Они пошли в другой корпус, где был кабинет комбата. Рулон продолжал воз- бужденно говорить, объясняя учение Будды о невечности всего сущего и необходимости спасения.
В кабинете комбата, куда привели Рулона, кроме хозяина кабинета находились еще два человека. Один из них был в белом халате.
— Ну что? Ты говорил, что не нужно курить. Вот, я курю. Значит, мне нужно бросить?
— Да, ведь запрещено в части пить, нужно еще запретить курить и есть мясо, тогда мы уже будем ближе к истинному образу жизни, — затараторил Рулон.
— Еще что нам нужно делать? — спросил комбат.
Рулон снова стал рассказывать про свой сон и посвящать всех в учение Будды, объявляя, какие духовные титулы он назначит каждому из них. Человек в белом халате внимательно слушал и что-то записывал. Остальные глядели на Рулона, кто с сожалением, кто с отвращением. Комбат переглянулся с человеком в белом.
— Ну хорошо, сейчас ты поедешь и расскажешь это еще в одном месте. Там разберутся с твоей проблемой.
Рулон вышел вместе с человеком в белом халате, его посадили в машину и куда-то повезли. По дороге он продолжал всем излагать учение Будды. Шофер почему-то часто смеялся. Особенно когда Рулон рассказывал, как теперь все будет по-новому в их части. Врач сидел спокойно, видимо, ему еще не такое приходилось слышать.
В желтом доме
Скоро Рулона подвезли к большому желтому зданию за высоким забором. Его завели туда и сказали переодеться в полосатую пижаму. Затем его направили в большой зал, похожий на спортивный, весь заставленный койками. Ему выдали матрас и постельное белье и указали, на какой койке он теперь будет спать.
Когда он стал застилать кровать, к нему подошли несколько человек со странным выражением лиц. На них были такие же пижамы. Они спросили у него, откуда он и кто он такой.
— Я центральный раджа-йог Удмуртии и Центрального Казахстана, — браво ответил Рулон.
— А что это такое? — спросил парень с подергивающимся лицом.
— Ну, в общем, я человек, ищущий Бога, — серьезно произнес раджа-йог.
— Ты опоздал, — сказал парень.
— Почему? — удивился он
— Да потому, что Бога уже две недели, как выписали.
— он был здесь? — спросил искатель Истины.
— А где же ему еще быть, как не здесь? — спокойно ответил парень.
— А чему он учил? Расскажите мне, раз я его уже не смог увидеть, — попросил Рулон с любопытством.
— он учил, что когда он умрет, то нам всем каюк настанет, т. к. весь мир существует только потому, что он жив.
Наш мистик глубоко задумался над этим и вспомнил, что и сам как-то раз так думал, значит, что-то Божественное есть и во мне.
— Курить у тебя есть? — спросил другой парень с перекошенной физиономией.
— Я не курю, я йог, — ответил Рулон.
— Йог — это хорошо, а чему ты нас научишь?
— Я вас могу научить всему. Давайте начнем урок русского языка.
Они пошли, сели на койку. Рулона окружило человек двадцать, и он на- чал урок.
— Давайте начнем с того, что люди не задумываются о том, что они говорят. Вот, например, в нашем великом русском языке есть слова «ералаш», «ерунда», «ересь», «еретик», «дубина стоеросовая», — начал говорить он, войдя в роль школьного педагога, — а оказывается, что эти слова значат совсем не то, что мы с вами раньше о них думали.
При этих словах один парень начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Затем он начал кататься по полу и выть. Все спокой- но смотрели, как к нему подошли люди в белом, уложили его на койку, привязали и что-то вкололи, после чего он успокоился.
— Ну вот, продолжим, — сказал Рулон, — все эти слова имеют корень «ер», который происходит от слова «эрос» или, если угодно, «херос». Таким образом, «ересь» не что иное, как, выражаясь по-русски, «херня», «дубина стоеросовая» — это дубина величиною в сто фаллосов. «Ерунда» — это совокупление, а «ералаш» — это беспорядочное групповое половое сношение. И, представляете, так назвали небезызвестную вам детскую передачу.
Слушая Рулона, парни реагировали по-разному. Одни смеялись, громко хлопали в ладоши и визжали. Другие сидели с бессмысленными лицами. У некоторых изо рта бежали слюни. Один из них даже громко заплакал.
— Да ты и вправду учитель, — сказал парень с перекошенной рожей, которого, как выяснилось, звали Геной. — Только ты потише тут говори, потому что за нами следят. Вон видишь, пролетел вертолет. Это не случайно. Здесь везде встроены подслушивающие устройства, — говорил он шепотом, пугливо озираясь, — и ночью сюда приходят зеленые. Они над всеми опыты проводят. Они с Марса.
