К данным «косвенных источников» Николай Герасимович отнёсся с некоторым недовернем, считая, что при необходимости британский флот смог бы обеспечить топливную логистику. Другое дело, и это мнение высказывалось большинством штабных специалистов: не станут англичане расширять операцию сверх пределов, прекрасно понимая все риски пребывания в виду вражеских берегов, где противник может в полной мере использовать преимущества близости своих баз. Тем более, что эскадре Левченко там и действительно осталось пройти каких-то 250 миль. И пусть береговая авиация из-за погоды уже не сможет их полноценно прикрыть, но ведь и английская палубная тоже выпадает…
Ответственные офицеры службы береговых аэродромов в полках ВВС Северного флота скептически взирали на затягивающую небо дождливые тучи, обещавшие в довесок ещё и обледенение на эшелонах. Констатируя:
— Определённо нелётная. Только гробиться. Море холодное, прыгай, не прыгай, считай всё одно — хана. А моряки, — рассуждали не моряки, лётчики, — это их флотские дела. Их там и подлодки вышли прикрыть. Там и целый линкор «Архангельск» с эскортом выдвинулся. Сами справятся.
Ситуация когда линейный корабль Владычицы морей обратит свои орудия против бывших хозяев, почему-то настырно оставалась на слуху. В целом, наверное, объяснимо: если те же встречные бои — «Шерман» на «Шерман»*7, как и стычки ленд-лизовских краснозвёздных «Спитфайров» с однотипными истребителями с опознавательными знаками страны производителя ничего похожего не вызывали, то дредноут очевидно слишком большая железяка — 30 тысяч тонн монолитного металла на плаву — чтобы не обращать на себя внимание. Даже в удалённом представлении. Да и орудия на нём немалые.
Сталин и тот поддастся настроениям, усмехнётся в усы:
— Передали на свою голову, — бросив прищуром, тигриным, наркому, — но наш-то лучше.
О скверном состоянии «Советского Союза» докладывать Верховному Кузнецов не спешил… Немного самонадеянно, зная, как опасно скрывать от Хозяина факты. Но как профессиональный моряк Николай Герасимович не верил, что пара торпед способна остановить корабль водоизмещением 60 тысяч тонн. Во всяком случае, надолго.
«Получил контузию, оправится», — рассуждал адмирал флота.
Верил в это и Левченко. Тем более ему пообещали с «машинного», что дадут…
Пока же линкор пытался тянуть «Кронштадт».
Для моряков боцкоманд это было сплошное мучение, усугублявшееся неудачами. Дважды на борт «Советского Союза» заводили концы, чтобы подать двухдюймовые буксировочные лини, и оба раза они обрывались, тяжёлую тушу линкора упрямо ставило лагом. «Кронштадту», кораблю весом в 35 тысяч тонн, длиной 250 метров, далеко не виртуозу для таких дел, удерживаясь подле дрейфующего флагмана на минимальных ходах, самому приходилось непросто — управлялся с трудом.
На третьей тягомотной попытке «Союз» всё же заворочался, сам, пустив дыма, забурлив из-под кормы. Двинув. Тяжело, Не торопясь.
* Средний танк М4 «Sherman» американского производства, поставляемый по ленд-лизу и в СССР и в Великобританию, разумеется, широко используемый и армией США на европейских полях «второго фро яга».
Непропорциональные решения В разгар всех перипетий решилась проблема ходовой части «Кондора». На мостик с «низов» позвонил старший механик, обрадовав: — Правую турбину. Запустим. Опробуем. Пойдёт дело… — хорошо.
Заглушим, ещё раз проверю по валолинии, нет ли разноса. Будет — в смене режимов — нормально, значит, ещё побегаем.
«Дед» излагал подчёркнуто рублено, обрезая все потуги расспросить «что там да как». Скопин и не настаивал. Главное чтоб заработало, а всё остальное после, письменным отчётом.
— Добро, Сергей Юрьевич.
— Тогда даём. Помалу.
Команды на «прогон» правого эшелона на пост дистанционного управления ходового мостика поступали сразу. Машинный телеграф отзвякивал, сменяясь с «малого» на «средний». Крейсер понемногу набирал. Процесс понятное дело растянулся, но в итоге кратковременно, но догнали близко к максимальным оборотам, и стармех, прекратив подачу на ГТЗА, взял паузу. Проверять.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Позвонит он уже спустя час с лишним, подтвердив:
— Ещё побегаем.
