Такое интриганство не вызовет симпатий. Даже если разоблачение произойдет после выборов, оно все равно подорвет авторитет нового аббата и помешает ему на новой должности. Ужасная правда открылась монаху: теперь ему придется вечно покрывать Филемона, чтобы не поставить под удар себя.
Он разыскал воришку в госпитале — тот подметал пол. Годвин кивком велел ему следовать за ним, прошел за кухню, куда редко кто заглядывал, и посмотрел Филемону в глаза.
— Пропал рубин.
Служка отвернулся.
— Какой ужас.
— Из алтарного распятия, которое упало, когда споткнулся Карл.
Филемон был сама невинность.
— Куда же он мог подеваться?
— Рубин, должно быть, выпал от удара. Но на полу его нет, я смотрел. Кто-то нашел камень — и припрятал.
— Этого не может быть.
Годвин разозлился.
— Идиот, все видели, что ты поднимал распятие!
— Я ничего не знаю! — запищал вор.
— Не трать время и не ври мне! Его нужно вернуть. Из-за тебя я могу проиграть выборы. — Ризничий прижал Филемона к стене пекарни. — Где он?
К его удивлению, служка заплакал.
— Ради всего святого, — скривился Годвин, — перестань ломаться, ты взрослый человек.
Вор всхлипывал:
— Прости. Прости.
— Если ты не прекратишь… — Монах осекся. Никакого смысла ругать помощника. Сейчас он искренен. Уже мягче разоблачитель добавил: — Соберись с мыслями. Где рубин?
— Я его спрятал.
— Ну?
— В камине трапезной…
Кандидат в аббаты не мешкая направился в трапезную.
— Молись, чтобы он не упал в огонь!
За ним, утирая слезы, семенил Филемон.
— В августе не топят. А под заморозки я бы его перепрятал.
Оба вошли в длинную трапезную, в дальнем конце которой высился камин. Служка просунул руку в трубу, пошарил и достал испачканный сажей рубин размером с воробьиное яйцо. Вытер его о рукав и протянул ризничему.
— Теперь пойдем со мной.
— А что нужно делать?
— Его найдет Симеон.
Монах и служка вошли в собор. Казначей все ползал на коленях, шаря руками по полу.
— Ну, — обратился Годвин к Филемону, — попытайся точно вспомнить, где ты стоял, когда поднимал распятие.
Симеон посмотрел на воришку и, заметив его волнение, мягко сказал:
— Не бойся, сын мой, ты не сделал ничего плохого.
Тот встал в восточной части средокрестия возле ступеней в алтарь.
— По-моему, здесь.
Годвин поднялся по ступеням, заглянул под сиденья хора, делая вид, что ищет камень, и при этом украдкой подложил его под одно из сидений ближе к проходу, где рубин был не очень заметен. Затем, словно решив поискать в другом месте, передвинулся.
— Посмотри-ка здесь, Филемон, — указал хитрый инсценировщик.
Как он и надеялся, Симеон прошел в северную часть и, встав на колени, заглянул под сиденья, бормоча молитвы. В ожидании, пока брат заметит рубин, Годвин делал вид, что осматривает южную часть. Мало-помалу ризничий начинал думать, что у Симеона что-то не в порядке с глазами. Может, ему помочь? Наконец казначей воскликнул:
— Вот он!
Кандидат в аббаты сделал вид, что очень взволнован.
— Нашел?
— Да! Аллилуйя!
— Где он был?
— Здесь, под сиденьями.
— Слава тебе, Господи.
Годвин уговаривал себя не бояться графа Роланда. Поднимаясь по каменной лестнице в гостевые комнаты госпиталя, он думал, что же граф может с ним сделать. Даже если бы Ширинг был в состоянии встать с постели и обнажить меч, глупо набрасываться на монаха в монастыре — на такое не осмелился бы даже король.
Ральф Фитцджеральд доложил графу, и ризничий прошел в комнату. Сыновья графа стояли по обе стороны кровати: высокий Уильям с зачесанными назад волосами, в коричневых штанах военного покроя и грязных башмаках, и Ричард в епископском пурпуре — его расплывающаяся фигура свидетельствовала о сибаритской натуре и наличии средств к удовлетворению ее прихотей. Кастеру исполнилось тридцать лет, на год моложе Годвина. Двадцативосьмилетний Ричард, вероятно, пошел в мать — в нем не было почти ничего от внушавшего трепет, волевого графа.
— Ну, монах? — спросил Роланд, артикулируя левой частью рта. — Провели свои выборы?
Честолюбца покоробила эта грубость. «Ничего, настанет день, — поклялся он себе, — когда ты будешь называть меня отцом-настоятелем». Возмущение придало ему мужества сообщить неприятные для графа новости.
