— На что же нам нужен ров, когда мы хотим вытащить Джима из-под сарая?.. — возразил я.
Но Том и не слушал меня. Он совсем позабыл и меня и весь свет. Он сидел, подперев подбородок рукой, и думал. Наконец он вздохнул и покачал головой.
— Нет, не годится… это не представляет особенной надобности.
— Надобности в чем? — спросил я.
— Чтобы отпилить ногу Джиму.
— Господи помилуй! — воскликнул я, — Действительно, нет никакой надобности. А для чего бы тебе хотелось отпилить Джиму ногу?
— Знаешь, ведь некоторые из героев это делали! Им не удавалось распилить цепь, вот они прямо и отпиливали себе руку. А ногу было бы еще эффектнее! Но нам надо от этого отказаться; да и кроме того, Джим — негр, он не поймет причин — для чего это нужно, не поймет, что так водится в Европе, нет, уж лучше мы это оставим. Но вот что: ему надо добыть лестницу — мы можем разорвать простыни и легко смастерить ему веревочную лестницу, потом мы пошлем ее, запеченную в пироге, так почти всегда делается. Я едал пироги и похуже…
— Ах, Том, что ты городишь! — возразил я. — Джиму вовсе не нужно никакой лестницы…
— Нужно! Ты ничего не смыслишь — лучше бы уж не совался! У него будет веревочная лестница непременно — у всех заключенных бывает.
— Да скажи на милость, что он с ней станет делать?
— Как что делать? Спрячет себе в постель, разве нельзя? Все, решительно все так делают, и ему надо. Гек, ты, право, никогда не хочешь делать дело по-людски, как водится; вечно тебе нужно выдумывать что-нибудь новое. Если б даже и не понадобилась ему веревочная лестница, так что же из этого — она останется у него в постели, после того как он убежит, в виде следа… А ты думаешь, им не понадобятся следы? Разумеется, понадобятся! Или ты не хочешь им оставить следов? Славная была бы штука! Нечего сказать!
— Ладно, — сказал я, — если уж это в порядке вещей, пусть будет так, дадим ему лестницу. Я не желаю идти против правил. Но вот в чем дело, Том: если мы разорвем свои простыни, чтобы сделать лестницу Джиму, нам непременно достанется от тети Салли. Теперь же, если рассудить хорошенько, то лестница из коры орешника ничего не будет стоить и никому не причинит убытка, а ее точно так же можно запечь в пирог и спрятать в соломенный матрац — ни дать ни взять как и тряпичную лестницу; что же касается Джима, то у него нет опыта по этой части, для него сойдет и такая…
— Вздор, Гек! На твоем месте я бы молчал; ведь ты круглый невежда. Ну, кто же слыхивал, чтобы когда-нибудь узники спускались по лестнице из коры? Да это просто потеха!
— Хорошо, Том, делай по-своему, но только я тебе советую — позволь мне лучше снять простыню с веревки, где сушится белье.
На это он согласился. Тут опять новая мысль пришла ему в голову:
— Кстати, прихвати и рубашку.
— Зачем же рубашку, Том?
— А затем, чтобы Джим вел на ней свой дневник
— Дневник! Батюшки мои, да ведь Джим и писать-то не умеет!
— Положим, не умеет, так что ж из этого? Он может делать знаки на рубашке, мы смастерим ему перо из старой оловянной ложки или из обломка старого обруча от бочонка.
— Не лучше ли выдернуть перо у гуся — и скорее и удобнее!
— Видано ли, чтобы у заключенных бегали гуси вокруг тюремной башни, дурень ты эдакий! Они постоянно мастерят себе перья из какого-нибудь самого что ни на есть жесткого, неподатливого материала, например, из куска старого медного подсвечника, или чего другого, что попадется им под руки; а чтоб оточить перо, им надо много времени, целые недели и даже месяцы, потому что приходится тереть его об стену. Да они ни за что и не стали бы писать гусиным пером, если б оно у них и было! Это не по правилам.
— А из чего они чернила делают?
— Многие приготовляют его из железной ржавчины, разведенной слезами, но это больше люди слабые да женщины; герои же вместо чернил употребляют свою собственную кровь. И Джим может сделать то же, а если ему понадобится сочинить маленькое таинственное послание, чтобы дать знать свету, где он томится в заключении, он может написать его на дне жестяной тарелки вилкой и выбросить тарелку в окно. Железная Маска постоянно так делал, — это очень хороший способ.
— У Джима нет жестяных тарелок. Ему приносят есть в миске.
— Это ничего не значит, мы можем достать ему тарелку.
— Кто же разберет, что он там напишет?
— Это к делу не относится, Гек Финн! От него только и требуется, чтобы он написал что-нибудь на тарелке и выбросил ее в окно. Вовсе и не нужно, чтобы ты мог что-нибудь разобрать. Ведь в большинстве случаев ничего нельзя прочесть, что узник нацарапает на жестяной тарелке или на чем другом…
— Да какой же тут смысл, — бросать тарелки по-пустому?
— Господи, да ведь не его же собственные это тарелки.
— Однако кому-нибудь они принадлежат?
— Ну, да не все ли равно?..
Тут мы услыхали звук рожка, сзывающий к завтраку, и направились к дому.
В это утро я стащил — то есть «взял взаймы» — простыню и белую рубаху с веревки, где сушилось белье; я нашел старый мешок, сложил туда белье и гнилушки. Я называю это — брать взаймы, потому что отец всегда так называл; однако Том уверяет, что это значит вовсе не занимать, а просто-напросто украсть. Но когда кража делается для узника, в ней нет ничего дурного: узники не разбирают средств, как им добыть то или другое: прямо берут, как получится, и никто их за это не осуждает! Для заключенного вовсе, дескать, не преступленье украсть вещь, которая нужна ему, чтобы бежать; это — его право, так что, покуда мы стараемся для узника, мы имеем полное право брать здесь все, что нам понадобится, чтобы освободить его из тюрьмы. Не будь это для узника — ну, тогда другое дело, только одни подлецы воруют, не будучи в тюрьме. Вот мы и решили брать здесь все, что попадется под руку. Однако мне порядочно досталось от Тома, когда я на другой день украл арбуз с гряды, принадлежащей неграм, и съел его; он велел мне сейчас же пойти и дать неграм десять центов, не говоря за что. Том объяснил, что брать мы можем только то, что нам необходимо.
— Но мне нужен был арбуз! — возразил я.
На это он заметил, что вовсе он не нужен мне, чтобы устроить побег из тюрьмы, — это разница. Вот если б он мне понадобился, чтобы спрятать туда нож и тайком препроводить его Джиму, чтобы он убил им своего тюремщика, ну, тогда все было бы в порядке. Я не стал спорить, хотя не понимаю, какая выгода для меня пользоваться всеми правами арестанта, если я должен садиться и обдумывать эти все тонкости каждый раз, когда представится случай стянуть арбуз.
В это утро, как я уже говорил, мы подождали, покуда все примутся за работу и двор опустеет; затем Том затащил мешок в пристройку возле сарайчика, а я стал караулить. Скоро он вышел оттуда, и мы оба уселись на поленнице дров поговорить.
