жертвенные животные и те принадлежали к мужскому полу: молодые бычки, барашки, козлы
(1). Когда в 1547 году французский лингвист Гийом Постель заявил, что обнаружил мессию в облике женщины – сиделку венецианской лечебницы по имени Джоанна, его тут же объявили безумцем. Сам же он полагал, что Христос вселился в Джоанну как раз по причине ее принадлежности к прекрасному полу: она была не такая, как власть предержащие, и в силу этого больше подходила для того, чтобы их критиковать. Постель назвал ее Новой Евой
(2). После нескольких лет проповедей и восхваления божественности Джоанны Постеля бросили в тюрьму за ересь. Некоторые утверждали, что он просто в нее влюбился, другие называли женщину ведьмой.
Случайно наткнуться на мессию в женском образе было крайне маловероятно – требовался целенаправленный поиск. В Париже группа последователей Клода-Анри де Сен-Симона, представителя французского утопического индустриализма позднего периода, с жаром обсуждала вопрос о том, можно ли ее вообще отыскать. Некоторые заявляли, что она живет в Гималаях, другие призывали ехать за ней в Новый Свет Соединенных Штатов Америки. По мнению идеолога секты, романтика Бертелеми Проспера Анфантена, ее, скорее всего, следовало искать в Египте, этом «брачном ложе Востока и Запада» – плодородном крае, где чувственный, женственный Восток встречается с рациональным, мужественным Западом. Анфантен любил называть себя Отцом, время от времени даже Père Suprême, то есть Отцом Верховным. Во время собраний в их храме к востоку от Парижа он требовал, чтобы стул рядом с ним никто не занимал, ожидая когда-либо усадить в него Мать – женщину-мессию, на французском la femme messie (3), следующую телесную оболочку, которую выберет себе бог-гермафродит. Осуждая брак как тиранию, Анфантен стремился ниспровергнуть мещанские нормы семейной жизни, набиравшие силу по всей Европе, и вскоре оказался в тюрьме – его посчитали угрозой общественной морали. По убеждению Анфантена, la femme messie должна была сформулировать новый моральный кодекс, в рамках которого представители любого пола пользовались бы священным равенством. Но пока ее никто не нашел, права женщин нельзя было изменить не то что в масштабах общества, но даже в рамках его собственной секты. Пока ее никто не нашел, женщины, вошедшие в состав экспедиции, в принципе не имели права голоса при решении любых вопросов.
Подобно многим другим сен-симонийцам Анфантен изучал в «Эколь Политекник» инженерное дело и поэтому, прибыв в Египет, страстно увлекся еще одной идеей. Пытаясь отыскать la femme messie и произвести с ней акт зачатия – многим казалось, что они ищут не кого-то, а еврейку, – сен-симонийцы одновременно преследовали цель выстроить новую дорогу между Европой и Востоком, считая этот проект с одной стороны научным, с другой духовным. И в итоге, как писал историк Джеймс Биллингтон, сосредоточились на задаче «пробить» канал через тонкую «мембрану» (4) девственной пустыни – единственного препятствия для торговли между Западом и Востоком. Этому каналу полагалось быть «очень длинным и глубоким» и значительно сократить путь к Индии, положив начало глобальной эре сближения цивилизаций, разделенных большими расстояниями. В Египте инженеры подготовили самые подробные чертежи. В пылком стихотворении, сочиненном за несколько лет до этого в тюрьме, Анфантен говорил:
СУЭЦ —Средоточие нашей жизни.Он покажет всему миру,Что мы мужчины
(5).
Когда три года спустя Мать так и не нашли, а многие сенсимонийцы умерли от чумы, миссию объявили безнадежной. Анфантен занялся более подходящим для него делом и перешел в Управление железных дорог. Тем не менее своим неудачным поиском мессии в женском образе эта эксцентричная команда пилигримов-инженеров заложила основу Суэцкого канала, который Уолт Уитмен впоследствии называл «Проходом в Индию». После его открытия в 1869 году европейские страны вступили в гонку по колонизации остального Востока, провозвестив эру нового империализма.
Ах, мы не можем больше ждать! Вот какие слова восклицал Уитмен, огибая в своих стихах весь земной шар. В этом гимне инженерам, он, оседлав волны восторга, отправился по морям и суше, украшенной милыми, говорящими телеграфными проводами, и далее через Суэцкий канал. Их паутиной надо опутать всю землю, утверждал поэт. Знакомый с идеями сен-симонийцев, Уитмен не только воспевал канал и волны технического прогресса как продукт современной науки, но и считал, что этот процесс неразрывно связан с легендами и мифами, хотя никогда напрямую не упоминал мессию в женском облике, вдохновившую на строительство Суэцкого канала. Современность творили архитекторы и капитаны кораблей, бороздивших моря, но вместе с тем и «древние религии» с их жестокими загадками, как писал он в одном из своих стихотворений, связывая воедино материальное и духовное, а попутно заточая в машине бога. На борту парохода, державшего курс на Восток, Уитмен совершил свое метафизическое восхождение. Омой меня, о Бог, в себе (6), – умолял он, все ближе и ближе подходя к божественному.
* * *
Отправившись через канал в Индию, британские колонизаторы обнаружили экосистему, изобиловавшую существами, которые в переводе со многих языков этой страны означали «богинь», хотя в действительности до богов несколько не дотягивали. В своих попытках составить их перечень теоретики индуизма включали в него очень многих, от кровавой Кали с ее ожерельем из черепов и усыпанной драгоценностями Лакшми, до «свежей крови… (7) целой толпы рожденных на земле богинь», – как называл их сэр Артур Лайолл. Колониальные офицеры и миссионеры лишь изредка обнаруживали следы того или иного культа поклонения у надгробных алтарей на могилах британских женщин, как правило, умиравших при коварных родах – наследии Евы, не устоявшей перед запретным плодом. В частности, это касалось некоей миссис Клэр Уотсон (8), захоронение которой в районе Бхандары, что в Центральных провинциях, умасливали «куркумой и лаймом», хотя больше о ней ничего не было известно. По некоторым сообщениям, недалеко от алтаря капитана Поула в Траванкоре располагалось превращенное в святыню захоронение безымянной жены (9) «одного германского миссионера», которая, как объяснял местный житель, при жизни «была леди очень доброй и щедрой, а сейчас, как следствие, стала столь же опасной».
Аналогичным образом поклонялись и жене чиновника из округа Кадапа в Мадрасе, умершей во время преждевременных родов в полицейском участке. Местные жители превратили ее в демона с обращенными назад ногами (10); имени ее не могла вспомнить ни одна живая душа. Жена другого офицера, Мэри Ребекка Уэстон (11), в 1909 году тоже умерла при родах и нашла свое последнее упокоение на кладбище в Дагшае, недалеко от Шимлы. Муж установил на ее могиле белое мраморное надгробие, живописавшее мать и дитя, на которых сверху взирал ангел. Когда по округе разлетелась весть, что фрагменты ее могилы наделены властью благословлять матерей сыновьями, от памятника стали отбивать кусочки, из-за чего он становился
