Там оказались такие же отпечатки. И подпись: «Отпечатки пальцев, оставленные преступником на бутылке, которой была убита А.М. Шатрова».
– Сравните, – предложил Шарыгин.
– Правый указательный, – напомнил Максим Петрович.
Тут и сравнивать было нечего. Вот он, шрам.
– Мой отпечаток, – сказал Мышкин. – Ну и что?
– Заносим в протокол, – заявил Шарыгин. – Подозреваемый признал, что отпечатки на орудии убийства принадлежат ему. Признали? – он глянул на Мышкина.
– Разумеется. Мои отпечатки. Я оставил.
– Замечательно! – восхитился Шарыгин. – На бутылке, на бутылке оставил! Да?
– Вы не расслышали? – спросил Мышкин.
– Подпишите протокол экспертизы. Что вы согласились с выводами. Чтоб потом не утверждали, что доказательства сфабрикованы.
– Что? Какие доказательства? Этот бред вы называете доказательствами? – брезгливо сказал Мышкин. – Это не доказательства.
– А что это? – удивился Шарыгин.
– Бред сивой кобылы у мешка с овсом. Я же только вам сказал – да, брал бутылку в руки, оторвалось горлышко, я порезался. Посмотрите внимательнее! – он протянул раскрытую ладонь Шарыгину, но тот стукнул кулаком по столу.
– Арестованный Мышкин! Сидеть! Руки на колени! Сержант!..
Одним прыжком Бандера оказался рядом.
– Не спускай с него глаз! – приказал дознаватель. – Видишь, угрожал жестами. Если повторит попытку покушения на дознавателя, то… Понял-нет?
– Так точно! – рявкнул Бандера.
Толстяк успокоился.
– И опять вы нас за лохов держите. Унижаете. Обижаете. Оскорбляете. Обзываете всячески – то сумасшедших здесь, в главном управлении МВД, нашли, то лошадей. А ведь мы терпим. Мы не железные. Мы, в некотором роде, тоже являемся потерпевшими. От вас.
– Очень интересно, – сказал Мышкин. – Будете требовать возмещения ущерба?
– А как же! – воскликнул Шарыгин. – Ведь что получается: мы к вам по-человечески, наручники сняли. Никто вас не бьет. Не запугивает. Иголки под ногти не загоняет. Педерастам на расправу вас никто не отдал – пока! И что за это? Мы к вам лицом повернулись, а вы к нам, простите за грубое выражение, повернулись задом. Ягодицами, значит.
– А другой музыки у вас нет? – вежливо поинтересовался Мышкин.
– Какая музыка? – возмутился дознаватель. – Ты про что?
– Про постановление суда о моем аресте или задержании. В соответствии с законом.
– Законное желание, – согласился дознаватель. – Правосудие должно торжествовать везде и в любое время.
Он посмотрел на часы.
– К счастью для вас, господин Мышкин, судья уже проснулся. И должен быть на службе.
Он подвинул к себе телефон и набрал номер.
– Ваша честь, Иван Александрович! От всей нашей команды приветствую вас! Да, Шарыгин. Срочно нужен ордер, знаете, просто немедленно. Да, нас можно немного поздравить. Обложили зверя. Да, мокрое… Серийный убийца и педофил. Тот самый, целый год за ним бегали, высунув языки. Любовницу свою бутылкой замочил. Двух девочек в феврале изнасиловал, десять и восемь лет. И еще двоих уже в апреле. И всех убивал, сволочь. Признание? Хочет явку с повинной. Дает признательные вовсю. Уже показал, где закопал двух, февральских. Апрельских завтра покажет. Нет, ордерок сейчас надобно. Иначе, боюсь, на свободе он до тюрьмы не доживет. А нам он нужен живым, и закону тоже. Сейчас продиктую. «Мышкин Дмитрий Евграфович, 1970-го года рождения, 15 января. Родился в Ленинграде. Разведен, детей нет. Проживает: седьмая линия, двадцать пять, квартира двадцать пять. Сейчас пришлю сержанта Бандеру.
По мере того, как Шарыгин излагал дело, Мышкина все сильнее охватывало отчаяние. Он теперь осознал, что может вообще не выйти отсюда.
– Ну что, придурок? – усмехнулся Шарыгин. – По-моему, у тебя появились большие проблемы. Или нет?
– Зачем вам это? – тихо произнес Мышкин. – Зачем чужих преступлений навешиваете?
– А почему нет, если выпала такая возможность? – весело ответил дознаватель.
– Но вы же знаете, что я ничего не сделал. И дети… Вы хотите меня посадить. А настоящий педофил и убийца на свободе. А если он завтра вашего ребенка убьет?
– Не убьет! – заверил Шарыгин. – По причине наличия отсутствия.
– Других убивать будет. Не жалко детей?
– Значит, так, – перебил его Шарыгин. – Хочешь жить – будешь дышать, как я скажу. Последний шанс тебе даю: явку с повинной. Тогда тебе дадут шесть, от силы десять лет трудовых лагерей. А если, идя тебе на встречу, Шатрову мы переквалифицируем как непредумышленное убийство, по неосторожности, – вообще красота. Срок в два раза меньше. А там и на УДО можно заяву подавать. Отдохнешь на зоне годика три и выйдешь довольный и счастливый.