Рулон понял, что попал в необычное место и что это не просто так. Целый день он занимался йогой и медитировал, сидя на койке. Напротив него лежал парень, тощий, как скелет. Он отказывался от еды и молчал, его кормили через трубку. Рулон прозвал его «бухенвальдский крепыш».
Как-то раз, находясь в туалете, Рулон услышал знакомые крики: «Ахарата, сампо, буагир…» Крики доносились из вентиляционного окна, которое соединялось, по-видимому, с туалетом в другом помещении. Рулон подошел к окну и крикнул туда: «Ха-Хум-Ха!» — мантру астрального каратэ.
— Кто тут занимается школой астрокаратэ? — задал он вопрос в слухо- вое окно.
— Это я, Гуру Вар Авера, — раздался агрессивный мужской голос. — А ты кто такой?
— Я, Рулон, ваш скромный последователь.
— А ты что, в палате для тихих сел? Давай, все круши! И переходи к нам, буйным, — заорал Вар Авера.
— Да я сейчас разберусь тут, научу всех, а потом перейду и в вашу палату, — ответил он.
— Выше, выше поднимай, давай. Держи! Держи! Ах, болван, что же ты наделал?
— Что? Куда поднимать? — спросил Рулон.
— Да это я не тебе. Тут онанист один дрочил, я учил его «Кундалини» при этом поднимать, а он обкончался, не выдержал.
— А разве при онанизме это возможно делать? — спросил Рулон.
— Конечно, — ответил Вар Авера, — а то, что он зря время-то тратит.
В туалет зашли санитары и, увидев, что Рулон забрался на подоконник к слуховому окну, прогнали его оттуда.
Рулон постоянно заводил знакомства с новыми больными. Наблюдая за их проявлениями, он видел, что это не болезнь, а естество того или иного человека. А у тех, кто остался за забором, болезнь. Они не могут быть естественными, ведут себя, как роботы.
И еще он понял, что все люди, которые встречаются в жизни, есть твои зеркала. Ведь ты можешь увидеть только то, что тебе знакомо, т. е. то, что уже есть в тебе. Как муравей не может увидеть слона или пароход, так и человек не может увидеть того, чего нет в нем. И если тебе не нравятся люди вокруг, значит, в тебе есть то, что тебе самому в себе не нравится. Ведь люди — это твои отражения.
Рулон общался с одним парнем, который лежал с ним рядом на койке. Его звали Вадим. Центральный раджа-йог рассказывал ему о телепатии.
— Да, точно, это и происходит со мной, — подтвердил Вадим, — я вижу, что все люди знают мои мысли. Они берут и вкладывают ко мне в голову какую-нибудь мысль, а я ее беру и другому вкладываю. И еще бывает, — добавил он, понижая голос, — вот у меня тут в животе жаба живет, она там ворочается, прыгает. Представляешь?
Видимо, в тебя вселился Дух, — сказал Рулон, — давай я его буду изгонять, — и он стал читать мантру, изо всех сил выталкивая руками энергетические пучки, чтобы поразить Духа.
Юный маг кричал:
— Изыди, злой Дух. Именем Отца и Сына и Святого Духа!
Но его остановили санитары и пригрозили, что уложат на вязки и вко- лют серу.
Желтые противные стены с облупившейся штукатуркой создавали ощущение заброшенности и опустошенности. Полосатые одеяния обитателей умственного заведения навевали тоску, но Рулон увидел, сколько здесь лежит одаренных людей, уже раскрывших в себе те способности, к которым он так стремился. Вскоре Рулона вызвали к врачу. В кабинете он стал рассказывать, что уже просветлевает.
— Что же такое «просветление»? — спросил врач.
Рулон описал все свои практики и состояния, рассказал про мистический опыт восточных мастеров.
— Это какая-то новая форма шизофрении, — сказал врач. — Видимо, шизофрения восточного типа.
Находясь у врача, Рулон увидел толстую книгу. Ему хотелось что-нибудь почитать, и он незаметно сунул ее за пояс.
Придя в палату, воришка прочитал название книги. Это была «Психиатрия». Он сунул ее под матрас, решив почитать, когда никто не будет видеть.
***Через некоторое время, к Рулону приехала мать. Его вызвали на свиданку. Во дворе больницы за высоким каменным забором, где на расстоянии пяти — семи метров до ограждения росли деревья, они сидели на скамейке.
— Что же ты, сынок, что с тобой? — спросила она.
