— Ах ты, дерзкий щенок!
Он притворился обиженным:
— Я вам удивляюсь, мэм.
— Ты удивл… за кого же ты меня считаешь? Что это значит, как ты смел целовать меня?
— Ничего не значит, мэм, — молвил он смиренно, — у меня не было дурного умысла… Я… я думал, что вам это понравится…
— Ах ты, дурень этакий! — Она схватила веретено и едва удержалась, чтобы не треснуть Тома, — С чего же ты вообразил, будто мне это понравится?
— Право, не знаю. Только мне сказали, что вы будете рады…
— Кто сказал тебе такую глупость, тот полоумный! Век свой не слыхивала ничего подобного! Кто это сказал?
— Да все говорили, мэм.
Больше она не могла вынести; глаза ее метали искры, а пальцы судорожно скрючились, словно она собиралась выцарапать ему глаза.
— Кто такие «все»? — воскликнула она. — Верно, какие-нибудь идиоты? Скорей назови их по имени!
Он встал и сконфуженно вертел в руках свою шляпу.
— Мне очень жаль, я, право, не ожидал… Мне все твердили одно и то же, решительно все. Велели вас поцеловать и сказали, что вы будете рады. Очень жалею, мэм, что так вышло, и больше не стану, честное слово, не стану!..
— Слышите? Он не станет, не станет! Еще бы!..
— Нет, как честный человек — никогда больше не буду целоваться с вами, покуда вы сами не попросите.
— Чтобы я тебя попросила! Признаться, я отроду не видывала такой дерзости! Этого от меня не дождешься, хотя бы пришлось тебе прожить мафусаилов век!
— Ну, это меня очень удивляет, — сказал он, — Просто не могу себе объяснить, что это такое. Мне все твердили, что вы обрадуетесь, я и поверил. Но… — он оглянулся кругом, словно искал сочувственного лица; глаза его остановились на старом джентльмене; к нему он и обратился:
— Разве вы не думали, что это доставит ей удовольствие, если я ее поцелую?
— Не знаю… нет, я… я, кажется, этого не думал.
Том повернулся ко мне и сказал:
— Том, разве ты не думал, что тетя Салли раскроет мне свои объятия и скажет: «А! Сид Сойер!..»
— Господи! — воскликнула она, прерывая его и бросаясь к нему, — Ах ты, бесстыжий плут! Ну можно ли так людей морочить! — И она кинулась было обнимать его, но он отстранил ее.
— Нет, теперь я сам не хочу, покуда вы не попросите у меня позволения…
Разумеется, она засмеялась и принялась его обнимать и целовать без конца, потом передала его старому джентльмену. Когда они немного поуспокоились, она заметила:
— Скажите на милость, какой сюрприз!.. А мы тебя вовсе и не ждали! Сестрица не писала мне, что кто-нибудь еще приедет, кроме Тома.
— А это потому, что, действительно, никто не намеревался к вам ехать, кроме одного Тома, но я так просил, так приставал, что она в последнюю минуту отпустила и меня. Плывя на пароходе, мы с Томом придумали устроить сюрприз: он приедет сюда первым, а я явлюсь после, и мы сделаем вид, будто мы чужие, не знаем друг друга. Но это была ошибка, тетя Салли: чужому человеку не очень-то здесь рады!
— Еще бы обрадоваться такому дерзкому щенку, Сид! Тебя стоило бы выдрать за уши! Я не помню, чтоб когда-нибудь была до такой степени возмущена! Подумайте только, какую комедию разыграли! Признаюсь, я совсем ошалела, когда ты чмокнул меня…
Обедали мы на открытой галерее между домом и кухней; на столе было наставлено кушаний в достаточном количестве, чтобы насытить семь таких семейств, — и все свежее, горячее, не то что наше жесткое мясо, пролежавшее в миске всю ночь в сыром погребе и похожее на старую подошву. Дядя Сайлас чрезвычайно долго испрашивал у Господа благословения для нашей трапезы; впрочем, слава богу, кушанье не успело остыть, как это часто бывает в подобных случаях.
После обеда пошли разговоры без конца; мы с Томом были все время настороже, но все напрасно: никто ни единым словом не обмолвился о беглом негре, а мы боялись сами выведывать. Вечером, за ужином, один из маленьких мальчиков спросил:
— Папа, можно мне с Томом и Сидом пойти посмотреть представление?
— Нет, — отвечал старик, — я полагаю, что и не будет никакого представления, а если б оно и состоялось, то я не позволю вам идти: беглый негр рассказал Бертону и мне, в чем состоит это соблазнительное представление, а Бертон обещал рассказать другим; так что, я надеюсь, они еще раньше выпроводят из города этих нахальных бродяг.
Так и есть: свершилось!.. Но я тут был ни при чем.
Мы с Томом должны были спать в одной комнате, на одной кровати. Под предлогом усталости мы пожелали хозяевам спокойной ночи и ушли к себе сейчас же после ужина, а потом вылезли из окна, карабкаясь по громоотводу. Я не рассчитывал, чтобы кто-нибудь мог предупредить короля с герцогом, и, таким образом, если я не потороплюсь и не сообщу им об угрожающей опасности, то они наверняка попадут в беду.
По дороге Том рассказал мне все, что случилось без меня: как все думали, что меня зарезали, как вскоре исчез отец и не возвращался больше, и какой переполох наделал побег Джима. А я в свою очередь рассказал Тому всю историю про мошенников, представлявших «Царственное диво», и кое-что про наше путешествие на плоту. Придя в город, мы направились по главной улице. Было не больше половины девятого. Вдруг, смотрим: несется по дороге разъяренная толпа с факелами, колотя в жестяные сковороды и трубя в рога; мы отскочили в сторону, чтобы дать им дорогу, и, когда толпа проносилась мимо нас, я увидал короля и герцога, сидящих верхом на шестах, то есть я догадался, что это король и герцог, хотя они были обмазаны дегтем и вываляны в перьях, так что потеряли образ человеческий и походили на пару громадных, чудовищных солдатских султанов.
Больно мне было глядеть на это зрелище; у меня сердце ныло за жалких негодяев, я уже и сердиться на них не мог. Страшно было смотреть на это! Люди могут быть иногда ужасно жестоки друг к другу!
Мы увидели, что уже поздно — делу не помочь, и стали расспрашивать кое-кого из прохожих, как все это случилось. Нам рассказали, что все шли на представление как ни в чем не бывало, с самым невинным видом; уселись на места и сидели спокойно, покуда король не начал свои кувырканья и прыжки на сцене; тогда кто-то подал знак — и вся публика вскочила с мест и кинулась на актеров.
Печально поплелись мы домой; никогда еще я не чувствовал себя таким смущенным, приниженным и виноватым, хотя, в сущности, я ничего не сделал дурного. Но так всегда бывает: разницы нет — правы вы или виноваты, а совесть все равно вас мучит. Если б у меня была собака, похожая на совесть, я бы взял ее, да и отравил, не долго думая! Эта совесть занимает ужасно много места внутри человека, а толку от нее мало. Том говорил то же самое.
