однако этого не произошло, и Петр поставил условие: «…или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах…» На что сын согласился: «…желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения»[86].
Через девять месяцев после последнего послания, находясь в Копенгагене, Петр советует сыну приехать за границу, чтобы включиться в дела. Однако Алексей использовал этот совет по-своему. По рекомендации Кикина он выехал в Вену и укрылся в тирольском замке в Эренберге, где был обнаружен гвардии капитаном А. И. Румянцевым. Именно Румянцев, выполняя приказ Петра, проследил путь Алексея из Тироля в Неаполь, а затем вместе с тайным советником П. А. Толстым добился встречи с ним, и после долгих уговоров они привезли царевича к Петру. В начавшемся следствии, длившемся полгода, Петр хотел выведать у Алексея всё, что касалось его отъезда за границу, все нюансы его планов против «государя и отца». В результате 24 июня 1718 года был объявлен приговор суда, а 26 июня царевич скончался. 30 июня он был похоронен в Петропавловском соборе рядом с женой.
В этот период Я. В. Брюс находился за границей на Аландском конгрессе, поэтому он и его супруга Марфа Андреевна, несмотря на близость к семье Алексея Петровича, были вне подозрений.
Народные легенды о Брюсе, собранные Е. З. Барановым Брюс и Петр Великий (продолжение)И взбулгачит он своими криками весь народ. Вот и сбежится народ со всех сторон.
— Что такое? В чем дело? Чего ты разорался?
А купец чуть не плачет и весь дрожит:
— Да как же, говорит, мне не орать, ежели каркадил слопать меня хотел?!
— Какой такой каркадил? — спрашивают. — Где он? Покажи!
Смотрит купец… нет никакого каркадила… И сам себе не верит. А народ смотрит на него и удивляется:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
