С лязгом отвалилась и упала в грязь поцарапанная кираса. Сиротливо оставшийся наплеч и нарукавники оказались сняты раньше, и теперь девица со стонами и сдавленными проклятиями принялась избавляться от нижней части доспехов — пресловутых железных штанов, осмеянных в неизбывно циркулировавших о паладинах анекдотах. Хотя, справедливости ради стоило отметить, что седалищная часть всё же оказалась обычной, кожаной.
Ларка отдыхал, взглядом не столько изучая оказавшуюся весьма интересной конструкцию доспехов, сколько прицениваясь к паладинше. А ничего — стройненькая, словно рябинка… чёрт же её на войну потянул! Вернее, бог… вынырнув из искусно окованных сочленёнными пластинками стали сапожек, босая девица поёжилась от ночной сырости, и с глухим вздохом ухватилась за ремешки оставленного напоследок шлема…
Светлый меч с глухим лязгом выпал из ладони — однако Ларка едва отметил то самым краешком сознания. Он смотрел в это пыльное, с грязными дорожками от слёз лицо и всё холодел, холодел, словно пытался окончательно выстудить ночную прохладу.
— Ольча… Ольча, ты ли это? — однако девица с горьким недоумением лишь посмотрела на него.
— Я должна тебя знать, еретик? — она! Только она умела говорить так, с еле заметной очаровательной неправильностью уроженки гор!
Будьте вы прокляты, боги! Особенно ты, отныне вдвойне ненавистный творец, спаситель или как там тебя. Нет вам ни оправдания, ни прощения, если вы позволили такое…
Однако, не отвечали уснувшие деревья вокруг, на чёрных и молчаливо враждебных кустах не шелохнулся ни один листик. А крепкий парень в извозюканном мундире сидел на истерзанной, залитой лунным серебром дороге и зачем-то ронял на ту горькие, блистающие капли.
— Ты была моим лучшим другом… в иное время я не колеблясь перегрыз бы за тебя глотку любому осмелившемуся обидеть… и теперь враги… как же это?..
Ещё чуть озарённое отблесками небесной благодати — а может, то и луна пыталась утешить — девичье лицо чуть нахмурилось.
— Скажи мне, только правду — я была… ведьмой в прежней жизни?
И едва парень кивнул, как ныне знатная леди горько разрыдалась.
— Значит, я и правда пила кровь невинноубиенных младенцев? — всё же, Ларка не удержался и сквозь собственные слёзы захохотал.
До боли в щеках, до судорог в животе.
— Дурында ты, Ольча… да любой крестьянин из деревни или солдат гарнизона не колеблясь отдал бы за тебя свою жизнь. Какие младенцы? Вот же глупости! Старая ведьма с Кривого Урочища признавала, что ты станешь даже лучшей целительницей, чем она — даже чем королевские лекари с патентом.
Он перекатился на колени и достал из-за пазухи тонкую каменную пластинку.
— У тебя была власть над живым и неживым — это вот ты сделала своими руками и подарила мне, когда я уезжал учиться на офицера…
Тёмный в ночи малахит лежал на крепкой ладони парня, и ёлочка кокетливо помахивала из него зелёной лапкой. Вот она испуганно дрогнула, неуверенно моргнула — пальцы Ларки отцепили амулет с кожаного шнурка и осторожно вложили в тонкие и отчего-то ледяные пальчики. И словно призрачный огонь охватил своим сияние маленькую безделку — то малахит признал свою создательницу.
— Как странно… в нём чувствуются смутные, тёмные силы — но в нём нет зла…
Вновь Ларка напомнил — да ведь и в прежней Ольче никогда не было зла! Жёсткость да, но иначе в Медных горах и не выжить. Разгулявшиеся по весне огромные медведи с ворчанием уступали дорогу, а вожак волчьей стаи тоскливым воем и ищущим взглядом испрашивал разрешения даже просто перебежать следок лесной ведьмы.
— Вспомни, как мы вели из сторожки на Шалун-горе заболевшего охотника, Ольча! Ты напоила его своим отваром, и он в полубреду вспоминал такие забавные старые песни — а мы по очереди тащили его на плече в деревню. Ещё и поспорили даже, кто по дороге насчитает больше упавших звёзд на небе.
Ещё долго он вспоминал всякие подробности, смешные или грустные, иногда не очень деликатные — однако угрюмо и внимательно прислушивавшаяся святая сестра лишь недоверчиво фыркала.
— Ладно… — Ларка наконец встал. Голова вдруг прояснилась, и в ней холодным мотыльком всколыхнулась одна-единственная мысль. Рука парня неуверенно пошарила — и швырнул под ноги скорчившись сидевшей девицы её меч. Бестрепетно он встретил её удивлённый и задумчивый взгляд, и с еле сдерживаемыми рыданиями выдохнул. — Уходи, и лучше бы нам никогда больше не встретиться. Я не признаю тебя своей пленницей, возвращаю твои слова.
Он отвернулся было да шагнул к своему так сиротливо и торчавшему в сторонке бастарду, но спохватился.
— Амулет отдай только — в память о настоящей Ольче. Ты не она, всего лишь похожа на неё, мерзкая святая сестра.
Светлая, выгоревшая под солнцем бровь поползла вверх, а с грязных девичьих губ упали в ночь горькие и нелепые слова.
— И хотела бы… но, слово произнесено. Честь дороже жизни, уж ты-то это должен понимать. Всё же, поручик, я — твоя — пленница.
Задумавшиеся о чём-то своём под полуденным солнцем кусты роз словно взорвались. С треском раздираемой ткани, теряя лоскуты юбок сквозь них вылетела мокрая насквозь гувернантка. С ошалелым видом и прыгающими губами нянька августейшего отпрыска ещё миг-другой раздумывала — не упасть ли без чувств… да хотя бы в с готовностью распахнувшиеся объятья вон того гвардейского усача — а потом подобрав хлюпающие оборки резво припустила к спрятавшимся за зеленью королевского парка службам.
— Понятно теперь, молодой человек, что такое шалость?
Стоявший на берегу ещё колыхающегося декоративного пруда выряженный в атлас и шелка парнишка внимательно посмотрел на своего провожатого. Усмотрев всё же глубоко спрятанную хитринку, он прыснул. Здорово! Никаких тебе "как можно, ваше высочество" и прочих занудствований.
— Весело и сравнительно безобидно?
Офицер кивнул, безуспешно пряча в усы улыбку. Ну и что с того, что принц? Мальчишка как мальчишка…
— А вот что такое — висит груша, нельзя скушать? — стоило признать, августейший хулиган с прищуром, одним так и светящимся лукавством глазом посмотрел на задавшего такую лёгкую загадку полковника.
— Всё равно груша, — с ангельским выражением на румяной мордашке ответил он.
Полковник Блентхейм, в отсутствие всяческих нянечек-горничных решившийся на такое кощунство, как закурить в королевском саду, да ещё и в присутствии принца крови, от неожиданности едва не заехал себе кресалом по пальцу. С чего бы это?
— Хм-м… а почему нельзя скушать? — он пыхнул старательно вверх первой, самой сладостной затяжкой.
— Ядовитая, наверное, — в глазах мальчугана бесенята не просто пританцовывали, они уже отплясывали с лихостью дорвавшихся до барышень и танцев удалых конногвардейцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