– УДО? Что это?
– Условно-досрочное освобождение. Все-таки я слишком мягкосердечный и гуманный – а, Бандера? Гуманный?
– На все сто! – важно подтвердил сержант Бандера.
– А заявление об изнасиловании? Которое в деле?
Шарыгин махнул рукой.
– Можешь забыть. Выручу тебя еще раз, авансом. Мы люди добрые. Мы, может, друзья твои, настоящие. Таких нигде не найдешь.
– Я не могу… – сдавленно произнес Мышкин. – А убийца тем временем…
Толстяк приблизил к нему свое круглое лицо, по-прежнему издававшее легкий запах сгоревшей проводки, и медленно, с ненавистью и презрением, заявил:
– Ты и есть убийца, придурок! И дело твое конченое! Разве что на зоне совершишь попытку к бегству. Которую, конечно, конвой пресечет.
– Я не побегу, – мрачно сказал Мышкин. – Не дождетесь. Не будет такого подарка Бандере.
– Ха! – удивился Бандера. – Все так говорят поначалу: «Не побегу!». Если надо побежишь, как миленький. До самого горизонта.
Мышкин решился.
– Давайте бумагу и ручку, – сказал он Шарыгину.
Потом спросил:
– Что писать?
– Все равно что, – ответил Шарыгин. – «В ГУВД от такого-то, год рождения, адрес. Явка с повинной. И дальше излагай поближе к материалам дела.
– Покажите материалы дела. Я должен посмотреть. Вы же не хотите, чтобы появились непреодолимые противоречия? Ни один суд не примет.
Шарыгин и Денежкин переглянулись.
– Умный, – кивнул Денежкин.
– А ты как хотел? – довольно ответил Шарыгин. – Господин Мышкин у нас большой специалист. Он ученый. Его даже к крупным делам привлекают. И прокуратура, и следственный комитет, и даже КГБ привлекал.
– И до сих пор на свободе? – удивился сержант Бандера. – Типа коррупция вокруг, значит. Его привлекают и те, и эти, а он гуляет на свободе, как фраер.
– Господин Мышкин привлекался в качестве помощника правоохранительных органов, – внушительно пояснил Шарыгин. – А ты, Бандера, опять за свое! Я на субординацию намекаю. И дисциплину. Не спрашивает тебя старший по званию – сиди и молчи. На зоне ты себя вел по-другому. Уважал начальников.
– Дак…дак я ж типа за справедливость. Законность еще, – обиделся Бандера.
– Без тебя обойдемся. Открой сейф. Возьми там папку и тащи сюда.
В папке было несколько фотографий.
– Вот, господин Мышкин, – сказал толстяк, выкладывая перед ним две большие фотографии. – Можете полюбоваться на свою работу.
Фотографии были цветные, с принтера.
Да, это была она. Вернее, уже не она. И даже не ее тело. Органическая масса, выведенная из жизненного оборота, но еще сохраняет прежние очертания, морфологию, фактуру и цвет того, что недавно было шедевром Создателя – женским телом потрясающей красоты. Но чем больше Мышкин вглядывался в снимки, тем бесстрастнее он становился. И даже ощутил нечто совершенно незнакомое: за грудиной у него образовался кусок льда.
– Камера цифровая? – сухо спросил Мышкин.
– Не понял, – качнул черепом Шарыгин.
– Снимки сделаны цифровой камерой?
– Ну-ка, дай сюда…
Шарыгин долго всматривался в фотоснимки.
– Не могу сказать точно, – ответил он. – Вернее, могу точно сказать, что не моя камера. Можете следователю задать свой вопрос. Когда допрашивать вас будет. Если дождетесь. А ведь может и не повезти, – предостерег он. – Иные задержанные до-о-лго ждут в СИЗО, когда их вызовет следователь на первый допрос. Годами – пять, шесть, а то и десять лет. Хорошо, когда хватает сил дождаться. Многие так и помирают, не узнав, за что сидят и кто у них следователь.
– Понимаю, – кивнул Мышкин. – Камера, я имею в виду фотоаппарат, цифровая. Это точно.
– И что? – насторожился толстяк.
– А то! – огрызнулся Мышкин. – Вы специалист, вы должны лучше меня знать, что цифровое изображение можно редактировать, как угодно. Добавлять детали, убирать детали… Вставить предмет, которого не было на месте происшествия. Вот и цена такого фотодокумента.
– Ваших грубых намеков, – сказал Шарыгин и с удовольствием потянулся, – я не понимаю.
– Все вы хорошо понимаете. Иначе не сидели бы здесь.
– Всё? – спросил Шарыгин. – Налюбовались?
И протянул руку. Мышкин фотографии не отдал.
– Вы хотите, чтоб я помог? Я еще не все рассмотрел.
– Еще две минуты, – разрешил Шарыгин и глянул на часы. – Не один вы у нас.
