все меньше и меньше.
Истории такого рода весьма скудны; рассказы британцев об их обожествленных женах содержат в себе гораздо меньше деталей, чем повествования об их сородичах из числа мужчин – чиновников, умерших, но по-прежнему героически требовавших сигар. Многие летописцы Империи были эмиссарами христианской церкви и поэтому испытывали глубочайший дискомфорт от самой мысли о том, что Бог может явиться на землю в женской утробе, – и уж тем более что Им может быть она сама. Ее удел сводился к набожности и благочестию в домашних стенах, она должна была поклоняться сама, но никак не быть предметом поклонения.
Английская женщина, которую благодаря случаю больше всего чествовали как божество, в определенном смысле оказалась всего лишь фикцией. Ею стала пожилая мать Ронни Хислопа, колониального судьи из романа Э. М. Форстера «Поездка в Индию». Съездив к нему в Чандрапур, миссис Мур умирает на борту корабля, следующего домой в Англию, где-то в районе Суэцкого канала, на стыке Европы и Азии, после чего дух почтенной матроны «расстается с телом». Одновременно с этим в индийской деревне, которую она совсем недавно покинула, ей начинают поклоняться, оправдывая, пусть даже только в романе, предпринятую Анфантином попытку духовного поиска. Ее чествуют как мессию, вставшую на защиту индуса, несправедливо обвиненного в нападении на белую женщину в Марабарских пещерах. Хотя Ронни решает отправить мать домой, во время суда над Азизом священное имя миссис Мур «вихрем ветра пронеслось над судом», и крестьяне стали скандировать его на улицах. Вскоре повсюду стали возникать могильные храмы, изобилующие дарами, подходящими матери британца, – «керамической посудой и прочими подобными вещами». Ронни, следовавший лишь религии «в ее стерилизованном школьном варианте», пришел от этого в ужас. «Его просто выворачивало, когда он слышал, как толпа скандирует имя его матери, переделанное в имя индуистской богини:
Эсмисс Эсмур
Эсмисс Эсмур
Эсмисс Эсмур… (12)».
В романе, который и по сей день остается классическим портретом или даже критикой Британской Индии, Форстер описывает неоднозначность колониальных богов. Предвзятый читатель может увидеть в обожествлении миссис Мур подтверждение фанатизма и отсутствия логики у народа, склонного поклоняться чему угодно – даже чужой, зачастую неоднозначной фигуре матери. С другой стороны, в этой истории содержится намек на силу ее апофеоза: в мире, где коренное население Индии вряд ли может рассчитывать на справедливость, Азиза в суде должным образом признают невиновным и оправдывают, снимая обвинение в тягчайшем преступлении, тем самым доказывая нам, что ее имя действительно работает. Как и в случае с культом Никалсейна, ее возвышение в ранг божеств могло быть средством подчинить колониальное могущество своим интересам и окунуться в ее божественное начало. В то же время божественная суть Эсмисс Эсмур стоит в стороне от обожествленных представителей империи, принадлежащих к сильному полу. Форстер намекает, что только она, будучи мудрой женщиной в возрасте, может разглядеть множественные слои истины, сначала докопавшись до того, что случилось в пещере, затем осознав всю лживость британской имперской позиции, а потом опустившись на самое дно иллюзий человеческого бытия. Обремененный грузом обязанностей винтика в государственной машине, Ронни считает ее божественность лишь еще одним досадным обстоятельством, с которым ему приходится мириться. «Что происходит с человеческой матерью, когда она умирает? – жалуется он. – Вероятно, возносится на небеса, и уж во всяком случае исчезает».
* * *
Но среди почти полного отсутствия историй о женщинах, по воле случая обретших божественную сущность, все же есть одно исключение, которое легло в основу целого ряда публикаций в лондонских газетах, а впоследствии вошло во фрезерову «Золотую ветвь». Прибыв в Индию в 1879 году, сэр Уолтер Лоуренс обнаружил, что крестьяне поклонялись «голове» на рупии, по случаю принадлежавшей королеве Виктории (13). В 1883 году в издании «Спектейтер» появился материал о «поразительном случае» на побережье Ориссы – некто сержант Аткинсон сообщал, что наткнулся на секту, поклонявшуюся королеве Виктории как богине. «У нас нет точных сведений о том, что это было – местный культ или более масштабное религиозное течение», – отмечалось в газете. «Подобное обоготворение королевы всецело соответствует нашим знаниям о том, как у низших каст и диких племен проявляются религиозные чувства», – писал автор, цитируя отрывки из предложенной Лайоллом теории об индусской лестнице Иакова, этой скоростной магистрали между небом и землей.
«В Индии она считалась божественной и святой», – вспоминал сэр Уолтер, повествуя о печальной судьбе некоего ученого мужа из Кашмира, который отправился в изгнание только за утверждения о том, что Виктория «точно такой же человек, как и он сам». Это было «простодушное», «спонтанное» проявление любви миллионов к ее величеству; в их убогих хижинах портрет королевы зачастую был «единственным украшением». Если верить «Спектейтеру», поклонение не ограничивалось только самой королевой или ее изображением на монетах, но и распространялось, например, на богато украшенное серебряное блюдо, преподнесенное ею когда-то в дар полку гуркхов. Кавалеристы из числа местных жителей в своей «жажде веры» почтительно спрыгивали с коней, проезжая мимо этого роскошного предмета домашнего обихода. Далее «Спектейтер» рассуждал на тему того, получит ли эта новая религия какое-то распространение: «По всей Ориссе, а то и за ее пределами могут вырасти храмы… тысячи в восторженном экстазе станут бить поклоны, устраивать шествия и танцевать, а сотни тысяч, принимая или отдавая в качестве платы монеты, прикладывать их ко лбу только потому, что на них выбит профиль их богини». Помимо этого, издание выражало мнение, что «нечто подобное вряд ли случится», если учесть, что Орисса расположена недалеко от Калькутты с ее более скептическими настроениями, а «английские официальные лица, опасаясь стать посмешищем, сделают все от них зависящее, дабы искоренить новую веру». Даже в столь своеобразную эпоху, как правление Виктории, это, по выражению журнала, стало «случаем весьма необычным». Подобно тому как Британия пыталась использовать Индию в качестве лаборатории по насаждению викторианской морали, апофеоз, предметом которого сама королева стала в джунглях, был словно задуман специально для того, чтобы обречь эту миссию на провал. «Мы полагаем, что в один прекрасный день королева получит по поводу случившегося официальный рапорт; было бы интересно увидеть, что она при этом будет чувствовать», – добавлял «Спектейтер».
Вопрос выглядел вполне уместно, потому как сама Виктория, несмотря на унаследованное ею всемогущество, не верила в политические права женщин, хотя впоследствии и стала их символом, пусть даже помимо своей воли. В 1870 году, когда в Британии вовсю стали обсуждать всеобщее избирательное право, она написала: «Королева с тревогой призывает всех, кто умеет говорить и писать, присоединиться к ее усилиям, дабы остановить эту безумную, порочную глупость, называемую “правами женщин”, вместе с сопутствующими ей ужасами, к которой проявляет такую склонность ее
