Портнов летел в Симферополь, имея в кармане пять тысяч долларов – последнюю его студийную заначку, тщательно скрываемую от жены.
Он давно хотел купить еще один компьютер в студию, но сейчас думал, что если дело выгорит, то компьютер ему уже не понадобится. Пан или пропал. Почему-то он был уверен, что выйдет "пан". Хотя все зависит от того, кто эта Рената на самом деле, что она собой представляет и чего вообще хочет.
"Дат"-кассета, которую он прослушал у себя в студии, произвела на него двойственное впечатление. Портнов допускал, что вполне может обмануться, совершить еще одну ошибку в длинной цепи уже сделанных, понимал, что Беленький, при всех его понтах, тоже не лох и кое-что понимает в современной музыке. А еще больше он понимает в том, что может стать в России популярным, а что – безнадежный, по модному молодежному выражению, "полный отстой".
Но, с другой стороны, Портнов вдруг почувствовал, что музыка, услышанная им, вполне может, что называется, "выстрелить".
В ней, по мнению Леши, было все, что нужно для популярности – не локальной, клубной, а народной, – все для того, чтобы ее полюбили в глубинке, где у людей нет никакого даже понятия о современной музыке, где вкусы радикально отличаются от вкусов столичных ценителей современного искусства, но тем не менее носители этих вкусов и являются основной массой потребителей отечественной попсы, и именно на их деньгах выросли такие монстры шоу-бизнеса, как "ВВВ" в Москве, "Норд" в Питере и еще несколько компаний, рангом пониже.
Леша Портнов как будто проснулся после долгого и сладкого сна.
"Цинизм – вот чего мне не хватало. Бодрого, здорового цинизма. Не компромисс с самим собой, а просто цинизм как образ жизни, – думал Портнов. – Никому музыка здесь на хер не нужна. Нужны символы. Нужны фигуры, в которых публика увидит воплощение своих ночных грез, своих неудовлетворенных желаний. Объекты нужны, как говорили московские концептуалисты-подпольщики в семидесятые годы. Культовые фигуры. А что и как они там поют – дело десятое".
Конечно, Леша понимал, что это было не совсем так. Все-таки что-то петь было необходимо. Хотя практика отечественного шоу-бизнеса показывала, что зарабатывать деньги можно и на человеке, который вообще ничего не умеет делать.
Он вспоминал десяток-другой фигур, совершенно непонятным, казалось бы, образом вылезших на вершину популярности и делающих очень даже неплохие деньги. Деньги эти платили им только за то, чтобы они присутствовали на различных крупных акциях. Это были журналисты, исполняющие роль конферансье, телеведущие, радиодиджеи, превращенные в секс-символы если и не всей нации, то, во всяком случае, нескольких крупных российских городов. Самых крупных. И самых денежных.
Если бы не новая задача, которую поставил перед собой Леша Портнов, он в жизни не стал бы слушать песни Ренаты не то что несколько дней подряд, а даже по второму разу.
Задача эта легко формулировалась в трех словах: "Грести деньги лопатой".
Слишком долго Портнов сидел в нищете, слишком долго считал копейки, слишком долго мечтал. Пора было начинать делать что-то реальное.
Валя косилась на него, поджимала губы, когда он названивал из дому по телефону, поднимая старые связи, сообщая, что открывает собственный продюсерский центр, молчала, когда он показывал ей логотип своей новой фирмы, учредительные документы, не обращала внимания, как горят глаза мужа. Или просто не хотела обращать на это внимания? Слишком часто загорался Леша. И слишком уж часто обжигался.
– Не бойся, Валя. Все будет круто. На этот раз я не ошибусь. Хватит заниматься альтруизмом, хватит метать бисер перед свиньями, – говорил Портнов. – Хотят жрать "умца-умца", я им дам эту "умцу" в лучшем виде. Я все-таки музыкант, кое-что в музыке понимаю. Смотри – продюсерами становятся люди вообще левые, вообще далекие от музыки. И зарабатывают миллионы. Без дураков, лимоны зеленых валятся. Ты бы видела, как они живут! Голливуду и не снилось. Они весь Голливуд могут купить при желании. Только на хер он им нужен? Они же в этом деле ни черта не смыслят, для них Голливуд – пустая трата денег. Так же, как все остальные американские штучки. А мне сам бог велел. Я им устрою звездопад! Я им покажу, как с музыкантами работать. Я же сам музыкант, знаю, так сказать, все чаяния и помыслы музыкантские. Я сделаю так, что и артистам моим будет хорошо, и мне кое-что перепадет. Вот увидишь.
– Ты за телефон заплатил? – спрашивала Валя.