* * *
— Теперь и убежать сможем. До Колы.
Скопин ответил понимающим взглядом, с командиром штурманской БЧ они как-то сразу нашли общий язык.
За то время пока гоняли свою «коробочку», вводя в режим правую энергетическую линию, ребята с «Чапаева» доложили: «Як-39 готов, и если что, то в любой момент…». Однако Осадченко категорически возражал, дескать, полётную палубу ещё даже полностью не восстановили, чтобы снова пожечь. Левченко безоговорочно поддержал заперт.
Тут всё было понятно. Как и предвиделось. СВВП предстояло «посидеть в гостях» и как бы уже не до самого берега. До Колы. Соответственно разделять авиатехников и их подопечную реактивную машину тоже как бы было не с руки. А там и вертолёт так же задерживался на палубе авианосца. Лётчиков и остальных, типа, повели «кормить и привечать». — Началось раздербанивание…
Пустые слова… чему быть, того не миновать. Да й по разумению: портить палубный настил авианосца без экстренной на то необходимости?..
Сейчас, на актуальный момент, превалировала проблема с «охромевшим» флагманским линкором. И это была общая проблема, как оказалось, для всей составляющей эскадры, вынужденной ориентироваться на самый тихоходный, корабль. «Советский Союз» вроде бы убедительно покатил своим ходом, но больше пяти-шести узлов никак не выдавал, тяжеловесно точно утюг вгрызаясь в волны, по-прежнему сохраняя крен.
На мостике ПКР по «выделенке» УКВ станции Р-860 ожидали каких-то прояснений со стороны командующего. В радиорубке «пиратски» прослушивали внутриэскадренный обмен, сигнальщики отслеживали флажные и ратьерные «перемиги». Потому как всё находилось в какой-то «подвешенной» ситуации, Левченко не спешил информировать «пришельцев», а это напрягало.
Пока всё — из внутри эскадре иного обмена — сводилось к выяснению, есть ли какие-то перспективы «Советскому Союзу» восстановить ходовые качества или придать ему большую скорость движения. Командир линкора Иванов вроде бы как настаивал на дополнительной буксировке линейным крейсером. Москаленко возражал, ссылаясь на предыдущие неудачи. Левченко в эти диалоги не вмешивался, каких-то отдельных распоряжений за «подписью» командующего не отмечалось. Как видно до поры, радиостанция флагмана вела интенсивный кодированный обмен дальней связью и «на том конце» не иначе был штаб флота, а то и сама Москва.
* * *
— И что дальше? — вопрос был как бы «на поговорить», но отнюдь не праздный. Кзп и штурман продолжали торчать на ходовом мостике, изнывая от неопределённости.
— Мы телепаемся и этот уже почти час, как висит на хвосте, выдерживая дистанцию на грани радиогоризонта. Эсминец? Судя по отражённому сигналу, похоже — да, малоразмерный. Активно фонит радаром и периодически строчйт британским кодом. Кому? Я уверен, что главным силам, что идут позади. Не понимаю я Левченко, чего тут ещё думать?..
Скопин, едва с поста РЛС засекли надводную цель по пеленг/ 270, вышел по «выделенке» на флагманское КП, доложив, описав суть ситуации и свои опасения. Там приняли, заверив, что доложат командующему. И пока реакции ноль.
Посты радиоэлектронной разведки, отмечали снижение интенсивности радиообмена, как и работы радаров с направления, где последний раз фиксировали британское соединение. Однако полагаться на специалистов РТР следовало с оговоркой: противник мог намерено уйти в режим радиомолчания. Тем более имелось подозрительное исключение в виде этого самого корабля дозора в шестнадцати милях за кормой.
— А вообще, чего гадать да предполагать, поднять вертушку, глянет бортовой РЛС…
— Ветер уж больно коварный с порывами. При скорости более 18 м/с возможно схлёстывание лопастей на критических режимах. Не угробим «верту ш ку х»?
— Да, ветер дрянной, но Датским проходили, по-моему, и то хуже было. Поговорим с лётчиками, кто там у нас из самых опытных экипажей.
