Исходя из этой точки зрения, я считаю, что одной из важнейших задач современной экономической политики является преодоление представления о неизбежно повторяющемся повышении и понижении конъюнктуры, т. е. представления о якобы закономерно, механически действующей смене хозяйственных конъюнктурных циклов; преодоление это должно пойти путем плодотворного применения новых понятий. Если окажется возможным достичь этой цели, то тем самым уже сделан решительный шаг на пути повышения благосостояния, – по меньшей мере тогда каждому трудолюбивому и усердному члену общества будет предоставлена возможность лучше и легче проявить свои способности и скорее добиться успеха.
Воля к потреблению
Потребительский динамизм, активный и оптимистический, является предпосылкой того, что в народном хозяйстве постоянно и оптимальным образом используются все возможности хозяйственной деятельности; в таком хозяйстве проявляется стремление укрепить силы роста и стремление к прогрессу. Только эта, мной упомянутая «воля к потреблению», позволит производству бесперебойно развиваться и будет способствовать сохранению стремления к рационализации и подъему Производительности. Только при постоянном давлении с потребительской стороны на хозяйство сохраняются и в области производства силы, способные гибко применяться к повышенному спросу и нести соответствующий риск.
Конечной целью всякого хозяйствования есть и будет освобождение людей от материальной нужды. Поэтому я думаю также, что чем лучше нам удастся распространить и умножить благосостояние, тем реже люди будут предаваться образу жизни и умонастроению, основанным только на интересе к материальным благам. Лишь подъем уровня благосостояния создает те условия, которые могут оторвать человека от его примитивного, по существу только материалистического, мышления; во всяком случае, он должен был бы этому способствовать. И я верю в это, так как мне представляется, что люди будут связаны материалистическими понятиями лишь до тех пор, пока они находятся во власти каждодневных забот и не способны в таком бедственном положении подняться выше низменных жизненных интересов. Наоборот, когда люди, идя путем благосостояния и социальной обеспеченности, приходят к сознанию самого себя, своей личности и своего человеческого достоинства, они приобретают возможность, я сказал бы даже – радостную надежду, вырваться из материалистического образа мышления.
Тот, кто исходит из этого представления вещей и полон к тому же твердой воли не допускать приостановки хозяйственной экспансии до тех пор, пока среди нашего народа имеются люди, социальный стандарт которых неудовлетворителен, – тот несет в себе не только экономически-материалистическое, но социально-этическое начало. Другой вопрос – является ли целесообразным признать стремление к экспансии постоянным фактором определенной величины во всех фазах развития и его всегда одинаково громко провозглашать?
Эти отклонения, носящие скорее тактический характер, не могут умалить значения обрисованных здесь основ всякого хозяйствования. До тех пор, пока экспансия является результатом стремления не только к лучшей жизни, но и к достижению более высокой производительности, имеет место полная гармония. Однако, когда воля к экспансии несет в себе опасность, что люди станут требовать большего, вне связи с производительностью народного хозяйства, т. е. больше, чем оно может дать, – тогда эта понятная с социальной точки зрения тенденция теряет всякое реальное и, как я думаю, моральное обоснование. Если, – например, в результате желания сократить рабочее время, – уменьшается выработка, вопреки возможности провести повышение производительности, то нельзя одновременно требовать повышения заработной платы, в конце концов являющейся результатом приложения производительного труда. Такие требования не имеют ровно ничего общего с упомянутым мною стремлением к экспансии.
Отказ от «политики суровой жизни»
Экспансия в правильном понимании этого слова означает повышение общего объема доходности народного хозяйства, чем и достигается возможность того, что все могут соучаствовать в этом доходе. Сегодня же мы находимся на верном (т. е. на совсем неверном, на плохом) пути к тому, чтобы торговаться о долях соучастия отдельных групп в национальной продукции.
Не имеет никакого смысла предаваться здесь каким-либо иллюзиям. Народное хозяйство не может отдавать больше, чем ему позволяет наличная национальная продукция, являющаяся не чем иным, как результатом усилий людей и производительности их труда. Как раз во времена высокой конъюнктуры и полной занятости нужно особенно четко указать на границы, поставленные потреблению каждого в отдельности. Надеюсь, что никто не станет делать из моих высказываний вывод, будто я стою за особый немецкий вариант так называемой «политики суровой жизни». Никто не может меня упрекнуть также и в том, что я когда-либо пользовался выражениями, как «туже затянуть пояс», «отказываться и терпеть лишения» и т. д. Такие лекарства невозможно согласовать с моим пониманием экономической политики.
После всего проведенного мною за последние годы, едва ли можно меня заподозрить в том, что ограничительная политика представляет для меня самоцель, или что моей целью могло бы стать стремление добиться понижения конъюнктуры. Нет, положение остается прежним: успех нашей экономической политики всегда заключался в том, что мы не останавливались перед препятствиями, но стремились найти решение в динамическом прорыве вперед, т. е. всегда искали решения в экспансии и находили его.
Эта основная установка не подлежит изменению и в будущем[63]. Надо раз и навсегда отдать себе отчет в том. сколько сил, энергии и доброй воли оказались бы выброшенными за борт, если бы экономическая политика стала руководствоваться намерением вернуть народ к уже преодоленному скромному уровню существования. Факты и данные народного хозяйства должны оставаться в правильном соответствии или быть к нему приведены. Склонность к накоплению сбережений, но также и готовность принимать и использовать эти сбережения, зависит не в последнюю очередь от уверенно спокойного состояния умов и положительной оценки будущего.
Есть ли действительно основание утверждать, будто успехи социального рыночного хозяйства оказались в том смысле только кажущимися успехами, что они грозят вывести немецкий народ на опасный путь бездушного материализма, в результате чего он духовно зачах бы в этом благосостоянии?
Тут, в первую очередь, необходимо спросить, верно ли, что это предполагаемое опошление жизни соответствует действительности, и если это так, то можно ли пытаться вывести причинную связь между повышением благосостояния и растущим материализмом? Подтверждение этого предположения было бы равносильно смертному приговору принципам и целям свободного западного мира.
