Есть ли действительно основание утверждать, будто успехи социального рыночного хозяйства оказались в том смысле только кажущимися успехами, что они грозят вывести немецкий народ на опасный путь бездушного материализма, в результате чего он духовно зачах бы в этом благосостоянии?
Тут, в первую очередь, необходимо спросить, верно ли, что это предполагаемое опошление жизни соответствует действительности, и если это так, то можно ли пытаться вывести причинную связь между повышением благосостояния и растущим материализмом? Подтверждение этого предположения было бы равносильно смертному приговору принципам и целям свободного западного мира.
Я нисколько не думаю, что начавшееся в 1948 году и быстро прогрессирующее повышение жизненного уровня в Германии могло бы привести нас к столь трагическим выводам в отношении нашего народа и его судьбы. Мы должны трезво продумать то, что случилось за последние годы.
Бедствующий и голодающий народ, который под пятой бездушного государственного дирижизма был лишен всех индивидуальных свобод, за сравнительно короткий срок снова обрел жизнь и свободу. Что может быть здесь естественнее для человека, чем пребывать в сознании вновь окрепших жизненных сил, как желать пользоваться всеми благами и даже наслаждаться?
К этому надо прибавить, что в ходе демократизации масс происходит перемещение удельного веса отдельных слоев общества, которое особенно сильно отражается на повышении материального положения получателей заработной платы. Само собой разумеется, вернее, просто неизбежно, что в ходе этой эволюции все больше и больше людей приобщается к более высокому жизненному уровню, иначе говоря, получает возможность приобретать все большее количество товаров потребления, которые до этого им были недоступны.
Я сознательно стремился вызвать такую эволюцию, и я рад, что мне это удалось. Не является ли просто фарисейством, когда состоятельные или даже богатые слои нашего народа возмущаются по поводу жажды наслаждения и жадности у тех, кто в сущности не имеет иного желания, как подражать им. Против этого фарисейства я поэтому и веду страстную борьбу.
Я считаю материальное восхождение рабочих и других слоев нашего народа абсолютным политическим, социальным и экономическим выигрышем.
Поэтому я задаю со всей настойчивостью вопрос: означает ли наличие радиоприемника, пылесоса, холодильника и т. д. в доме зажиточного человека нечто другое, чем в квартире рабочего? Или это в одном случае выражение цивилизации и культуры, а в другом – признак материалистического умонастроения? Я также не могу понять, – отбросим тут в сторону разницу в шуме, – в чем при таком подходе отличие автомобиля от мотороллера?
Люди с настоящим и оправданным стремлением оградить наш народ от опошления жизни материализмом не могут так подходить к вопросу. Размер дохода не является ни масштабом, ни критерием для нравственной оценки расходов на потребление. Я не знаю также поэтому, почему и в какой степени душе человека, как таковой, могла бы угрожать опасность в результате достижения благосостояния и богатства. Тогда надо было бы поставить встречный вопрос: начиная с какого размера дохода человеческая душа уже не находится в опасности? Однако разве не является постановка этого вопроса насмешкой?
Те слои населения, которые все больше и больше получают возможность в усиленной степени пользоваться потребительскими благами, не могут подлежать осуждению только за то, что ныне доступные им блага прежде всего означают для них исполнение их желаний. Нельзя людей осуждать и за то, что они, при удовлетворении своих потребностей, в этой фазе еще вообще не в состоянии приводить духовные, душевные, культурные и материальные ценности в правильное соотношение. По мере консолидации социального положения этих людей, они наверное придут к лучшему осознанию того, что является добром или злом, что ценно и что лишено ценности.
Против неоправданной нетерпимости
С первого взгляда как будто не подлежит сомнению, что некоторые виды и способы потребления говорят о примитивных наклонностях людей, применяющих их. Но мы не имеем права морщиться при этом. Это и не имеет смысла. К неприкосновенным правам человека принадлежит свободный выбор предметов потребления; как же можно здесь проявлять нетерпимость? Не забудем то долгое время нужды, которое пришлось перенести немецкому народу; оно делает еще более понятным, что теперь ему хочется потребительски использовать доход от своего честного труда.
Никакое возражение не может изменить мое убеждение, что бедность является важнейшим средством, чтобы заставить человека духовно зачахнуть в мелких материальных каждодневных заботах. Может быть гении могут подняться над этой нуждой; в общем же материальные заботы делают людей все несвободнее; они остаются пленниками своих материальных помыслов и стремлений.
Таким образом, мы спокойно и уверенно можем допустить развертывание процесса приумножения и распространения благосостояния, так как то, что сегодня носит печать злоупотребления, одновременно несет в себе и зародыш оздоровления. Не будем так жестоки, чтобы считать, что добродетель вырастает только из нужды. В жизни скорее дело сводится к тому, чтобы мы могли оказаться достойными счастья и благополучия, которые нам дает мирная и успешная работа. Для политико-экономического деятеля, каким я являюсь, было бы дьявольскому наваждению подобно, если из неверно понимаемого нравственного принципа я стремился бы препятствовать преодолению нужды[75].
Притом я далек от того, чтобы переоценивать все «экономическое». Я думаю, что как для отдельного индивидуума, так и для всего народа в целом необходимо, чтобы было обеспечено существование жизнеспособного хозяйства, чтобы этим самым создать основу для каждого стремления к высшим, духовным ценностям. Только тогда, когда упорядочена материальная база человеческого бытия, люди становятся свободными и зрелыми для более возвышенных дел.
Если мы сегодня боремся за новые формы цивилизации и культуры, то в этой широко развернутой дискуссии, и особенно в споре с Востоком, шансы на успех будут на нашей стороне только в том случае, если люди найдут дорогу к той внутренней независимости и отрешенности, которые несут в себе предпосылки настоящей свободы. Экономическая политика, которая задалась целью преумножить благосостояние, должна представлять собой действительно, как говорится, угодное Богу начинание.
Все эти высказывания ни в коей мере не посягают на тысячелетнюю проблематику, отраженную и в Библии, о богаче, верблюде и игольном ушке. Стремление, о котором мы говорим, имеет целью привести широкие слои народа к большему благосостоянию, но не к тому в Библии подразумеваемому богатству и изобилию, которые открывают путь беспутству и порокам.