— Да, милорд. Имею честь сообщить вам, что монахи Кингсбриджа избрали своим аббатом меня.
— Что-о? — взревел Ширинг. — Тебя?
Годвин в притворном смирении опустил голову.
— Больше всех удивлен я сам.
— Но ты мальчишка!
Оскорбление подсказало ответ:
— Я старше вашего сына, епископа Кингсбриджа.
— И сколько ты получил голосов?
— Двадцать пять.
— А монах Мёрдоу?
— Ни одного. Монахи были единодушны…
— Ни одного? — зарычал Роланд. — Да это заговор… измена!
— Выборы были проведены при строжайшем соблюдении всех правил.
— Плевал я на ваши правила. Не хочу, чтобы меня третировала кучка изнеженных монахов.
— Новый аббат выбран братией, милорд. Поставление состоится в ближайшее воскресенье, перед свадьбой.
— Выбор монахов должен одобрить епископ Кингсбриджа. И могу тебя заверить, он его не одобрит. Проведите еще одни выборы и доложите о нужном мне результате.
— Прекрасно, граф Роланд. — Годвин направился к двери. У него было в запасе еще несколько козырей, но он не собирался выкладывать их все сразу. Новоявленный настоятель повернулся к Ричарду: — Милорд епископ, если вам будет угодно побеседовать со мной, вы найдете меня в доме аббата.
Он вышел в коридор.
— Ты не аббат! — крикнул ему вдогонку граф.
Монах дрожат всем телом. В гневе Роланд был страшен, а вспышки случались нередко. Но священник устоял. Петронилла бы им гордилась. На трясущихся ногах избранный настоятель спустился по лестнице и прошел к дому аббата. Карл уже выехал. Впервые за пятнадцать лет у Годвина будет собственная спальня. Его радость лишь слегка омрачалась тем, что лом приходилось делить с епископом, который обыкновенно останавливался здесь, приезжая в город. Формально аббатом Кингсбриджа считался Ричард, и, хотя власть его ограничена, епископ выше аббата. Ричард почти не заходил сюда днем, но вечерами занимал лучшую спальню.
Годвин вошел в зал на первом этаже, сел в большое кресло и стал ждать. Епископ не заставит себя ждать — явится с пылающими от испепеляющих наставлений отца ушами. Ричард богат и могуществен, хоть и не так грозен, как граф. И все-таки против епископа шли только самые смелые монахи. Однако в этом противостоянии бывший ризничий имел преимущество, поскольку знал постыдную тайну Ширинга-младшего, и это прекрасно — как нож в рукаве. Епископ явился через несколько минут, излучая напускную уверенность.
— Я добился для вас уступки, — заявил он без предисловий. — Вы можете стать помощником аббата Мёрдоу. Будете отвечать за повседневную жизнь аббатства. Тот все равно не работник, ему нужно только положение. В ваших руках сосредоточится вся власть, но отец успокоится.
— Позвольте кое-что прояснить. Мёрдоу согласен сделать меня своим помощником. Тогда мы скажем братьям, что вы одобрите только его. И вы полагаете, они с этим согласятся?
— Но у них нет выбора!
— Есть другое предложение. Передайте графу, что братья видят своим аббатом только меня. Моя кандидатура должна быть одобрена до свадьбы, в противном случае монахи не примут в ней участие. Монахини также.
Годвин не был уверен, что братья пойдут на это, не говоря уже о матери Сесилии и сестрах, но о предосторожности думать уже поздно — он зашел слишком далеко.
— Не посмеют!
— Боюсь, что посмеют.
Ричард запаниковал.
— Моего отца не запугать!
Годвин усмехнулся.
— Это действительно маловероятно. Но надеюсь, он признает доводы разума.
— Граф не отменит свадьбу. Я епископ и могу обвенчать молодых, монахи мне и не нужны.
— Конечно. Но не будет ни пения, ни свечей, ни псалмов, ни ладана — только вы и архидьякон Ллойд.
— И все-таки они будут обвенчаны.
— Но что же скажет граф Монмаут по поводу такой свадьбы его сына?
— Он будет в бешенстве, но придется смириться. Ему очень важен этот альянс.
Это, пожалуй, правда, подумал аббат, почувствовав холодный ветерок возможной катастрофы. Пора вытаскивать припрятанный нож.
— Я как-то оказал вам любезность.
Ричард сделал вид, что не понял Годвина.
— Вот как?
— Утаил совершенный вами грех. Не притворяйтесь, что забыли, — прошло всего два месяца.
— Ах да, действительно, это было очень любезно с вашей стороны.
— Я своими глазами видел вас и Марджери в постели в гостевой комнате.