– Нет еще. Послезавтра бабки получу, долг мне вернут, тогда заплачу.
– Вот-вот. Не забудь, пожалуйста. А то отключат к чертовой матери, пока ты будешь свои планы взятия Парижа обдумывать.
Леша наконец созвонился с таинственной Ренатой. Во время разговора ему показалось, что симферопольская певица сильно пьяна, но Портнов смог объяснить ей, кто он и чего хочет.
– Я буду в Симферополе послезавтра, – говорил он. – У меня там дела, но, думаю, время для встречи с вами у меня найдется.
Никаких дел у Портнова в Симферополе не было, однако он здраво рассудил, что возвеличивать Ренату в ее собственных глазах и говорить, что летит только ради встречи с ней, не стоит. Куда как лучше сыграть роль этакого занятого матерого продюсера, который легко разъезжает по стране, для которого перелет в тысячу верст – не проблема и который между делом может уделить пять минут своего драгоценного времени молодой артистке. Ничего не обещая, разумеется.
Он нашел Ренату по адресу, который по электронной почте прислал ему Беленький, позвонил в звонок. Дом был старый, подъезд грязный, в нем, словно в московских или питерских трущобах, воняло мочой и какой-то гнилью. И дверь, перед которой стоял Портнов, была далеко не первой молодости.
"Только без секса, – повторил для себя Портнов, словно заклинание, одно из правил, которые сам для себя выработал. – С артистами никаких личных отношений".
Дверь открыла высокая, очень худая угловатая девушка в яркой красной рубашке, белых джинсах и почему-то тупоносых тяжелых ботинках. Глаза хозяйки – Портнов тут же решил, что это и есть та самая Рената – прятались за зеркальными стеклами темных очков.
– Здравствуйте. Вы…
– Портнов, – представился Алексей Павлович. – Можно войти?
– Пожалуйста, – с легким южным акцентом сказала Рената.
"От этого тоже надо будет избавляться, – подумал начинающий продюсер. – Не надо нам хохляцкой мовы. Голос должен быть нейтральным".
Пока они шли по темному коридору на кухню, Портнов начал серьезно сомневаться в справедливости своего первого правила, запрещающего секс с артистами.
"Может быть, наоборот, взять ее, приблизить к себе… Веревки вить?.. Хотя кто из кого еще будет вить – это большой вопрос".
Рената вполне умело и целенаправленно пользовалась всем арсеналом средств, который имеется у женщин для того, чтобы, случись такая надобность, соблазнить нужного мужчину. Может быть, и не довести сразу до постели, но, во всяком случае, "посадить клиента на крючок".
Она все делала правильно. И поворачивалась к Портнову, вставая в нужном ракурсе, и задевала его острой, торчащей вперед грудью, и касалась невзначай бедром, и заглядывала многозначительно в глаза, чему вовсе не мешали темные очки, и приоткрывала рот, показывая кончик языка, – все это как бы невзначай, но с совершенно ясной целью.
Однако Рената не учитывала, что имеет дело с Портновым – искушенным, прожженным гастролером, повидавшим и поимевшим на своем веку бесчисленное количество женщин, с "тертым калачом" московской светской тусовки, знающим наизусть все эти женские штучки и откровенно от них скучающим.
Он "расколол" Ренату сразу, и ничего, кроме улыбки, все ее старания у Леши не вызывали. Она же, по своей провинциальной наивности и, кажется, благодаря алкоголю, употребленному для храбрости незадолго до прихода Портнова, не замечала, что гость только ухмыляется, глядя на ее старания.
Напротив, ей казалось, что она уже близка к цели, что этот столичный господин сейчас растает, растечется по линолеуму кухни и его можно будет начать доить до тех пор, пока в нем останется хоть капля чего-нибудь полезного для Ренаты.
– Ну что, – сказал Леша, присаживаясь на колченогий табурет. – Расскажи, что ты думаешь, как живешь и чего, вообще, хочешь от жизни. Кстати, как вы сделали эту запись? У тебя студия есть?
– Ни фига тут нет, никаких студий. Это мы мотались в Сибирь с ребятами, там нас друзья записали. Клево получилось, правда?
– Ничего. Слушать можно.
– А что вы хотите мне предложить? – спросила Рената.
"Ишь ты, напористая какая!"
– Предложить? Я? Сначала я хочу узнать, что ты можешь предложить. На кассете три песни. Это твои?
– Мои. Там же написано.
– Ну да. Конечно.
Портнов хотел было ввернуть старую поговорку о том, что, дескать, на сарае "хуй" написано, а внутри дрова лежат, но решил с фамильярностями не торопиться. Эта барышня, кажется, только того и ждала.
