Ух, как быстро несется поезд. Рулон сидел в вагоне вместе с другими новобранцами и ехал в армию. Его бесило, что он, как овца, пошел в армию, когда мог легко от нее отмазаться. Но он понимал, что это нужно для Духовного Пути, для духовной практики.
В военной части, куда они прибыли, всем выдали новую форму. Надев ее, Рулон пошел по казарме. К нему подошел «дед» и врезал ему по морде так, что он упал на пол, потом поднялся.
— За что? — недоуменно спросил он.
— Ты крючок не застегнул, — спокойно объяснил «дед».
— А, понятно, — ответил, улыбаясь, Рулон, и стал застегивать крючок.
— Подожди, — сказал «дед», — снимай форму. Махнемся, а то испачкаешь, а мне уж скоро на дембель. Не пойду же я домой в поношенной.
Они обменялись формой. Вскоре начался отбой. «Дед» зажег спичку.
— Чтоб все разделись, пока она не сгорит! — скомандовал «дед».
Солдаты стали судорожно раздеваться.
— Не успели, — сказал «дед», — одеваемся, пока горит спичка.
Солдаты снова стали одеваться. Не успев даже сделать это до половины, как дед заорал:
— Все, не успеваем, спичка-то уже догорела, уроды. Давайте-ка снова.
Всем это жутко надоело. Никто не привык к дисциплине. Разнеженные доброй мамой, пацаны стонали от этой практики.
«Злую же шутку сыграла со мной подлая мать, — бесился Рулон, — сделала меня дерьмом, так, что я даже не могу быстро отбиться».
— Отбиваемся, — снова скомандовал дед, снова чиркнув спичкой.
Шел уже третий час носи, спать хотелось страшно. Уже ничего не соображая, как тупые машины, новобранцы пытались вовремя скинуть с себя все шмотье и вот уже было все успели раздеться:
— Так, — сказал дед, — смотрите-ка, а рядовой Девочкин не успел, значит. Теперь все снова одеваемся.
— А, сука, козел, — заорали солдаты, — из-за тебя мы не отбились. Не дай бог, не успеешь, падла, урою.
«Вот они муштра, — подумал Рулон, — в таком состоянии солдат вообще отучится думать, будет действовать как автомат, как тупое орудие убийства, чего от нас и добивается правительство.
— Опять не успеваем, — сказал дед, когда догорела спичка.
Все волком смотрели на Девочкина. Рядом стоящий пацан пнул его, другой дал по морде:
— Быстрей шевелись, сука, из-за тебя мы отбиться не можем, задушу!
«Пусть благодарит мамочку, — думал Рулон, — которая сделала его таким чмом. Здорово он теперь расплатится за это».
Перепуганный урод на сей раз все-таки умудрился раздеться во время, и рота кое-как отбилась.
Только казалось Рулону он коснулся подушки, как уже наступило утро, и зычный крик дежурного:
— Рота, подъем! — пробудила пацанов.
Очумелые и не выспавшиеся, они стали вскакивать с постелей и судорожно одеваться. Девочкин же остался лежать досматривать сны.
— Вставай, урел! — стали будить его солдаты, кулаками пиздя его по харе.
— Так, даю минуту, — бесился дед, и все кровати должны быть заправлены, кто не успеет, будем бить по зубам.
Выяснилось, что кровати заправлять мало, кто умеет.
— А теперь быстро в туалет, чтобы за минуту все успели посрать и помыться.
Рота ломанулась в маленький сортир. Приходилось срать и тут же на толчке бриться. Те, кто умывался сразу и ссали в рукомойник, чтобы не терять времени. Толкотня в туалете стояла страшная.
— Рота, стройся! — прозвучала следующая команда, и солдаты ломанулись из туалета в коридор казармы. Кто-то с не подтертой сракой, на ходу застегивая штаны, кто-то со ртом полным не смытой зубной пасты, кто-то с наполовину сбритыми усами.
— Равняйсь, смирно! — звучала следующая команда.
Затем дед начинал осмотр. Если у кого-то был недочет: не подшитые воротнички, не мытая рожа, покоцанная форма, не начищенные сапоги, дед командовал:
— Смирно! Глаза закрыть!
И после этого бил по ебальнику.
— А как все успеть? — завозгудал Игорь.
— Кто тут не успевает?! Шаг вперед! — скомандовал дед.
Игорь сделал шаг вперед.
— Три наряда вне очереди, — вынес приговор дед, — спать меньше надо, зараза, ночью время много, сапоги чисть, брейся, подшивайся.
— А днем дадут время? — спросил другой пацан.
— А днем, — констатировал дед, — вы наши сапоги драить будете и нам воротнички будете подшивать, поняли, падлы?
«Вот вам и рабовладельческий строй, а учило истории пиздело, что он давно кончился. Да мы настоящие рабы дедов, офицера КПСС, правительства. И им это выгодно. Выгодно иметь рабов, которые идут защищать их задницу, воевать во Вьетнаме, Афганистане, Хуистане, а нам будут вешать на уши лапшу, что мы защищаем родину, выполняем интернациональный долг, а из нас тут просто делают роботов».
— А теперь быстро одеваться и на строевую!
Рулона с ротой долго гоняли по плацу, заставляя выполнять глупые команды: «налево, направо, кругом, шагом марш».
«Так нас дрочат, чтобы мы стали бездумным орудием войны, пушечным мясом, — видел он».
В строю их радостно заставляли распевать глупые песни патриотического содержания.
Оглупление продолжалось.
— А теперь за лопаты, — скомандовал дед, — снех чистить будете.
Начали чистить плац, сгребая снег в одну кучу. Когда работа была закончена, дед взглянул на часы и сказал:
— До отбоя еще 6 часов, давайте-ка, козлы, теперь перетаскивайте эту кучу в другое место. Чтобы солдат ни делал, главное, чтобы к отбою умотался.
Пока все таскали снег, Игорь тихонько смылся и купил в магазине булку хлеба, но когда он возвращался, его-таки заметил дед.
— Что не наедаемся? — сказал он издевательским тоном, развязно подходя к Игорю и вытаскивая у него из-за пазухи булку, — так теперь будешь ее жрать, — сказал он и бросил булку на землю.
— Упал! Отжимайся и жри ее ртом, собака, пока мы тебя не отпетушили.
Игорь стал возражать, тогда деды стали его бить, пиная ногами. Один дед, бывши подвыпивши, снял ремень и, намотав его на руку, сказал:
— Если ты не будешь отжиматься и жрать хлеб, я тебя буду бить пряжкой по голове, пока дураком не сделаю, понял?
Игорь, увидев, что дело принимает крутые обороты, стал отжиматься и кусать булку. Деды и молодые окружили его, наблюдая за этой процедурой. Игорь устал отжиматься, стал падать. Деды пинали его, заставляя продолжать отжиматься.
Когда он съел уже почти всю булку, его стало тошнить и вырвало. Дед схватил его за голову и стал тычить лицом в блевотину.
— Что нажрался, сука, не дай боже, еще кто из вас шо себе купит! Деньги вы должны отдавать мне! Кто даст 10 долларов, тому отгул на день будет. Всосали, уроды?
«А вот уж и налоговая инспекция, — подумал Рулон».
Настало время отбоя. Опять с большим трудом удалось отбиться.
— Поворачиваемся на правый бок, — скомандовал дед, — шнурки передергиваем раз, два, раз, два, — глумился он.
Игоря подняли с постели и в одном нижнем белье вывели из казармы на мороз.
— Постой тут, сука! Шо дедов не слушал? Сопротивлялся? Теперь померзни, пока все спят.
Кое-кому еще не дали спать ночью, заставляя выполнять разные прихоти дедов: подносить еду, стирать одежду, чесать пятки.
«Вот она армия, — подумал Рулон, — кого здесь из нас делают. Да мы тут становимся просто моральными уродами. Нас тут калечат. Да эта жизнь и все, созданные в ней условия, предназначены только для одного, — чтобы человеку все тут остапиздело, и он устремился бы в маха пара нирвану».
Только Рулон заснул и проспал, может быть, час, как прозвучала тревога, и всю роту в полной экипировке погнали на полигон.
Бежать пришлось по глубокому снегу в противогазах, таща с собой автоматы, гранатометы и прочую хуетень.
Хотя Рулон привык к спорту, эта нагрузка ему малой не показалась. Он задыхался в противогазе.
«Вот это бренное тело, это кусок мяса, который навесили на мой дух, чтобы я в нем мучился и не забывал, что живу для страдания, чтобы развивал волю и разум, стремясь справиться с этим чертовым тренажером, непослушным, вечно болящими и страдающим мясом».
Тут Рулон увидел, что Девочкин пизданулся на землю и, не смотря на пинки дедов, в себя не приходил и не мог бежать дальше. С него стянули противогаз, он был весь в блевотине.
— Эй, засранцы, — скомандовал дед, — тащите на руках этого слюнтяя.
Проклиная все на свете, пришлось тащить еще этого мудака.
— Падла, сволочь, получай! — стали бить его молодые, когда дотащили до казармы.
— Говно, из-за тебя я чуть не сдох
— Только еще свались, паскуда, — доносились реплики в его адрес.
— Три наряда ему вне очереди, — бесился дед.
После этого Девочкина долго долбили и били, заставляя выполнять всякую грязную работу. Но у него все валилось из рук, ничего не получалось, он начал ныть, показывая свое слабодушие.
— Пидор, сука, мразь, да я тебя убью, — бесился дед, пиная его сапогами.
